N2O : Хождение по рукам (на Шнякинский конкурс)

Те же стены с обоями в пресловутую полоску, та же не радующая глаз офисная мебель и телефон-истерик. Но двери с размаху о косяк и красочно оформленное жестами, чисто мужское «да пошла ты…» образуют внутри моментальный вакуум, который сродни, наверное, язве желудка – вечно ноет и вечно просит жрать. — Обострение потребительского инстинкта. И все прочие свободные и несвободные мужские особи как-то сами собой организуются в шведский стол. – Да, чтоб ты подавилась, дорогая, потому что это лучшее средство, чтобы опомниться.

Вот этот перчик, к примеру, гнет из себя непринужденную галантность. – Пятый десяток уже выкинул финишный флажок, в профиль – вылитый Ильич с комсомольского значка, костюмчик недоеден молью, ибо несъедобен. От птичьего молока и гербер в целлофане я как-то в реверансы не падаю. Да и не на что тут падать, похоже. Кушайте Виагру что ли, прежде чем…

Под номером два местный чемпион по вольной борьбе с очень заметным смещением носовой перегородки. Ну, тут, как в ОРТовской рекламе «танкам грязи не бояться» — напролом. – Авторитетно давящая мышечная масса. Понимаю, что придушит, как ревнивец-мавр в порыве чувств, и ускользаю сквозь пальцы-биточки, как соевый соус.

Мысли что насморк – нескончаемы и бесполезны. Инстинкты ненасытны, как глисты. Ищу подобий? – фигня. «Не от тебя и не к нему, я – от себя…» По кругу, как цирковая лошадка с малиновым султанчиком на лбу. – Ай, да я.

Потом вдруг всплывает из каких-то мутных вод школьная любовь с двумя неоконченными высшими, английским без словаря и массой прочих достоинств… Светит, но не греет. Ласков, мил, щедр на подарки, еблив, как кролик. Пару месяцев это забавляет. Но вот предложение о замужестве с привычным «я подумаю» в ответ, и все встает на свои места: начинается легкая дрессура и нелегкий контроль за событиями, проведенными вне объятий жениха…

Ну, зачем тебе это? – Ходила же ты замуж. И не однажды. – Нутро пресытилось и скулит от несварения. Зато по УДО вышел на свободу голос разума: жопу прижми уже, дура. – Кормит, поит, на руках носит, в постели практически бог. – Хрен ли тебе еще надо?

На заднем сидении такси прижимаюсь к центнеру своего счастья. Слушаю с полузакрытыми глазами какую-то мудятину о свершившихся ныне благодеяниях с его легкой руки. Пытаюсь ощутить ну если не счастье, то хотя бы умиротворение. Дрема сильнее всех ощущений. – Выхватываю какие-то мгновения сна и, сквозь приглушенный шансон и нескончаемый рокот возлюбившего, вибрацию мобилы в сумочке. – На ощупь в кармашек и кнопку соединения:
- Ты где? Я тут подумал, что нам надо…

У светофора экс-жених выскакивает из «жучки», как очередь из калаша, беспощадно сметая робкие метровые сугробы на обочине. Таксист полорото косится, вникая в ориентиры без определенного адреса и прикидывая сумму доплаты. А я не отрываюсь от телефона, пытаясь то ли слушать, то ли говорить сама. – Да, какая к черту разница? – лишь бы сейчас не оторвалось на полуслове.
Долетаем за восемь минут. Фарами выхватывается из вечерней февральской темноты неспортивная долговязая фигура в распахнутой кожанке на голом торсе. В доли секунд сильные руки выуживают меня из салона, попутно отваливая таксисту на чай. Лица не вижу, но прижимаюсь к груди, будто пытаюсь врасти заживо сейчас и навсегда, собирая неуклюжие поцелуи и распиздяйские комплименты, и подкатившей волной вниз живота чувствую острое, почти звериное желание отдаться. – Я хочу тебя. Нестерпимо. И мне не важно, что завтра, возможно, опять хлопнет дверь в офисе, как выстрел на старте.
Сучка я. И ты сделал меня такой. А потому –
«Не прошу ни венца, ни имени –
Пусть, как есть.
Только не отнимай его, Господи,
У меня…»