Яблочный Спас : Сердце Имре

Четыре ноль-ноль после полудня.

У Вики тонкие пальцы, носик с горбинкой и голос, как колокольчик. Нотный портфель, скрипка в футляре, юбка выше колен. Вика выходит из дома ровно в шестнадцать. Задрав подбородок, она идет мимо: старушки с клюкой из двадцать четвертой, обрюзгшего дворника с баночкой пива, трех жирных мамашек на детской площадке. Тела их, как рыхлое тесто — еще не успели опасть после родов. В глазах прячется страх остаться такими навеки, оттого они смотрят нервно, завидуя тонкой фигуре.
- Цок, цок, цок, — стуча каблучками по тротуару, — цок, цок.
Вика играет в струнном оркестре вторую скрипку. Сегодня — премьера концерта Вивальди. За пультом — сам Залцманд, а он опозданий не любит, нет-нет.
- Цок, цок… Цок, цок, цок.

Будет смешно, если я напишу, что смерть Вики Бог спрятал в яйцо, яйцо сунул в утку, а утку в сундук. Будет просто нелепо. Абсурд! Правильно — не напишу. Однако, костлявая в балахоне и острой косой, действительно стоит за спиной девушки со скрипкой и ждет.

Четыре ноль пять после полудня.

Лысый мадьяр Имре Кишфалуди, утонченный ценитель белого порошка, любит обеды в кафе «Листрадус» и чашку эспрессо чуть погодя. Он даже летом в двойке от Зегна, штиблетах Маури и галстуке Тонг. В зеркальных очках изогнулась оконная рама с кусочком синего неба. Под пиджаком, в кобуре, притаилась беретта. Когда-то давно, маленький Имре мечтал стать пиратом и капитаном – да, да, именно кэпом с тяжелой серьгой и красной косынкой, — грозой Средиземного моря. В своих снах он прятал награбленное добро поблизости от Сеуты и раздавал по субботам бедным у минаретов Касба – Медины. О, грезы мальчишки…
Но демон Баэль, возвращавшийся в Прагу, коснулся крылом его черных волос, и, походя, вырвал сердце. С тех самых пор в груди у мадьяра холод и пустота.
В динамике Верту еще звучит незнакомый голос, настойчиво требующий ускорить отправку груза в Танжер.
- Может быть вам, уважаемый Имре, подумать о продаже доли в седьмом терминале? — Ехидничает незнакомец, получив твердый отказ. Сегодня опий-сырец будет отправлен в Гамбург, а тратить время на ерунду мадьяр не намерен. — Хо-хо… Поглядим.
Кишфалуди держит в руках половину транзита в Европу, и твердо уверен, что передел сфер влияния невозможен.

Довольно наивно предполагать, что лысый делец дотянет до ста. Если бы он был солидным рантье в Лозанне или скромным бухгалтером из Тускалусы -то, почему бы и нет. Но наркобизнес трудное ремесло, в нем нет ни гарантий, ни пансионов. Напротив входа в «Листрадус» замер фургон, и в автогенную щель по правому борту внимательно смотрит некто. Мадьяр отказался продать свою долю, и снайпер учтет поправку на ветер.

Вика спешит на премьеру, и нотный портфель колотится о бедро. Автобус до центра отходит ровно в шестнадцать пятнадцать. От дома до остановки около четверти часа, но если срезать дворами, примерно в два раза быстрее. Вика должна успеть. Смерть неслышно скользит за скрипичным футляром и кот, выгнув спину, шипит ей вслед.
Лысый мадьяр поднимается из-за стола и, держа в руке чашечку с кофе, идет на веранду.

Четыре десять после полудня.

Снайпер плавно выжимает курок, и пуля покидает ствол, чтобы навсегда решить вопрос о терминале и приоритетах.
Услышав хлопок, Смерть мгновенно перемещается за столик на веранде кафе «Листрадус», и, превратившись в прекрасную леди (мундштук из слоновой кости, костюм от Кавалли, платиновый браслет), начинает беседу с лысым мадьяром о странах и городах, серебряных струнах Вонга, туманах над сонным Дунаем и Королевстве приливов, куда так стремился маленький Имре. Тонкая стрелка массивных Брегет замирает, едва заметно дрожа у цифры двенадцать. Последний ролкер мадьяра отходит от пирса в вечность, и старая мать машет белым платком.
Тик-так.

Тело, секунду назад принадлежавшее Имре Кишфалуди, отлетает к стене и сползает на пол, оставляя на белых обоях карминовый след.
В треснувших очках все еще отражается небо, только уже не голубое. Серое. Согласно прогнозу, вечером будет дождь.

Проходя вдоль кафе «Листрадус», Вика слышит, как где-то совсем рядом звучит карильон. За спиной, с хрустальным – дон-донг! — осыпается разбитое пулей стекло, но она даже не обернется. В ее голове плетут паутину скрипки Вивальди, и хмурит брови седой маэстро. Если автобус задержится, нужно ловить такси, а денег сегодня в обрез.

Четыре двенадцать после полудня

Снайпер давит на газ, и синий фургон срывается с места, оставив на мостовой черный, резиновый след. Старый Рудольф не зря получил патент, и двухсотсильный дизель вжимает водителя в кресло. За светофором налево, потом съезд в туннель. Через десять минут он должен спуститься в метро, оставив горящий Форд в проходном дворе.

Интрига, интрига, интрига: Вика подходит к пешеходной дорожке, автобус выруливает из-за поворота. Смерть дышала девушке в спину, но снайпер в черном спутал все карты и Кишфалуди уже кладет руку на телеграф — «Самый полный вперед». Огромный корабль выходит в открытое море. Его ждет пыльный Танжер, где на песчаных холмах крутит змейки герцог пустынь харматан.

Четыре тринадцать после полудня.

Светофор моргает зеленым, фургон набирает скорость, скрипки Вивальди звучат аллегро. По всем статьям это кода, но…

Где же ты, Смерть? Та, что должна уйти вслед за тобой в мир акварельных мелодий и радужных сетов Дилини Джонса, перебегает дорогу и, тяжело дыша, хватается тонкими пальцами за скользкий поручень. Где же ты, Смерть? Вика протягивает кондуктору мелочь, замечает на нотном портфеле пыльную кляксу, похожую на стилизованный след кометы и трет ее пальцем, недоумевая. Парень в зеленых кедах (дреды a la Марли), качает головой, глядя на идиотку со скрипкой чуть не попавшую под колесо темно синего форда. Где же ты, где?

Смерть задумчиво курит за угловым столом на веранде кафе «Листрадус» и улыбается. Она вспоминает ночь, проведенную в тесной каюте контейнеровоза, идущего курсом Зюйд-Вест. Капитан Кишфалуди, мистер Галантность, до сих пор спит, и вахтенный разбудит его после четвертой склянки. Стая дельфинов скользит по гребню волны, звезды пляшут над рубкой, ветер свистит в нейлоновых леерах.

Четыре тридцать после полудня.

Кафе «Листрадус» закрыто, вход огорожен клетчатой лентой, на веранде работает экспертиза. Когда тело мадьяра выносят наружу, край простыни задирает ветер и на улыбающееся лицо мертвеца падают первые капли дождя. Спустя полминуты на город обрушится ливень, из водосточных раструбов хлынут потоки воды. Еще через час, Вика коснется смычком натянутых струн и вместо темного зала перед ней распахнутся двери в иные миры.

- Честно говоря, — Имре, в фуражке с вышитой золотом тульей, упирается взглядом в стекло, — я первый раз выхожу в море как Капитан. Наверное так и нужно, но мне слегка не по себе.
Она осторожно подходит, и нежные руки обнимают загорелую шею:
- Все хорошо, милый. Все хорошо.
Кишфалуди хмурится — он не уверен:
- Я даже не знаю где этот чертов Танжер, и как до него добраться! — Руки сжаты на телеграфе, голос слегка дрожит. Слишком много событий: четыре десять после полудня, тысячетонный корабль, вязкое чувство свободы. — Какие странные звезды…
Ее волосы щекочут ухо, и влажные губы шепчут:
- Не бойся, Капитан. Танжер сам отыщет тебя. Пойдем вниз.
И он уходит в каюту, чтобы забыться тревожным сном на капитанском диване. А следом неслышно скользит по крутому трапу женщина, которую встретил лысый мадьяр на веранде кафе «Листрадус».
- Хочешь, я верну твое сердце, маленький Кишфалуди?

Десять ноль-ноль после полудня.

У Вики тонкие пальцы, носик с горбинкой и голос, как колокольчик. Нотный портфель, скрипка в футляре, юбка выше колен. Вика подходит к дому. Внутри нее кружево нот Вивальди и семя седого маэстро. Чтобы стать Первой скрипкой нужно все схватывать на лету, а старый Залцманд… ах, ах. Слегка покраснев, она идет мимо: старушки с клюкой из двадцать четвертой и обрюзгшего дворника с баночкой пива. Младенцы давно спят в кроватках, и тугая пружина захлопнет двери в подъезд.

Корабль прошел мимо мыса Спартель. На прибрежных холмах дрожат огоньки Малабата.
- Смотрите, капитан!
На башнях Касба – Медины вырастают огненные цветы, и через секунду стоящие на мостике слышат гулкий удар.
- Видите, капитан?
Маленький Имре видит. Лысый мадьяр видит. Капитан Кишфалуди видит,
- Здравствуй, Танжер…
Еще один залп, и над Гибралтаром вырастает радужный мост, по которому в ладони Имре Кишфалуди катится его сердце.

А в страшном далеко, Смерть заглядывает в окно, видит спящую Вику и улыбается.

Сейчас пробьет

полночь.

Тик-так.