Практолог : Тургеневские женщины.

О, женщина, как ты многогранна.
Есть тургеневские женщины, есть женщины в оранжевых жилетах, которые работают на укладке железнодорожных путей и, коих можно часто наблюдать сквозь грязное, годами не мытое окно какого-нибудь вагона, какого-нибудь поезда. Есть женщины лёгкого поведения. Их много, женщин хороших и разных, но... Запал мне в больную голову случай, когда я видел по настоящему страшных женщин.
Были мы на отдыхе, и путь наш лежал в славные южные края нашей-же необъятной Родины. Ездили на двух машинах с приятелем. Дорога наша пролегала через городок Шахты. Там, естественно, живут шахтёры и прочие человеки околошахтёрских специальностей. Есть там, в пригороде посёлок, прямо возле самых что ни на есть шахт. В этом посёлке и живёт двоюродный брат моего приятеля, к которому мы и заглянули, дабы переночевать в дороге. Да и посмотреть интересно на экзотику жизни настоящих шахтёрских глубинок, где живут славные продолжатели Стахановского дела, не получающие годами заработную плату, но каждое утро самозабвенно лезущие в жерло земной коры, дабы там похуярить отбойным молотком на славу и вечером выползти, еле стоя на ногах с чувством выполненного долга.
Приняли нас по-русски широко. Широта приёма заключалась в том, что не успели мы выползти из своих авто, как нам набулькали по гранёному стаканяге самогона, (подозреваю, что его гонят из угля, т.к. другого ничего в этом краю просто нет), и под страхом физической расправы нехилого брата-шахтёра, заставили выпить до дна, по доброй шахтёрской традиции, как было сказано. Только после этого мы могли пройти в дом хозяина и начать беседу.
Потом был ужин со сковородой жареного мяса, картошечкой в мундире, лучком, редисочкой с огорода и прочими радостями незатейливой деревенской жизни. Самогон там пьётся исключительно из стаканов, наполняются которые, исключительно до краёв. Слабому моему организму, измученному городской жизнью в постоянном смоге и прочими радостями бытия один только свежий загородный воздух сносит крышу, (так и хочется подышать, приложившись к выхлопной трубе автомобиля), а тут ещё добрые шахтёрские традиции по питию самогонки в неограниченном количестве и дозами, ограниченными только объёмом гранёного стакана. Короче, захмелели мы очень скоро, хуле неподготовленные приехали, знали-бы про традиции – дома потренировались-бы. И вот, во хмелю, мне пришла в голову замечательная идея – а не поехать-ли нам на шахту, типа посмотреть в живую как там всё это делается. Как он, уголёк, добывается, так сказать. Экзотики захотелось, хуле. Ну, сказано-сделано, или мы не пили самогона стаканами.
Погрузились в авто с братом-шахтёром и двинулись в сторону огромной красной звезды, что возвышалась на самом верху ебанической металлоконструкции над штольней шахты, как немой укор нынешней администрации, не платящей трудовому народу заработной платы. Как намёк на то, что терпелка нихуя у пролетариата не железная, а если что, так встанет пролетарий под этой красной звездой, возьмёт в руки кумачовые полотна и …, короче, в лучших традициях мирового революционного движения.
Звезда эта, произвела на меня очень большое впечатление. Она была охуенных размеров и недавно подремонтированная, покрашена в ярко красный цвет. (Видимо, звёздо-ремонтные работы велись с размахом на невыданную зарплату шахтёров.) Как будто жизнь здесь остановилась в какой-то момент. Как-бы мы на машине времени попали в прошлое. В безоблачное прошлое строящегося коммунизма и неебической уверенности в светлом будущем мировой революции и, как следствие того, повсеместной победы мирового пролетариата над капиталистической заразой.
Но, было в нашем путешествии то, что поразило меня больше, чем эта звезда, неистово красневшая над нищенскими поселениями шахтёров. Это были женщины, точнее две женщины, которых мы встретили во время познавательной экскурсии по шахте, любезно организованной для нас пьяным братом-шахтёром. Много чего интересного мы повидали тогда. Это были какие-то раздевалки что-ли, где было много грязных металлических шкафов и стеллажи, на которых стояло немереное количество шахтёрских фонарей. Телефоны, которые можно было увидеть в фильмах про великую отечественную войну, тоже были там по всем углам. Также телефоны с «вертушкой» были в великом множестве, по типу тех, при помощи которых, американские агрессоры пытали вьетнамских партизан в фильмах про несгибаемую волю вьетнамского-же народа в борьбе за свободу и независимость своей рисовой республики.
Это для связи со штреками - пояснил нам брат приятеля.
Что такое штрек, я не имел ни малейшего понятия, но сделал умную рожу, на сколько позволяло моё состояние настоящего шахтёра, принявшего небольшую, по меркам здешнего населения дозу самогона.
Потом мы пришли непосредственно к штольне. Для тех, кто нихуя не шахтёр и не пил самогон из гранёных стаканов, объясню. Штольня – это вертикальная часть шахты, по которой опускается и поднимается «клеть».
Клеть – это типа лифта, только стен кабины, нихуя нет, а просто на металлическом каркасе натянута рабица. На этой хуйне в забой спускаются горняки, а поднимаются вагонетки с углём.
Эти вагонетки полные угля надо в ручную вытолкать наружу, (ездят они по рельсам из-за ебанического веса самой вагонетки и породы, насыпанной в неё), а потом вывалить породу и опустить обратно в забой. Вот этим самым вагонеточным делом и занимались две представительницы женского пола, которые поразили мой мозг своим видом.
Восседали они на двух охуенного размера брёвнах, которые, непонятно как попали на территорию шахты. Одеты были в незатейливые брезентовые робы космического размера. Курили при этом папиросы «Беломор» и басовитыми мужскими голосами матерились на нас, чтобы мы не подходили близко к штольне, дабы не ёбнуться вниз. Габариты этих тётек говорили за то, что они легко справляются со своими служебными обязанностями, а именно, выталкивают полуторатонные вагонетки и опустошают их одной левой.
Мы-же были по отпускному, т.е. в цветные гавайские рубашки и в шорты, чем делали местный пейзаж несколько сюрреалистичным. На фоне всеобщей черноты и убогости, угольной пыли, которая здесь была повсеместно, и брезентовых роб мы смотрелись как клоуны на зелёном сукне, покрывающем цирковую арену. Это обстоятельство смешило тёток-вагонотолкателей и они заливались отнюдь не девичьим смехом.
Одна из них позже пошла, как я понял потом, «за чайком». И принесла, бля, Вы не поверите, целое ВЕДРО чая и две эмалированные кружки. Тети, после очередного опрокидывания вагонетки с породой и заталкивания оной в клеть, сели на свои любимые, просаленные ихними жопами брёвна, и стали пить чай, черпая его из ведра кружками.
Ебануться – подумал я – если они чай пьют вёдрами, то какие дозы алкоголя нужны, чтобы их свалить с ног?
Ещё я подумал: «Какими должны быть их мужья, чтобы в порыве страсти, в постели, такая вот жена не переломала своему мужчине нечаянно все кости, нах!?»
И, как вообще их ебать-то?
Это невозможно!
Брат моего приятеля попиздел с ними немного о своих шахтёрских делах, но, видимо сказал что-то не то, потому, что тёти осерчали. Нам пришлось по тихому съёбываться, дабы не получить увечий, т.к. не говоря уже о нас с приятелем, как о городских и не приспособленных к тяжёлому физическому труду существах, эти тётки могли и брата-шахтёра просто поломать пополам.
Много ещё чего интересного видел я в этом горняцком посёлке, но женщины эти – это просто пиздец!
Вот они какие бывают!