Голем : Странная история пана Щепы

* * *
Может, и снесли бы их кони, да пристал черногривый Мечик, потерялся и вовсе умер в поводьях. Слез с коня Збышек, нырнул в двуколку. Уцепилась пальчиками-ледышками Малгожата, сладкая мята, повисла гирей на шее, причитая-всхлипывая: ой, лы-ышенько! Убьют ведь тебя, Збышек, а меня навеки опозорят, матерь божья! Не тушуйся, сквозь зубы отвечал Збышек, нащупывая отцовский палаш: раз кози смерч (один раз помирать).
Свинский блондин, говаривали в Катыни, бледнобровый да бледноусый пан Лисьневский, крепко выпив, поссорился за право сидеть у окна в трактире с отставным хорунжим Збигневом Щепой: не к лицу оборванцу честь! – и затребовал безбожно невесту Збышека, Малгосю, в наложницы.
Бросились паны в сабли, да набежала прислуга, женщины в крик… была бы честь предложена, снасмешничал проезжий шляхтич, а тишком да молчком натравил на Збышека всю свою дворню, с палками-батогами, и бросились в погоню четверо, с доезжачим Алоизом во главе. Налетели в пурге, окружили, смешались, спешились. Вырвал из ножен палаш Збышек, рубанул наотмашь дрожащие в пальцах колья, да изловчился доезжачий Алоиз, достал кнутовищем затылка барского. Грянулся пан Щепа под ноги лошадям, а Малгожату с визгами да весёлой руганью сволокли на волю, в седло к Алоизу. Крикнул весело Алоиз: по заслугам и честь, пан хорунжий!
Но не тем позорище кончилось, чем дворня замыслила… встретился гость в лесу вовсе незваный.

Пана Щепу и впрямь нельзя было назвать блестящим аристократом.
Отец его, однорукий Влодзимеж Щепа, служивший главным егерем у графа Сапеги, пострадал при замирении Польши Суворовым, странным русским военачальником, снискавшим славу великого воина, не выиграв толком ни одного сражения, кроме, разве что, разгрома бесноватого Пугачёва, ката и висельника, пронёсшегося по земле русинов кровавой каторгой похуже Иоанна Грозного. Подвыпив, старый Щепа надрывно выкрикивал, стуча кулаками по столу и колотя непрошеную посуду: придавили нас не суворовские войска, а русские земли! Задушили Сибирью…
Ничего не обретя, кроме позора и унижения, ушёл в отставку хорунжий Збигнев Щепа и повёз Малгожату, давнюю невесту свою, к родителям на хутор, затерянный в катынских лесах. Да не довёз, так решила судьба.

Лёжа на спине, Збигнев рвал у горла кунтуш, пытаясь вдохнуть глоток морозного воздуха. Слышались ему, как во сне, похабные смешки дворни, гортанные команды Алоиза да всхлипывание невесты… как вдруг воцарилась тишина. На поляну с погоней и беглецами вышел невиданный страхоидол, прямоходячий и страшный, на две головы выше любого пана, снизу и доверху заросший чёрной вонючей шерстью, как слизистый подводный камень… Локус, метнулась в Збышеке потерянная мысль. Но нет, это был не медведь-оборотень! Голова страхоидола больше напоминала…
Збышек затруднился и вспомнил: обезьяну-орангутана!
Видел такую на картинке в старой энциклопедии пана Тадеуша, библиотекаря и отцова приятеля. Чудовище вперило грозный взгляд в Малгосю, и та бессильно обмякла за спиной у Алоиза. Бесстрашный доезжачий вновь взмахнул кнутовищем, да не тут-то было: чудовище вспрыгнуло на шею коня, чиркнуло Алоиза длинным корявым ногтем поперёк косматого горла… мгновение, и чёрная кровь холопа, шипя, помрачила стоптанные сугробы.
Зарычав, чудовище перекинуло недвижную Малгосю через плечо, спрыгнуло с окаменевшей коняги и повело горящими глазками по сторонам. Все, включая Збышека, покорно замерли в каком-то диковинном ужасе, в непостижимом столбняке, наведённом на них страхоидолом. Шагая по сугробам враскачку, этаким матросом на штормовой палубе, чудовище засквозило между деревьями и скоро скрылось из виду.

Не стало дома у пана Щепы.
Вспомнив отца, устроился Збышек лесничим к местному шляхтичу, пану Радзиевскому, и стал день за днём утюжить, конным и пешим, лесные угодья, пытаясь выяснить логово страхоидола. Но больше всего покоя не давало ему странное чувство ужаса, испытанного при встрече с чудовищем. Никогда он не встречал ничего подобного! Долгими зимними ночами Збигнев, дрожа, как в приступе малярии, вглядывался в чёрную копоть потолочных балок лесной сторожки. Он ждал и боялся этого ужаса… впервые ощутив, какова она, реальная власть над людскими душами, он жаждал и боялся этой власти.
Местные крестьяне понемногу привыкли к беспокойному лесному всаднику. Щепа добросовестно следил за вверенными угодьями, питался скромно – и почти перестал спать. Прошло семь или восемь недель. Понемногу в воздухе потянуло весенней свежестью, и с первыми каплями оттепели лесничий исчез бесследно. Между тем на хуторах стали пошаливать: то овцу ночью выкрадут, то плетень порубят, то кадку с капустой вывернут… И вот однажды, сидя в засаде, боязливые хуторяне углядели длинную косматую тень, неслышно просквозившую к ним в конюшню. Сипло заржал и оборвал дыхание жеребец. Засадники с гомоном, вразнобой кинулись в дверь, отпрянули – с яростным рёвом растолкало их невиданное чудище, схватило-бросило за спину восьмилетнюю Крыську, незаметно увязавшуюся следом за взрослыми, и длинными скользящими шажками помчалось к лесу. Крестьяне бросились в погоню – тогда чудовище стало, вскинулось и зарычало, ощерившись, обнажая в смрадном зове гнилые полки зубов. И тут, по остаткам драных порток с галунами, признали крестьяне пропавшего своего лесничего… Снизошёл на них странный ужас, и не смогли они остановить страхоидола.
Слишком поздно, пан Щепа… слишком долго бездна глядела в бездну.