Тов. Птиц : Печальная история

В конце второго семестра, то есть в прошлом учебном году, с марта по июль этого года, нам надо было делать работу по курсу актерской игры у Шарона Александра, знаменитого здесь актера с большим опытом, к тому же, очень хорошего преподавателя, что редко случается с опытными мастерами. По заданию, в течение семестра, надо было пройти процесс соединения с «собой» и найти написанный или даже кем то снятый монолог, который был бы связан с нашим «внутри», имел бы родственный нам конфликт. Я долго мучилась и «соеденялась» на глазах у всего класса, работала параллельно над несколькими близкими мне темами и сомневалась. В то время героиня Достоевского Настасья Филипповна занимала большую часть моего времени, так как я работала над ней с актрисой. Выбрала я ее не случайно — во многом она мне близка, а монолог, который мы с актрисой составили из сцены на дне рождения в конце первой части романа, был настолько моим, что ни о чем другом я и не думала. В то время я чувствовала себя грязной и недостойной, расставалась с Сашей и волочила за собой несколько нечистых, для меня одной, историй; никак не находила в себе силы покончить со всем разом и потому резала себя и других по частям. Но это мой взгляд на меня саму. Внешне все было и банально, и не так грязно, может быть. Но монолог был слишком длинный — на три страницы печатного текста с большими полями. К тому же я его пережила и переиграла, и продолжаю жить с ним до сих пор, но ВНУТРИ. Актриса же, до того, как я предложила ей работать вместе (она моя ближайшая подруга и я попросила ее помочь мне в этой работе для какого то другого курса), обработала в свое время этот же монолог и поступила с ним не в один театр (а в два:-). Удачная вещь, что ни говори, присоединяется ко всем; каждый, а точнее каждая, найдет в нем что то для себя. Но это все какие то отступления. Я не взяла тот монолог. С того момента, как нам было объявлено, что с этой работой мы будем носится весь семестр, а в конце его, мы выйдем поочередно на сцену и представим его перед публикой! я, и немногие другие, поняла, что надо искать вещь покороче. В итоге я выбрала монолог жены Сталкера** из одноименного фильма Андрея Тарковского. Когда я его выбирала, искала, смотрела, я думала Коле, хотя ко времени выбора еще не рассталась с Сашей и не разобрала все прочие истории. Кто знал, что этот, пусть не случайно, выбранный монолог въестся в меня, в мою жизнь, в мою судьбу! Какая насмешка! Не ИЗНУТРИ, он налепился на меня настолько «снаружи», что даже страшно! Неужели мы сами выбираем себе мучения? Сейчас я могу повторять его про себя сотни раз и плакать во всех обусловленных местах и переживать так, как смогла сделать это хорошая актриса (Алиса Фрейнлих). Никто особенно не понял моего выбора — что мне до Сталкера и его жены? Но я давно зарекомендовала себя, как кто-то, кого сразу никогда не понимают, но ждут с нетерпением, а потом за ним повторяют. Не все. Понятно. Не буквально! Я не настолько потеряла скромность. Но я описала именно то, что я вижу, что себе о себе представляю, что чувствую по отношению к себе — если не «буквально» (доказательств я искать не буду), то ассоциативно. Так, думая о Коле, будучи уже беременной от него, не зная куда я иду, но зная зачем (за счастьем, ясное дело), я читала монолог, работала над ним раз в неделю, но никакого понятия о говоримом не имела.
Сегодня, я встретила своего учителя в коридоре и он, увидев мою семимесячную беременность, был настолько бестактен, что спросил:«А муж кто?» Я растерялась, не зная что ответить так сразу (жаль разговор был не на русском, иначе ответ напросился бы сам собой: «Конь в пальто») и выпалила: «Кто, кто? Сталкер!» и, в создавшейся длинной паузе, я успела повторить про себя весь монолог. Потом мы смеялись, у него тоже двойняшки, сыновья. Но и он и я (к этому времени и я!) знали, что значит эта роль, выбранная тобой просто так или за деньги, въевшаяся в тебя, в жизнь, или наоборот — как угодно! Результат один и тот же — такой вот смех, сквозь прожитые тобой самим слезы. И тогда, я в который раз пожалела, зачем Бог не сделал меня мужчиной! И нашлась бы женщина, которая сумела бы отдать всю себя мне. И я бы шла вперед не одна. Неужели мировое искусство, которое гремит о мужчинах мучающихся, ждущих, посвящающих своей любви целые жизни, ошибается? Или всё дело в понимании словосочетаний. Таких как: «посвящающих СВОЕЙ ЛЮБВИ». Своей — это той, что в себе, не находящей выхода, хотя она его жаждет и ищет постоянно, но только разочаровывается, «своей любви» — тем и ценной ее обладателю, тем и живущей в нем, что не отданной.

Интересно, что мысли и взгляды меняются со временем, но если раньше мне казалось это страшным и непростительным, то сейчас я принимаю подобную изменчивость и с нею живу.

**Монолог из фильма «Сталкер» реж. А. Тарковский
Ж е н а. Вы знаете, мама была очень против. Вы теперь, наверное, поняли, он же блаженный. Над ним вся округа смеялась, а он растяпа был, жалкий такой. Мама говорила: Это же сталкер, это же смертник, это же вечный арестант! А дети? Ты посмотри, какие дети у сталкеров! И знаете, я даже не спорила! Я ведь и сама это понимала: и что смертник, и что арестант, и про детей тоже… А только что я могла сделать? Я была уверена, что мне с ним будет хорошо. Я была уверена, что лучше уж горькое счастье, чем серая, унылая жизнь… А может, я все это уже потом придумала… А тогда он просто подошел ко мне и сказал: Пойдем! И я пошла, и никогда потом не жалела. Никогда. Горя было много, страшно было, стыдно было, больно было… А только я никогда ни о чем не жалела и никогда никому не завидовала. Просто такая судьба, такая жизнь, такие мы. И если бы не было в нашей жизни горя, то лучше бы от этого не стало. Хуже стало бы, потому что тогда и счастья бы тоже не было, и не было бы надежды…