Йорткова : эмма

Тихо, тепло и липко. Сладко-липко и уютно. Не хочется ничего. Только жмуриться лениво в багряной вязкой дреме, медленно расправлять ноги-руки-щупальца и снова сжиматься в тугой кокон… Ох, Наташа, Наташа, душа моя. Я люблю тебя. Правда. Замри, не двигайся, не дыши, не пугай медленную нежную ночь биением своего сердца. И тогда мы будем вместе. Ты и я. Кровные сестры, вечные любовницы. Я буду шептать это в твой аккуратный пупочек, щекотать своим дыханием твои чресла, такие знакомые и родные, оплетать тебя своею любовью, чтобы ты колыхалась вместе со мною в этой жаркой ласкающей патоке вечно…

Дзынь-звяк. На кухне противно гремит посуда. Наташа распахнула окно, и в альков нагло влез мерзкий скрежет просыпающегося города, притащил с собой запах стылой копоти. Стало гадко и гнусно, и снова ненависть взорвала благодушную негу. Душная, тесная оболочка трещала и лопалась от бешеного клокотания.

«Она не может по-хорошему, эта сука. Ей всегда нужно все изгадить. Дрянь, как я ее ненавижу», — Эмма вывернулась из сна на холодный кафель ванной. Стены – бесстрастные айсберги, отражаются в зеркале, надвигаются безмолвно, хотят раздавить, снести, уничтожить. А за ними – страшный мир, полный чуждых звуков. Скулы сводит от злости, от обиды, от несправедливости. Так нечестно, не должно быть. Почему всегда так? Почему никто не спрашивает меня о моих планах? Почему мою жизнь можно бесцеремонно коверкать? Что я – тварь бессловесная? У меня тоже есть, что сказать. Имею право! Я не маленькая уже!
Кстати, да. Что-то меня разнесло в последнее время. Непонятно, с чего бы? Еще год-полтора назад была складной такой, изящной. Ах, какой легкой я была! Не сиделось на месте, стремительно танцевалось-кружилось все дальше и дальше. Хотелось быть сразу повсюду, все успеть. А теперь? Откуда что взялось? Расплылась и обабилась. Сижу сиднем, каждое движение стоит таких усилий. Что-то делать надо с собой, но сил нет. А эта сучка Наташка, наоборот, истаяла, стала легкой и хрупкой, такой эфемерной, одухотворенной каким-то тайным страданием. О, как душу щемит скорбное великое знание в ее синих глазах. Или это осознание? Тварь! Я сейчас точно знаю, что она питается моей энергетикой, лишает меня силы, сосет ее из меня, превращая меня в аморфную массу. Она меня сделала такой.

- Ты ничего не понимаешь! Ты звезда моя, путь мне освещающая, не покидай меня, не дай погибнуть. Вот ведь незадача, и не думал, что еще у части человечества ты вызываешь те же чувства. «Перспективы на жизнь очень мрачные, я решу наболевший вопрос, и погибну под поездом дачным, улыбаяся, промеж колес. Раскроется злая пучина, погибнет шикарный мужчина, и дамы, увидевши гроб, поймут, что красавец усоп..." Стихи не мои, чье авторство — точно не скажу, но как-то вот так. Искусство рекомендуют несколько отличать от реалий, и тем не менее. Извини, не хотел тебе создавать неловкого положения.
- Как же все пошло.
- Неужели, тебе все равно? Вот так просто возьмешь и сольешь в помойку все, что было? Я теперь все сижу на табуретке, все свалили на юг, работа задолбала, кошка воет. Ты ушла. Вавилон освободил меня от своих сует. Я прям «человек — никто», был такой шпионский фильм в лохматые семидесятые. И понимаю, что твой уход – самая серьезная утрата в моей жизни.

Не слушай его. Избавься от него, Наташа. Это он испоганил твою жизнь, он увез тебя из любимого Питера, притащил в темную сырую коммуналку на Красном строителе. Поселил мою принцессу среди халд без корней и прошлого, которые ради прописки в крысиных углах беспросветно пашут в котельных. Помнишь, как выманивал последние деньги, чтоб залить свой «творческий кризис»? Помнишь, как носилась-искала его по богемным помойкам, выволакивала бездвижного из захламленных пристанищ усатых дам, вечно пишущих свои мемуары? Тащила домой, чтоб отмыть от блевотины, успокоить-утешить? Нет, не нужен он нам. Выставим его назад, на вонючий Красный строитель, вытравим из души все, что измазал своим присутствием.

- Нужна химиотерапия, минимум шесть курсов. Возьмите направление на анализы, ЭКГ, завтра же все пройдите.
- Ну как же? У меня работа, конференция на носу, я не могу все оставить. А потом командировка в Прагу, меня там ждут. И волосы выпадут? А может, обойдется, может, не нужна никакая химия?
- Результаты анализов действительны только десять дней, ВИЧ, гепатиты – шесть месяцев, сделайте копии, чтобы в следующий раз не сдавать заново. Не затягивайте с оформлением в стационар.

Эмма боком, неловко, стараясь быть незаметной, вползла в жизнь Наташи и сразу поняла – это ее судьба. Скромная и жалкая, неуверенная и все же такая живая и алчная. Эмма старалась быть необременительной. Тихо сидела в самом дальнем углу и жадно слизывала нектар с каждой былинки. Как ей хотелось быть похожей на Наташу, блистать и кружить головы, искриться и пьянить всех вокруг одним лишь своим взглядом. Нет! Ей не нужен был никто! Она хотела покорить одну только Наташу. Единственную. Особенную. О, Наташа! Ты – моя душа, смысл моего существования! Мое сердце, моя печень, моя селезенка! Ты моя матка, мое влагалище, ты вместилище всего самого сокровенного. Ты – жизнь моя.

Встать пришлось в начале шестого – накануне в очереди за направлением на госпитализацию опытные тетки предупредили, что мест всегда не хватает, поэтому лучше приехать пораньше. Вестибюль приемного отделения уже не вмещал всех страждущих, а новые все подходили и подходили. Оглядывались, здоровались и тут же присоединялись к разговорам о том, достанется ли им место. Один значительный дядька громко, с четкой артикуляцией рассуждал:
- Сегодня вторник, а значит, вчера был понедельник, а по понедельникам выписывают многих, а значит, все получат койку. — Потом снова и снова пересчитывал собравшихся и хмурился.
Царица приемного покоя не спешила. В половине девятого она, расталкивая доходяг, степенно проплыла в кабинет. Ну вот, наконец, очередь Наташи, все позади, формальности оформлены, теперь можно лечь на выстраданную койку, накрыться одеялом и ни о чем не думать.

Наташа! Что ж так больно? Что ты со мной сделала? Зачем? За что? О, Наташа, ты меня убиваешь? Сдохни, сдохни, сука! Я и без тебя проживу.

- Постарайтесь не мочить даже руки – от контакта с водой будет ощущение, что дергает током. Не пугайтесь – это препарат так действует. Будет тошнить, сейчас введем Осетрон, отпустит. — Слова рассыпались на другом берегу, там, куда не дотекал ручей моего сознания, они были вне всего, что было мной. Меня все это не касается, это не ко мне. Я не хочу ничего, я не могу больше выгрызать куски самое себя, раз за разом выдирать из души все, что начало приносить страдания. Дайте мне просто умереть вместе со своей опухолью, со своей Эммой. Хочу, чтобы нас больше не рвала эта боль. Мы устали. Оставьте нас в покое.