Максат Манасов : Джума-намаз (Глава 9)

Мои веки открылись, словно по хлопку. Это произошло так быстро, что свет от люстры мигом ослепил меня и заставил зажмуриться вновь. Пока мои глаза привыкали к нему, на минуту я погрузился в созерцание других вспышек – вспышек памяти вчерашнего вечера: кафе, Лена, такси, приглашение зайти в гости… Уже через мгновение моё сознание разорвало пелену дремоты и стремительно влетело в явь: я находился в спальне дорогой мне девушки и лежал в её кровати. Но эта явь оказалась для меня, как сновидение: шёлковые простыни, светлая просторная комната, удобная кровать и запах духов, оставшийся на подушке. И в тот же момент мою растворённость в этой нереальной ситуации прервал голос хозяйки:
-- Бакы-ы-ыт…встава-а-ай… уже пора… пора вставать и идти на ку-у-ухню!..

Задорный девичий голос приободрил меня не хуже ледяной водицы. Я спрыгнул с кроватии направился в кухню, чтобы впервые сказать ей «доброе утро» в нерабочих обстоятельствах. Лена как раз заряжала кофеварку, и после приветствия сообщила, что у меня есть пять минут на утренний моцион, после чего она ждёт меня к столу.

Зайдя в ванную, я обнаружил, что эта небольшая комната являлась как бы средоточием домашнего уюта, чистоты и порядка. Разнообразных вещиц было в достаточном количестве, но, на удивление, они не занимали много места, поскольку каждая из них лежала на своём месте. Это могло говорить о том, что раз у хозяйки порядок снаружи, значит, порядок у неё и в голове. Оценивающе осмотрев своё отражение в зеркале, я потрогал суточную щетину ладонью, и с сожалением осознал, что женский бритвенный станок, лежащий на полке, мне никак не пойдёт. Буквально тут же, словно блюстительница порядка и чистоты подсматривала за мной, я услышал от неё из кухни:

-- Если нужно побриться, то в шкафчике справа есть одноразовые станки… — громко сообщила она, — …и щётка там же.

После совершения обряда бритья и чистки зубов, я не преминул поблагодарить заботливую хозяйку так же и за завтрак, уже поджидавший меня на столе. Лена пожала плечами, мол, ничего особенного и сказала как всегда в её непринуждённой манере:
-- Туалет, сок, кофе и омлет – то, что нужно для начала нового дня.
-- Особенно, если аппетитный завтрак в компании с такой аппетитной девушкой, — выразил я комплимент.
-- Благодарю, — молвила адресат комплимента, — Это мне, конечно, льстит, только давай сразу договоримся: так сказать «в компании» мы только здесь, а на работе – мы строго коллеги, идёт?

-- Конечно, о чём речь… — При этом сначала во мне родилось удивление от такого по-московски делового подхода брать быка за рога. Но, в общем-то, возразить мне было особо нечего, и в этом плане я был солидарен с ней, ведь понятное дело, что служебные романы – вещь очень деликатная. И в подтверждение я кратко дополнил:
-- Без вариантов, конспиративность будет соблюдена.

Одобрительно кивнув, она взглянула на часы и, допив свой кофе, убежала собираться в спальню, оставив меня наедине с завтраком. Понимая, что на работу нам надо будет явиться «строем по одному», и мне следует выйти раньше Лены, то с завтраком я затягивать не стал. Расправившись с едой, я направился в прихожую, где обувшись и одевшись, я сообщил Лене, что собираюсь уже выходить.
-- Правильно, вот и молодец, — сказала она и, поцеловав меня на прощанье, тут же добавила деловито: — Ну, отчаливай уже, а я минут через пять выйду.

Оказавшись за дверью, я скоро добрался до метро и без опоздания прибыл на работу один. С того самого дня наш договор «о двойной жизни» вступил в силу, став не особо приятной, но полезной необходимостью. К моему удивлению, Лена действовала, как опытный разведчик: все движения продуманы, слова заучены, а мысли ясны и вариативны. Ничто не выдавало для окружающих присутствующую в ней симпатию к приёмщику Бакыту. Однако, как только рабочий день подходил к концу, безразличный взгляд её таял, и ледяная королева превращалась в темпераментную амазонку. С довольно частой периодичностью дневное усмирение желаний компенсировалось насыщенным вечером: от прогулок по прохладной весенней Москве до высокотемпературных занятий в стенах её спальной комнаты.

С каждым днём наши отношения становились всё доверительнее. Раз или два в неделю, как правило, я оставался у неё на ночь, и завтрак вдвоём уже не был в диковинку. Через месяц со словами «на всякий случай» Лена вручила мне дубликат ключей, чтобы не возникало ненужных моментов между людьми, которые могут друг другу доверять. Тем временем, вместе с развитием в личной жизни шло продвижение и на трудовой ниве. Данное слово Баринову о плодотворном и честном труде подкреплялось активными действиями, которые постепенно начали давать о себе знать. Во многом это происходило благодаря тому, что мастер-классы Красавчика по риторике, технические наставления инженера и вселяющие бодрость духа слова Пантелеевича не проходили даром. Именно с их помощью я научился завладевать вниманием клиента, располагать к себе людей, и самое главное — профессионально решать максимальное количество возникающих вопросов.

Своего рода дополнительной индикацией, подтверждающей мою выросшую полезность, являлась признательность автовладельцев, выраженная не только словами благодарности, но и щедрыми чаевыми. Следуя негласному кодексу относительно «чая», я не зажимал деньги в кулаке, а стремился поступать по совести, делясь ими между всей приемкой. Этот принцип был установлен достаточно давно и привит скорее всего самим руководителем. Он был направлен на поддержание коллегиальности в решении рабочих вопросов, напоминая всем об общем деле.

Вообще же в деловой дальновидности Сергея Анатольевича я убеждался не раз. Ещё одним поводом для этого послужило то обстоятельство, что в процессе становления моей новой деятельности в один из дней я вдруг осознал, что в весомую часть моей клиентской базы стали составлять выходцы с Кавказа и Азии. И ведь именно на это Баринов рекомендовал мне делать ставку, привлекая данную категорию клиентов, и в итоге не прогадал. А отношения у меня с ними продолжали строиться в позитивном ключе, каких-либо эксцессов у нас не возникало. И значительное число выходцев из Азии и Кавказа, пребывавших в обойме предпринимательства я уже знал довольно хорошо.

За последующие месяцы список постоянных клиентов неуклонно пополнялся, и, соответственно, наблюдался также рост моей зарплаты. Пусть он был не такой, словно на дрожжах, но ведь к хорошему, вопреки поговорке, привыкать стоит постепенно. Иначе есть вариант тронуться кукушкой от внезапно наваливающегося благополучия. Полученное благо, как говорил Баринов, должно быть, во-первых, заработано, во-вторых, заслуженно, а в-третьих, не должно вызывать страха, что ты его потеряешь.

Прибавление материального блага, надо сказать, было весьма кстати, поскольку я не собирался становиться для Лены вторым альфонсом. Денег на пассию жалеть не приходилось и, обходясь при этом без показухи, мы с максимальной отдачей использовали свободное время. Заранее или подробно мы никогда не планировали наш досуг, и потому могло быть всё, что угодно. Однако романтический ужин после работы в домашней обстановке был для меня куда приятнее, нежели отвисание в клубе или даже ужин в публичном месте. Признаться, дело было не только в тяге к уюту и интимной обстановке, но и в том обстоятельстве, что досуг в Москве неплохо бьёт по карману.

С появлением близких отношений деньги действительно стали исчезать значительно быстрее. Спасением для этого положение явилось то позитивное обстоятельство, что долг перед бишкекскими коллекторами был, наконец, закрыт. Во время последнего общения с ними мне даже поступило абсурдное предложение вернуться в столицу Киргизии и работать там на них в автомастерской. Жаловались они на то, что хороших спецов там днём с огнём теперь не найти, разбежались, мол, кто куда. Естественно, такое предложение не могло не вызвать у меня ничего кроме гоголевского смеха, это когда смешно и прискорбно одновременно. В силу ряда причин, и главное, абсурдности предложения, мне, конечно же, пришлось отказать им.

Дополнительные траты, тем не менее, подстёгивали и дополнительное рвение в работе, которая носила дополнительную функции, развивающую познавательность. Ресепшен «Голиафа» представлял собой, своего рода, «перекрёсток семи дорог», где можно было встретить кого угодно. Как правило, за пять минут становились ясны основные психологические особенности клиента.Живой и деловитый взгляд характеризовал трудолюбивого бизнесмена. Тяжелая самоуверенная походка, мясистая шея и нагловатый взгляд говорили о принадлежности клиента к криминальным структурам. Или же, напротив, к правоохранительным органам, причём отличить их было практически невозможно. Ну а коли встречался гламурный экспонат, с ярким внешне антуражем, но скучной сутью и пустым нутром, тут уж, ни дать, ни взять — классический московский молодой мажор с заносчивыми манерами сноба.

Разнообразие людей было таким же богатым, как и разнообразие марок их машин. Особенно примечательной казалась связь между авто и его владельцем. Сан Саныч, в свою очередь, не раз замечал мне:
-- Если хочешь заочно понять хозяина, повнимательнее присмотрись к его «лошадке».

Конечно наездники породистых «скакунов» вызывали во мне особенный интерес – каждый такой человек казался энциклопедией по достижению успеха, и я считал своим долгом прочитать эту книгу от корки до корки. И хотя, общаться с необычными персонами было трудно, зато каждый такой диалог давал интересную пищу для размышлений. Кто-то заявлял, что формула успеха в трудолюбии, кто-то — в обмане, кто-то — в цельности характера или в беспринципности. Конечно, такие разговоры выходили за рамки делового общения, но благодаря этому образовывались более тёплые отношения. Понятно, чтоо закадычной дружбе и речи быть не могло, но рассчитывать на фундамент человечности в отношениях – почему бы и нет. Среди подобных клиентов особое место заняли двое выходцев из Чечни братья Ахмат и Руслан Дагаевы. Их БМВ обслуживался на предприятии уже не первый раз, и за это время хозяева ни разу не проявили себя, как наглые и придирчивые клиенты. Да, они были требовательны, но и платили щедрой монетой, вознаграждая за обязательность и выполнение обещанного. И кроме стандартной оплаты счёта, они стимулировали особое отношение к своему «коню» дополнительным вознаграждением, как для приёмщика, так и для исполнителя.

Во время разговора держались они уверенно, а выразительные глаза излучали энергию уверенности и неколебимости. Следует также отметить их крепкое телосложение, свидетельствующее о частых тренировках, видимо, на борцовском ковре или татами. С виду им было около тридцати лет и, судя по всему, молодецкое здоровье они не растрачивали в пивнушках да посиделках, а следуя принципу «в здоровом теле здоровый дух» ковали из себя достойное вместилище последнего. Братья производили впечатление людей спокойных и рассудительных, говорили логично и здраво, не повышая голоса.Но во внешней сдержанности и тактичности чувствовалась какая-то непоколебимая и мощная энергия. Именно на это обратил моё внимание Пантелеевич, сказав про них однажды: «Видно, что они крепки не только телом, но и духом».

Порой, с их уст соскальзывали поучающие нотки на мой счёт, словно старшие товарищи наставляли младшего. Но я не спешил ерепениться по этому поводу, поскольку принцип, кто «платит, тот и заказывает музыку» работал и в отношениях клиент-исполнитель. Так что «музыке» этой я внимал спокойно и в какой-то степени даже отстранённо. Однако поток нашего разговора, как горная речушка, виляя в совершенно разных направлениях, находил такое русло с крутыми поворотами, где меня задевало за душу. Инициаторами этих «извивов» выступали, конечно же, Ахмат с Русланом. То ли подкрепляя свою значимость, то ли неся какую-то миссию, они с достаточно чёткой регулярностью затрагивали тонкие и личные темы. При этом они будто бы тестировали и наблюдали за мной, и как я понимал, этот стиль поведения с людьми был у них в ходу. Они словно проверяли, из чего слеплен тот или иной человек. Поднимали они преимущественно вопросы, вроде таких, как я оказался в Москве и почему, спрашивали про семью, есть ли жена и дети, во что я верю, чему следую, за что держусь, ну и так далее, стараясь пробивать на откровенность. И если говорится, что вода точит камень, то и они своими вкрадчивыми вопросами пробили во мне некую заслонку приватности и влезли в душу. Мы обменялись телефонами, и если им или кому-то «от них» нужна была скорая автопомощь, то я, как мог, находил для этого резервные возможности для без очерёдного обслуживания роскошных средств передвижения.

В какой-то из дней ближе к окончанию рабочего времени раздался экстренный звонок от Ахмата с просьбой сегодня задержаться на работе. Подъехав минут за десять до закрытия сервиса на двух «бэхах», они первым делом обозначили суть проблемы с одной из машин. Вторым делом братья сообщили о срочности, ввиду того, что ночью они должны выезжать в Питер именно на этих «бумерах». И, наконец, третьим делом закольцевали всё это словами: «Мы за ценой не постоим». Понимая, что меньше всего они ожидают услышать от меня перенос ремонта на завтра, я решил все административные вопросы, включая договорённость с начальником охраны, чтобы, вопреки правилам, заняться авто во в нерабочее время, взяв на себя всю полноту ответственности. Но дальше – больше: из механиков мог остаться лишь стажёр, поэтому, недолго думая, сняв костюмчик с рубашечкою, я переоблачился в комбинезон, найденный в сушилке прачечной. И только тогда, когда машина была уже на подъёмнике, я вспомнил, что забыл предупредить Лену об отмене намеченного на тот день свидания у неё дома. Позвонив ей, я постарался объяснить ситуацию, не вдаваясь особо, но без повышения голоса дело не обошлось, в результате чего братья стали невольными свидетеля разговора, в котором принципы возвышались над чувствами.

Все эти три момента мне отчётливо запомнились, потому как по окончании устранения неполадок Дагаевы сами перечислили их мне в качестве этакого «зачёта». Руслан при этом уважительно зажимал пальцы, приговаривая «это раз», «это два», «это три», после чего спросил размер благодарности за братское отношение к их просьбе выручить. Я указал вознаграждение для охраны, которое можно передать «из рук в брюки», а мне предложил сделать по возвращении из северной столицы через кассу. По принятой в «Голиафе» системе, халтурка была для меня совершенно невыгодна просто потому, что могла аннулировать всё, чего я добился с последующим увольнением взашей. Это расценивалось бы, как предательство Родины или наплевательское отношение к матери-кормилице.

Ахмат, испытующе поглядывая на меня всё это время, сказал вдруг, словно подводил какой-то итог:
--Сегодня мне стало понятно, Бакыт, что ты человек, у которого есть настоящий иман.

Немного удивившись, я сообщил, что хоть по вере и родовой преемственности я мусульманин, но как такового духовного наставника или предводителя, то есть имама, у меня нет, да и не было, если признаться честно.
-- Хэ-э-э, — протянул Ахмат, — Да не «имам», а «иман»!.. – поправил он меня, снисходительно улыбнувшись.
-- А в чём состоит разница? – недоумённо поинтересовался я.
--Странно, что ты не знаешь… – вставил Руслан с оттенком назидательности.

-- Если говорить кратко, — продолжил Ахмат, — то «иман» — это совесть мусульманина, его духовная основа, неколебимая убеждённость.А «имам» — это его помощник, духовный лидер, помогающий придти к «иману».
-- В общем, насколько я понял, это комплимент. – Сделал я вывод, невольно глянув на часы. Шёл уже первый час ночи, и это говорило о том, что ночевать я остаюсь в техцентре, а не в кровати любимой девушки.
-- Комплименты, это для девушек, — сказал Ахмат, словно ухватив часть из моих мыслей, — А ты – мужчина, мусульманин, да и вообще – человек, который заслуженно носит это слово, так что помни об это и, главное, живи этим…

-- Помнить-то я ещё помню, и Джума-намаз, и Рамадан, и Курбан-байрам, но этим не живу. Даи в мечети, признаться, давно уж не был, тем более здесь, в Москве…
-- Это неважно, где ты – в Москве или в Махачкале, в Бишкеке или Анкаре. А тут, между прочим, на Новокузнецкой есть самая старая мечеть в столице, но об этом мы с тобой позже поговорим, если не будешь против…
-- Почему бы и нет, — только и сказал я.

Братья, разойдясь по своим машинам, уехали в северную столицу, и на этом наш разговор растворился в летней ночи. Я посмотрел на звёзды, которые, на удивление, были видны и постарался вспомнить, когда я в действительности был в мечети в последний раз… «Никогда», — ответил мне «иман», — «По сути, никогда». Разве что в детстве, когда зачарованный красотой и убранством внутри, мог долго рассматривать витиеватые узоры да архитектурные изыски. Но ведь это не в счёт, это всё равно, что поход в музей, а не приобщение к вере. И эти мысли на протяжении последующих пары-тройки дней периодически всплывали у меня в голове. При этом не находя развития и поддержки во мне, они затухали вновь. Однако вспыхнули они как раз с возвращением Дагаевых в Москву.

Оплатив через кассу услугу с персональным вознаграждением за сверхурочность, братья решили встретиться со мной. Во время этого непродолжительного разговора между делом они предложили побывать с ними на Джума-намазе, пятничной молитве, в упомянутой ранее старейшей мечети Москвы. Надо отдать должное, Ахмат с Русланом, понимая деликатность вопроса, вели себя тактично и не требовали от меня моментального ответа. Они лишь выразили мысль, что мне было бы интересно и полезно там присутствовать, а им, соответственно, было бы приятно, если я соглашусь.

После беседы с ними у меня странным образом тут же возникло стойкое ощущение, что поход в мечеть — дело решенное, и согласие своё, по сути, я уже дал. Это было ещё одной особенностью моего общения с братьями, когда без особых раздумий соглашаешься на их предложение. Ощущение было чудным, но интереса ради и пользы для — отчего бы и не сходить, тем более что есть проводники, готовые разъяснить, что и как там нужно совершать. В общем, намерение это во мне раскручивалось, укрепляясь, на протяжение двух-трёх дней, пока накануне в четверг я не вспомнил, что пятничная молитва проходит в полдень. Это означало, что необходимо было обязательно согласовать мою отлучку с Бариновым.

Мне было хорошо известно, что руководитель придерживался политики жёсткого порядка, и причин для отгула он выделял всего две: тяжелая болезнь или смерть. Поэтому фразу, вроде «отгул по религиозным мотивам» употреблять я не собирался, тем более что понятия не имел, как он вообще отнесётся к «религиозным мотивам». Дополнительным отягощением стало и то, что с выбором момента захода к нему в кабинет мне не очень-то повезло. Оказавшись внутри после словесного разрешения войти, передо мною предстала следующая картина: сосредоточенно сдвинув брови, Баринов разбирал внушительную кипу каких-то документов, которые, судя по всему, уже порядком ему осточертели. Шеф был настолько поглощен работой, что, даже не взглянув в мою сторону, лишь равнодушно буркнул:

-- Что надо?
-- Сергей Анатольевич, мне нужен отгул в пятницу, ну или хотя бы на пару тройку часов в середине дня.
В ответ послышался всё тот же шелест бумаг, которые он перекладывал, то ли сортируя, то ли выискивая необходимый документ.
-- Что так? – всё же спросил он, даже не отрываясь от своего занятия, — Едешь встречать поезд с дюжиной киргизских родственников?.. или, может, в мечеть на молитву?
-- Как вы догадались?.. – спросил я в совершенном изумлении от попадания в цель.

-- Насчёт поезда? – лукаво переспросил шеф, оторвавшись, наконец, от бумажных дел. Он взглянул на меня своим фирменным взором и, не дав мне ответить, узнал в довесок:
-- Как там у нас с двумя вайнахами – они оплатили ночные работы? Ты ведь с ними собираешься?
-- Да, с ними, — отвечал я, оставаясь всё ещё в замешательстве, — А оплата работ произведена в полной мере… и через кассу.
Видя мою озадаченность, Сергей Анатольевич, усмехнулся и сказал крылатую фразу, подражая тембру, Ливанова в роли Холмса:

-- Элементарно, Ватсон! Просто когда в последнее время «чехи» так часто и подолгу общаются с приёмщиком, да потом экстренно приезжают чиниться под занавес дня, да зная, какие грамотные разговоры они проводят – то варианта всего два. Первый развивает эту цепочку далее: то есть, где вайнахи – там мечеть, а где мечеть и пятница – там и Джума-намаз, куда приглашён выручивший чеченцев приёмщик. Или же совершенно иное предположение – бишкекский поезд, прибывающий завтра примерно в это же время.
-- На счёт поезда не знаю, но с мечетью – это вы в яблочко, — лишь подтвердил я.

Баринов вновь опустил взгляд в стол, но мыслями он явно витал вокруг моего вопроса. Что-то надумав, он обратился ко мне с уже готовым решением:
-- Ну хорошо, Бакыт, голова на плечах у тебя есть, московская «прописка» также, да и вообще посещение мечети может пойти тебе на пользу...- Тут Сергей Анатольевич сделал паузу и, прищурив глаза на секунду, продолжил, — Только давай договоримся: завтра я с Красавчиком уеду смотреть новое место ближе к вечеру, это раз. Твоя молитва длится не больше двух часов, так что тебе я даю три-четыре часа, это два. И к моменту нашего отъезда ты должен быть здесь, это три. Такие условия тебя устраивают?

Конечно, они меня вполне устраивали, но слова руководителя меня несколько озадачили. Баринов, в отличие от меня, знал примерную продолжительность пятничной молитвы, поэтому от меня и прозвучал логичный вопрос:

-- А вы, Сергей Анатольевич, бывали в мечети?.. ну раз вы в курсе, сколько длится всё это действо…

Баринов ответил на это размеренно и обстоятельно:
-- Бывал и не раз. Я хоть и крещёный, но среди моих коллег и партнеров довольно много людей, для которых «нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его». Так что, образно говоря, находиться в диалоге с мусульманской культурой – для меня это невыдуманная необходимость. Тут нечему удивляться или настораживаться, игнорируя реалии сегодняшнего дня. Но, как принято интриговать в книгах, это уже тема другого разговора, которую мы сможем плотно обсудить лишь после твоего посещения пятничного намаза.

Вернувшись к своим рабочим обязанностям, я ещё долго находился под впечатлением от прошедшего разговора. Он прошёл не так, как я планировал. Однако получилось так, что всё вышло наилучшим для меня образом, потому как сокрытое стало явным и при этом не порицаемым. Сергей Анатольевич также рекомендовал мне хорошенько присматриваться равно как к самому проведению ритуала, так и к моим внутренним ощущениям, чтобы в понедельник услышать от меня нечто вроде отзыва.

Несмотря на значимость события, я не стал трезвонить об этом в ремзоне, и даже Лена не была в курсе о пробуждении во мне чего-то близкого к религиозному чувству. Вообще же, анализируя для себя, откуда оно вообще у меня могло появиться, я пришёл к выводу, что это элементарная закономерность: из чувства благодарности за то, что моя судьба в целом складывается так, как я и представить себе даже не мог. Я был благодарен и Баринову, и Пантелеевичу, и Красавчику, и Лене, да и многим другим людям за их участие в моей жизни, но это всё же по отдельности. И для того, чтобы быть благодарным огульно, у меня возникла внутренняя потребность найти для этого единый адресатмоей признательности. То есть, конкретно говоря, Творца хитросплетений моей жизни, которые можно считать даже подтверждением Его существования. При этом, конечно же, нога в ногу шло и сомнение: а нужна ли мне действительно вера в Бога? Ведь это налагает запреты и ущемляет в ряде случаев свободу. Эти два противоречия прочно закрались в душу, положив начало поиску необходимого баланса, который продлился несколько месяцев с целым рядом событий и нюансов. А они-то как раз только-только начинались, и существенное начало которым положил как раз мой пятничный поход в мечеть.

Накануне, в четверг вечером, позвонив Ахмату, я дал согласие на участие в пятничной молитве. Что и как делать в мечети — он пообещал сообщить мне по пути, заметив, что суть всё же не в сложности обрядов, а в искренности намерений. А из подготовительных мероприятий мне предстояло воздержаться от связи с женщиной накануне, принять душ с утра и надеть только чистые предметы одежды. И если с последними двумя дело обстояло без проблем, то с Леной я натолкнулся, мягко говоря, на непонимание, которое так и не удалось преодолеть последовавшим объяснением того, что завтра мне нужно попасть на молитву, выполнив определённые условия, и сделать это я дал себе слово.

И пусть день закончился неразрешенной обидой со стороны Лены и даже как-то ревностью, но на следующее утро я проснулся в отличном настроении. Летний зной немного спал, по улице носились ветра, а душу наполняло приятное ощущение волнения и любопытства. Оперативно закончив предписанный для мусульманина утренний ритуал омовения и облачения в чистое, я двинулся на работу, откуда спустя уже часа два отправился на станцию «Новокузнецкая», чтобы встретиться на выходе из неё с Дагаевыми.

Поднявшись наружу, в глаза мне бросилось уже хорошо знакомое авто горцев, которые, поприветствовав меня, оставили машину у метро, и дальше мы двинулись пешком. По пути они делились со мной своим опытом первого вхождения в мечеть, поясняя, что ничего сложного и невероятного в этом нет, и мне просто следует повторять за ними их действия, не придавая чрезмерного значения тому, насколько умело или неумело у меня будет это получаться.

-- Не думай, что все будут смотреть на тебя, как на белую ворону, — подводил итог Руслан, — В мечеть приходят молиться, а не искать чужие недостатки.А если для кого-то это и есть цель – то это на его совести. Но твой иман всегда, и в особенности сегодня, должен быть неколебим, не взирая на ритуальное умение или неумение.

Эти слова придали мне уверенности, ведь главным, пожалуй, преграждающим фактором в подобных ситуациях является ощущения, что ты не в своей тарелке, что ты чужой и никогда не станешь «своим». Это было единственным опасением, которое я ощущал в себе, но именно оно и было разбито в пух и прах в рамках последующих событий.

Оставшийся путь мы прошли молча, изредка переглядываясь и посматривая на часы. Через несколько минут за углом очередной пятиэтажки показалось небольшое здание с маленьким овальным входом и невысоким минаретом.

-- Неужели это и есть самая старая мечеть Москвы?– с некоторым разочарованием удивился я. В моем представлении старейшая столичная мечеть должна была выполнена с размахом и величием. Однако и размеры её и, как позже выяснилось, внутреннее убранство отличались очевидной скромностью. Услышав моё замечание, Руслан заметил с сарказмом:
-- А ты что ожидал увидеть — Тадж-Махал?

-- По законам ислама, — взялся пояснить мне Ахмат, — молельный дом не должен отвлекать верующего помпезностью своих форм от сути происходящего. Истинная сила во внутреннем единстве верующих, а не во внешней вычурности и грандиозности сооружения, и ты это должен ощутить, Бакыт. Это тебе не аттракцион в Парке Горького.

Как оказалось, в место культа мы явились заранее, чтобы попасть в число тех, кто успел занять место внутри здания, а не снаружи, ввиду большого количества правоверных и малой вместительности помещения. Копируя Дагаевых, я оставил обувь у входа и отправился следом за ними в главную залу. Внутреннее убранство её, как и было предписано, выглядело достойно, но и без лишней роскоши, а освещение внутри мягким и располагающим.

Отдельные части декора, узоры, надписи на арабском из Корана были подчинены общему, как клетка подчинена организму, при этом каждая выполняла свою роль. И это касалось также и людей: каждый из пришедших на пятничную молитву сидел не так, как ему заблагорассудится, а занимал определенное место. На коврах виднелись ровные ряды ячеек, преимущественно занятых прихожанами. Такое чёткое расположение молящихся создавало особую атмосферу порядка и дисциплины. Заняв три свободных ещё места на ковре, в ожидании начала молитвы Ахмат с Русланом пояснили мне, как называется та или иная часть интерьера, её предназначение, а также обратили моё внимание, что на третьем ярусе есть комната, отведённая специально для свершения молитв женщинами.

До начала общей молитвы оставалось недолго, приходящие занимали оставшиеся ячейки, совершали ракята молитвы с коленопреклонением, после чего в ожидания общего намаза задумчиво усаживались на свое место. Несмотря на единение присутствующих, благодаря общему поводу, я всё же заметил, что поведение их несколько отличается по цели и поведению. Кто-то в религиозном экстазе читал суры, другие медленно и чинно выполняли несколько поклонов, готовя почву в душе для посева слов имама, иные же больше смотрели по сторонам и подозрительно присматривались к окружающим их своим и чужим.

Увлёкшись изучением отдельных личностей, я не заметил, как прозвучало объявление начала молитвы. В следующую секунду я сконцентрировал всё своё внимание на Дагаевых. Как только муэдзин призвал всех выровняться, то небольшая внешняя разобщенность тут же нивелировалась. От такой необыкновенной слаженности действий и подчинённости у меня даже мурашки пробежали по коже. В голове тут же вспыхнуло чёткое воспоминание о детской клятвенной дружбе и главным её атрибуте — чувстве локтя. Здесь же отдельные люди добровольно вверяли себя в общее действо, руководимое достойным этого лицом – духовным лидером. На мгновение в огромном зале повисла удивительная тишина – ещё секунда, и вот голос имама, как волной, накрыл всех присутствующих, смыв отчуждённость, как рисунок на песке.

Десятки человек стали, как один. Их действия были отлаженными, движения выверенными и я, стараясь не уступать им, копировал поведение окружающих. Голоса имама и муэдзина были мелодичными и размеренными, но необычайно ритмичными и сильными. В этих голосах было что-то, что задевало душевные струны каждого из присутствующих. И всё это время я старался не выбиваться из общего ритма и достоверно повторять все движения присутствующих мусульман. В момент кульминации голос предводителя прозвучал особенно насыщенно и воодушевленно, ряды сомкнулись плотнее, и теперь это была не просто линии, а монолитные, непробиваемые стены. И в этом уже обозначалось подобие римским легионерам, плотно державшим духовную оборону своей веры. Построение правоверных было практически идентично римской «черепахе» и по форме и по духу. Поэтому казалось, что если даже кто-то сейчас исчезнет или упадет, то цепочка вмиг сомкнётся вновь, и стена, как и прежде, станет непроницаемой. Наблюдая за этой картиной воочию, я посмелпредположить о преемственности мусульман в сплочённой непобедимости у римской армии, на счету у которой тысячелетний триумф. Единство молитвы мусульман также делало их тела и души спаянным и непобедимым организмом, готовым преодолеть любые препятствия и невзгоды.

Процесс Джума-намаза, захватив меня целиком, просто растворил ощущение времени, как это зачастую и бывает в сакральных обстоятельствах. Под конец обряда Руслан по-дружески похлопал меня по плечу и одобряюще резюмировал:
-- Молодец, ты всё правильно сделал.

С этими словами мы двинулись к выходу, однако выйти из мечети оказалось гораздо сложнее, нежели войти. Единственный узкий выход не давал возможность быстро покинуть магометанский храм собравшимся внутри его. Неприятным оказался и ещё один момент: как только человеческий поток выплеснул нас наружу, дорогу мне перегородил неизвестный чернобородый субъект хмурого вида. В глазах этого сурового на вид человека горела навязчивая доброжелательность, а в голосе чувствовалась настойчивость, переходящая в принудительность. Не сразу сообразив, что от меня требуется, я остановился и постарался вслушаться в грубую гортанную речь незнакомого горца. Уже через секунду я понял, что поступок оказался опрометчивым.

Выяснилось, что он требовал от меня добровольно-принудительные пожертвования в пользу мечети. Пятьдесят рублей его не устраивали, а давать тысячу из имевшихся у меня банкнот в принудительном порядке, я посчитал излишним. Постаравшись молча отойти в сторону, я с сожалением осознал, что это меня не спасёт. Прикрикнув что-то угрожающее, бородач нахраписто шагнул вслед за мной. Аргументы по поводу отсутствия у меня малых купюр никак не убеждали прилипалу отстать, напротив, он выражал ещё большую настойчивость: на его скулах заиграли желваки, а глаза алчно заблестели. Всякая попытка отдалиться от него приводила к тому, что он ловким движением вновь загораживал мне путь и продолжал настаивать на своем. И если бы не вовремя подоспевшие Дагаевы, с которыми мы разминулись, то в итоге, наверное, пришлось бы перейти на мат. Заметив приближающихся ко мне товарищей, предварительно окликнувших меня, горец презрительно улыбнулся и, приняв благочестивый вид, растворился в толпе.

По дороге к метро Дагаевы вели себя на редкость оживленно и весело, в их словах поминутно мелькала фразы, типа «теперь ты наш человек» и «вместе мы — сила». Эта возбуждённость от успешной инициации, при этом без моего подтверждения, сопровождалось обильными похлопываниями по плечу, радостными взмахами рук. Они были довольны собой и, судя по всему, уже решили за меня, раз Бакыт сходил в мечеть, значит теперь он свой, правоверный мусульманин. К сожалению, Дагаевы даже не замечали, что во мне обострился процесс взвешивания всех «за» и «против», а своей навязчивостью и прилипчивостью – этим они лишь подкладывали камушек на чашу весов со знаком «минус». Где есть навязывание – есть и выгода, поэтому голову и душу мою наполняли противоречивые мысли и ощущения, разобраться в которых мне предстояло в спокойной обстановке. Отказавшись от предложения вайнахов подкинуть меня до работы на машине, я твёрдо сказал им:

-- Ахмат, Руслан, спасибо, что сделали меня участником такого события, но именно поэтому мне сейчас и хотелось бы побыть один на один со своими мыслями. Думаю, вы понимаете, о чём я, и это состояние вам знакомо. – Самодовольства у них несколько поубавилось, словно бы ликующая пена шампанского превратилась обратно в вино. Дагаевы заметно насторожились, будто осознали какой-то допущенный промах. Но дожидаться дальнейших уговоров и увещеваний, я не стал. Воспользовавшись этой паузой, молча кивнув братьям на прощанье, я развернулся и уверенным шагом двинулся в сторону метро.