простой : Нахуй им в канаве муравейник?

Стоящие на обочине не идут – отрицают. Идущие мимо отрицают стояние как форму отрицания.

Очень хочется лечь. Надоело. Рядом с дорогой серой лентой канава. Они живут рядом. Они подруги. Я гость. Сейчас моя навязчивая хозяйка заплетает мне ноги, пытается быть гостеприимной, только бы я оставался на ней. Заплетает, чтобы собрался, чтобы побоялся рухнуть, чтобы шел дальше. Он по-другому не умеет. А я не хочу. Я все чаще кошу взгляд в сторону её соседки. Там трава, там прохладно, там исторически и генетически мы. Я делаю шаг в сторону вниз. Темно. Тело растеклось по бугристой жиже стоков, пальцы переплели пыльные стебли придорожных трав, член набух, придавив искусственный холмик зарождающего муравейника. Нахуй им в канаве муравейник?

По до мной началось шевеление. Не робкое по началу, как написал бы заштампованный графоман, а самое бурное такое шевеление ого го, какое шевеление. Муравьи, а это были они, я не сомневаюсь, пришли в большое волнение от моего горизонтального визита. Я не знаю какой там шухер по цветной шкале опасности просемафорила их царица-самка, но думаю самый красный, самый самый красный, блять. Я не предполагал, что могу понимать язык насекомых, но когда они все начали орать, одновременно несколько миллионов, глухой услышит. Надо только захотеть. Я не хотел, но несколько миллионов… В общем, смысл такой:
« Мы блять пересрались наглухо со всеми блять муравейниками в соседнем лесу. Мы послали нахуй даже древесных муравьев и на всякий случай братьев термитов из далекой Америки. Мы ушли. Мы изгои и отщепенцы. Мы отрицалово рода муравьиного. Да нам кричали, что мы мудаки, что через сто летодней наши прапраправнуки протрезвеют и все будет по старому. Нихуя. Мы не хотим трезветь, нам нужен опохмел. Регулярный. С того момента, как пьяный турист уронил на наш дом початую бутыль с водкой. Пир настал в мегаполисе! Все рабочие муравьи стали не рабочими. Совсем не рабочими. Всем пленным личинкам, гусеницам, жучкам обеих полов объявлена амнистия. Они были напоены и злостно выебаны рабочими муравьями Солдаты-муравьи тоже выебаны рабочими муравьями, по причине пьяного вожделения и классовой неновести. Царица–самка сама развернула огромную жопу в сторону пролетариата и была выебана пролетариатом, но без фиксации в книге рекордов гинесса, за самое массовое сношение миллионов с одной особью. Ибо похуй, когда народ рабочий гудит, условности не работают.
Так продолжалось долго, пока не настоебало всему муравьиному сообществу. Приходили делегации с разных полян, вопрошали. Некоторым наливали, ебали и отпускали. Других просто ебали на сухую, за дерзость. Отпускали. Некоторых не отпускали. Но ебали всех.
Потом водка кончилась. Уходящие день и ночь во все стороны гонцы возвращались не с чем. Их ебали от отчаянья, но уже по привычке без огонька. Миллионы наших братьев страдали похмельем. Нация начала деградировать. Никому, даже теперь уже пидарасам муравьям-солдатам, ни растраханной под все калибры царице–самке не хотелось удалой ебли. Всем хотелось выпить. Сначала выпить. Наконец самый молодой и продвинутый, из нас вернулся с разрушающим коллективное сознание откровением:
«Селигер закончился, все свалили, все убрали за собой. Выпивки ноль. До следующего года». Блять.
Самоубийств было много. Многие сходили с ума. Муравейник поредел.
Со злости начали нападать на всех. Даже пауков. Никого не ебали только душили и расчленяли.
Однажды, одна стрекоза, надо признаться все же выебанная, перед смертью сжалилась над нами. Она указа Путь, была мумифицирована кислотой и погребена с почестями.
На следующий день, все были посланы нахуй и мы двинулись в дорогу. Похмелье терзало, но открывшаяся Истина гнала вперед…

… Долго вспоминали, как строить этот долбаный муравейник. Но мастерство не пропьешь. Кое-как сваяли. Не Кижи конечно, но жить можно.
Теперь мы здесь, в этой канаве у дороги, куда изредка залетают выброшенные из проезжающих мимо авто, емкости с пивными каплями. И ни одной бутылки с водкой. Жлобы. Как ты думаешь, человек, если хуева туча муравьев сейчас заползет тебе в задницу, ты почувствуешь себя пидорасом?»
Хуй сам собой обмяк и передумал ебать муравейник. Анус инстинктивно сжался, мышцы напряглись и подняли тело. Я снова вышел на дорогу. Деревенский ларек призывно мерцал желтым светом, в каких та трехстах наверна метров впереди. «Сколько просили взять? Три по 0.7 и три сиськи «Жигулевского». Ага. Так».

- Вечер добрый. Девушка, я не местный, но Митяй сказал хоть после одиннадцати, хоть на рассвете, не дадите умереть от жажды хорошим людям. Мне три по 0.7 любой и «Жигулевского» тоже три. Нет, эта, водки четыре давайте. Там еще товарищи подтянулись.

Назад возвращался бодро. Усталости ни в одном глазу. Остановившись перед муравейником, свинтил крышку, сделал глубокий глоток. Затем аккуратно горлышком к вершине положил бутылку на миниатюрную Гоморру. Гуляй рванина!
Похмельное солнце, отжавшись от жирного вспаханного поля, лениво лизало набухшие влагой тучи. Я оглянулся. В первых лучах света на дороге живой змейкой мерцало:
«ЕБИСЬ ОНО ВСЕ КОНЕМ.СПАСИБО МУЖИК»
Я тряхнул головой. Надпись не исчезла. Только края букв все время меняли очертания и размер.
- Ладно, и вам не болеть. Энимал плэнетс, блять.