goos : Мессия

Сегодня опять приснился отец. Я совсем за ним не скучаю, и эти сны только выводят меня из душевного равновесия. На этот раз он явился мне в одежде древнего римлянина, в пурпурной тунике и изящной, украшенной золотым орнаментом тоге. Отец выступал перед аудиторией, речь его лилась, словно ледяной ручей в знойный день, то гладко и ровно, то пенясь на каменистых порогах, то срываясь бурлящим водопадом. Я не понимал, о чём он говорил, но голос завораживал, вводя в приятное оцепенение. Мне было жаль отца, потому что его слушателями были свиньи, жирные, грязные и беспокойные. Они хрюкали, повизгивали, толкались, что-то жевали и гадили прямо на мраморный пол, не обращая никакого внимания на оратора. Отца это совсем не волновало, он жестикулировал для большей убедительности, делал многозначительные паузы и улыбался собственным шуткам. Наконец, его выступление подошло к концу, он повернулся ко мне и спросил:
- Ну, что там с Карфагеном?
Я проснулся с тревожащим ощущением, что забыл сделать что-то очень важное и уже поздно метаться, чтобы исправить эту оплошность. Но, придя в себя, понял, что всё не так страшно. Я ничего не забыл, я просто откладываю. На завтра. Но завтра всегда будет завтра. А сегодня я не готов.
От этих таблеток мысли путаются, иногда даже ловлю себя на мысли, что совсем не думаю. Просто сижу на койке, уставившись в потолок. Я не хочу принимать лекарство, но медсестра всегда проверяет, чтобы таблетка была проглочена. Вот и сейчас приходится полоскать рот и высовывать язык. От пилюль у меня головокружение, боли в желудке и кровотечения из носа. Кровь. Мне смешно и страшно, что смывать грехи человечества я могу только ручейком крови из ноздрей. Как же повезло Иисусу. Его хотя бы распяли. На него надели терновый венец, его били плетьми, в него плевали, и над ним надругался царь Ирод. Он умер в муках. Как я ему завидую. В детстве я восхищался этой личностью, сколько слёз я пролил, читая главы о казни, сколько гнева во мне было и сколько сочувствия к тупым, слепым и жалким людям, отправившим мессию на крест. Я и сейчас преклоняю колени перед его талантом. Нищеброд с кучкой отбросов общества, находясь на периферии цивилизованного мира, путешествуя по практически безлюдной пустыне, смог перевернуть весь мир. Принести людям свет и любовь, и имя Бога прославить во всех уголках планеты. Но, увы, ненадолго.
Карфаген. Не как город, нет. Город разрушен, и земля посыпана солью. Но дух его, зловещий и всеразъедающий, разлился ядом по планете. Каждый получил свою порцию отравы. Никто не обделён. Иисус пришёл, чтобы очистить людей от этой скверны, кровь его была вакциной для будущих поколений. Но, увы. Противоядие оказалось недостаточно сильным, и болезнь под названием Карфаген новой волной эпидемии захватила мир. И снова были жертвоприношения, и снова телец топтал любовь в сердцах людей. Мир мутировал, мир отверг жертву сына Божьего, и предался разврату и непотребствам, но уже прикрываясь именем Господним. Скольких принесли на алтарь Молоху инквизиция, войны и голод. Сколько обманутых душ отправилось в ад вместо ожидаемого рая.
Мысли снова разваливаются на слова, слова на звуки, звуки разлетаются испуганными птицами. Комок подступает к горлу, но я сдерживаю рвотный позыв, от чего во рту остаётся привкус желчи. Химия убивает меня. Химия, а не люди. Химии наплевать, что со мной случится. Так же как и людям. Я молюсь.
После обеда придёт на смену санитар, который угощает меня сигаретами. Это запрещено, и покурить я смогу только ночью, когда врачи разойдутся по домам, а младший персонал будет пить спирт в кабинете. Потом одни санитары пойдут в женское крыло, чтобы выбрать себе парочку девочек для снятия напряжения, а другие засядут за карты. Вот тогда я закроюсь в сортире и буду курить, быстро и жадно затягиваясь.
На завтрак помои, которые почему-то называют супом, и помои под названием чай. За три месяца я похудел килограмм на десять. Съедаю всё, промакивая горбушкой остатки супа. Мне нужны силы. Силы, чтобы бороться с Карфагеном.
Я знаю, как его победить. Вернее, думал, что знаю. Вернее…опять эта путаница. Вся проблема в том, что учение устарело. Учение не может охватить всех аспектов жизни. Оно писалось для неграмотных пастухов, у которых не было интернета, космических кораблей, кабельного телевидения, кокаина, нанотехнологий, демократии и Памелы Андерсон. Учение не удовлетворяет всех потребностей нынешних пастухов. Оно не может регламентировать все новшества появившиеся за последнее столетие. Там даже про табак ничего не сказано.
Миру нужна новая программа, новые приоритеты и новые ориентиры. Веру в Господа ещё можно возродить, и он громом и молнией выжжет Карфаген в наших сердцах и залечи их елеем своей любви.
Я собрал команду. Двенадцать человек. Надёжных, верных, сильных духом. Мы несли новое слово, используя все возможные средства. Уже через месяц нас стало полторы тысячи. Люди поверили нам. Через полгода – триста тысяч последователей по всему миру. Моё сердце радовалось, когда я видел просветлённые счастливые взгляды этих людей. И никаких гонений, преследований, обвинений. Всё шло великолепно, пока мои сподвижники не принесли мне чековую книжку. Выписанную на моё имя, счёт на которой составлял огромную сумму. Я даже не стал пересчитывать ноли.
Собрав всех приближённых в своём кабинете, я хладнокровно убил их всех. Стрелял с двух рук, а потом добил тех, кто не умер от первой пули. Ковёр просто сочился кровью. Они предали меня. Они продали моё имя Молоху. Карфаген и тут одержал победу. Я был в отчаянии. Меня арестовали через час. И тогда я понял – вот мой последний шанс. Когда меня казнят, наступит звёздный час для моего учения. Воспрянут истинные мои ученики и разнесут новое слово о Боге в самые дальние уголки, в самые богатые дома и в самые жуткие трущобы. И тень Карфагена растает, смрад его улетучится, а сердца откроются для любви и веры.
Но вместо этого – палата с унылыми стенами, удушливая хлорка, через которую всё равно пробиваются запахи мочи и фекалий, атмосфера безумия. Моя нынешняя паства – пятеро идиотов из моей палаты. Один из них сидит со склоненной на бок головой и струйкой постоянно стекающей слюны, второй постоянно дрочит, засунув руку в штаны, а трое забывают всё, что я говорил, сразу же, как только я умолкаю. Моя миссия провалена. И сейчас, даже напичканный медикаментами, с затуманенным разумом и провалами в памяти, я осознаю, что если бы меня даже публично казнили с трансляцией на весь мир, если бы меня резали на кресты на глазах у всего человечества, если бы…да, неважно что, никто бы ничего не заметил. Обо мне забыли бы через пять минут, найдя новый смешной ролик на Ютьюбе, или выпив бутылку пива, или просто переключив канал. Карфаген – это весь мир, и это не поддаётся лечению. Это саркома, и метастазы душат, разрывают и причиняют невыносимую боль, которую почему-то никто не замечает. Всё тщетно.
Я падаю на колени и молюсь. Молюсь долго и надрывно, но Отец не слышит меня. Он приходит только во сне. Зачем это всё? Зачем он отдаёт на растерзание своих сыновей? Бессмысленная жертва. Или, может, нашей кровью он хочет откупиться от Молоха? Но, так или иначе, второе пришествие сорвалось. Да, к чертям собачьим!
Осталось сделать только один шаг. Сказать одно слово, и с неба спустится армия ангелов смерти, и уничтожит всех подчистую. Грешных и праведных, детей и стариков, мужчин и женщин. И не будет никакого Страшного Суда. И не будет рая и ада. И никакого Карфагена. Будут только скучающие в томной неге небеса. Одно лишь слово отделяет бытие от небытия. Но я жду. Я откладываю на завтра. А завтра снова на завтра.
Почему я медлю? Возможно, мне жаль того санитара, который угощает меня сигаретами.
Всё, пора заканчивать молитву и идти на обед.
(C)goos