apatova : Дар дуба

К моменту, когда произошла эта история, я научилась профессионально умирать от скуки жизни. Уже полтора года, как я окончила универ, у меня до сих пор не было стабильной работы, я жила с мамой, встречалась с ужасно надоевшим молодым человеком и ничем, решительно ничем не могла себя увлечь.
Я успела сменить около десяти разных профессий. Я была телефонным диспетчером, я была торговым агентом, офис-менеджером, копирайтером, креативщиком в маленьком рекламном агентстве, официанткой, барменом, танцовщицей даже я была. Нет, меня не увольняли, как могло показаться наивному читателю, я всегда уходила сама, не дождавшись окончания испытательного срока, просто потому, что понимала, что жизнь этого всего не стоит. Чего же она стоит, я тоже не понимала. Я знала лишь одно – занятие чем-то, что не приносило мне никакого удовлетворения, влекло за собой мое крайне затяжное скверное состояние души.
Казалось, что во мне обязательно должен был жить какой-то до сих пор по загадочным обстоятельствам прятавшийся талант. Я танцевала в стиле модерн с детского сада, но была крайне посредственна, сколько ни старалась эту посредственность в себе уничтожить. Я пыталась писать, но мне мгновенно становилось скучно. Пару раз я сходила на занятия по рисованию для взрослых, но начала дремать прямо там, когда преподаватель заговорила о пропорциях, тенях, свете и прочих чисто технических деталях. Игра на фортепьяно увлекала меня всего полгода, потом же начались систематические прогулы уроков в музыкальной школе. Такое нычне модно увлечение, как фотография, казалось мне еще более скучным, чем писательство.
Я не была тупой или ненормальной, мне просто все было безумно неинтересно. Я могла научиться делать все, что угодно, и до определенного момента учителя меня хвалили. Однако потом, когда большинство остальных учеников шли дальше, становились лучше и совершенствовались — я оставалась на месте. Поначалу я пыталась идти со всеми, однако потом смирилась с местом вечной посредственности. И меня это даже не напрягало.
Быть может, я нашла бы себя в роли жены и матери, хозяйки и няньки. У меня не было возможности это проверить, так как мать моего возлюбленного относилась к тому редкому типу радикально настроенных женщин, считавших, что это не дело для будущей жены своего сына – не работать. Стоит здесь оговорится, что мой парень был крайне на меня похож, однако умело вешал мамашке на уши лапшу про прибыльный и стабильный (совсем заврался) фриланс на ниве он-лайн журналистики. На самом деле, деньги ему приносила банальная продажа травы деткам в клубах. Его мать поставила условие, что мы поженимся только тогда, когда я найду работу и проработаю там хотя бы полгода. Я не представляла, когда же оно так будет.
Не могу сказать, что сама очень хотела замуж именно за этого человека. Когда-то, еще будучи студенткой, я влюбилась в него без памяти, но сейчас, спустя пять лет, наша страсть так и не переросла во что-то иное, но не менее приятное. Однако мы ужасно друг к другу привыкли. И мысли о том, что с ним надо расставаться и искать кого-то нового, снова под кого-то подстраиваться, снова находить компромиссы, знакомиться с родителями, закрывать на что-то глаза, узнавать пожелания в сексе и привыкать к ним, а также просвещать его о пожеланиях своих – эти мысли меня не вдохновляли на решительные действия. И вялотекущее нечто между нами никак не прекращалось.
Да, вернемся же, однако, к моей истории. Как-то я встретила на улице свою бывшую одноклассницу, Инну, которая, оказалось, переехала в соседний подъезд моего дома. Инна предложила вместе бегать по утрам. Стоял теплый июнь, я была снова «в поисках» работы, а утро было любимым временем суток моей маман для траханья мозгов о необходимости чем-нибудь себя занять, чем-нибудь, приносящим, разумеется, деньги. Именно поэтому я согласилась бегать с Инной. Ибо тирады мамана высасывали из меня слишком много энергии.
В первое же утро Инна явилась в коротких шортиках и топике, открывающим ее далеко не лишенных жировых складок живот. «Может, с кем-нибудь познакомимся», — подмигнула она мне перед тем, как мы приступили к разминке. Когда мы начали бежать, и я пыталась полностью сосредоточиться на дыхании, Инна, каким-то чудесным образом совмещающая ровное дыхание с болтовней, рассказала мне, что идею эту, бегать по утрам, она вычитала в каком-то женском журнале, мол, так намного легче найти себе спортивного и положительного («раз бегает, значит, не курит и мало пьет») мужчину. Парк, в котором мы, как я думала по своей наивности, занимаемся спортом, а на самом деле – искали «положительного мужчину», тянулся вдоль старого канала, который я хорошо знала еще с детства. Единственный действительно запомнившийся мне мужчина в этом парке держал свой член в кулаке и странно смотрел, словно сквозь меня, пока я пыталась пройти максимально быстро мимо него. Мне было лет 14, я уже понимала, кто он и что делает, но с тех пор сама идея искать мужчину в таком месте казалась мне абсурдной.
Инна была разочарована отсутствием спортивных красавцев с подтянутыми ягодицами, обещанных журналом, и предложила просто пройти остаток дороги и вернуться домой. Меня же, напротив, тишина и уединенность этого места радовала, как ничто за последние пару месяцев. Я послала Инну домой одну, сказав, что хочу еще бегать, ведь мои ноги требуют упорной работы над ними. Эта сучка понимающе кивнула.
Уже в самом конце дороги, когда я перешла на быстрый шаг и начала делать упражнения руками, пытаясь синхронизировать дыхание с ними, мое внимание привлек огромный по своему диаметру и высоте дуб. Мне невыразимо захотелось подойти к нему поближе, побыть рядом, потрогать старую и сухую кору. Делая круговые движения руками, я приблизилась к дереву. Отчего-то у меня почти перехватило дыхание, когда я оказалась рядом. Чувство, к которому я стремилась, сама того не понимая, все сознательную жизнь, чувство гармонии и удовлетворенности собой, чувство внутренней блаженной тишины, нахлынуло внезапной волной и окутало меня с головы до пят. Я физически почувствовала, как от дерева исходят потоки энергии, преображающей меня и очищающей. Я начала обнимать этот дуб, прижиматься к нему щеками, и трогать, нежно и в то же время ненасытно, как ощупывают тело желанного человека во время страстной прелюдии, его ствол. В некоторых местах кора была немного сыра от ночного дождя, и это создавало эффект пульсации плоти, делало дуб таким живым, таким настоящим! Впервые я сама почувствовала себя живой, впервые мир для меня перестал быть средоточием скуки и безнадеги. Я зарыдала, громко и свободно, не думая о том, что меня кто-то услышит или увидит. Вместе со слезами из меня вышло все, что мешало жить.
Не знаю, сколько времени я провела там, однако домой я приплыла, или даже прилетела, просветелевшая и внутренне чистая. Я была свободна от мучивших меня комплексов, я была свободна от желаний, навязанных мне глупым социумом, я была свободна от терзающих меня чувств. Я тащилась, как тащатся от экстази, от этого состояния, но в то же время меня ужасно волновало то, что все может снова стать по-прежнему. Отные я вынуждена была сделать все, чтобы навсегда остаться такой. Чтобы мелочная жизнь не поглотила меня снова и не превратила в механизм социальных действий, полный нужных строю сомнений, комплексов и желаний.
Я решила никому не говорить о том, что со мной произошло. Это была моя тайна, сокровенный подарок свыше. Больше всего я боялась даже не того, что меня не поймут и окрестят «странной» или даже «больной», но того, что произошедшее со мной начнут анализировать, наклеивать какие-то ярлыки, копаться, и, в итоге, «объяснят» — тем самым лишив меня единственного откровения, стоящего всей жизни.
Конечно, я продолжила бегать. Каждый день, в одно и то же время, в одном и том же состоянии – я должна быть с ним, с моим дубом, с моим спасением. Читателю, вероятно, покажется бредовым этот загон на «то же время» и «то же состояние», однако я безумно боялась, что мое переживание уже никогда не повторится, что я приду к дубу – и не почувствую ничего. Поэтому я решила перестраховаться. Если эффект хоть как-то связан с тем, что тело мое было расслабленным и приятно усталым, а разум – не до конца проснувшимся, я обязана учесть и это. Я была обязана учесть все. Именно поэтому бег стал необходимой прелюдией к каждой встрече с дубом.
На следующее утро, когда я пила свой зеленый чай, все еще расслабленная и крайне позитивно настроенная, мама сказала, что нашла мне неплохое место. Ну даже не то, чтобы нашла, то есть никто не гарантирует, что меня возьмут, но на собеседование сходить стоит. Маман ожидала какой-то бурной реакции какого-то, вероятно, внезапного счастья у меня на лице, однако, как читатель сам понимает, я не могла ее ожидания удовлетворить. Я сказала что-то про то, что ок, схожу, почему бы и нет. И тут маму прорвало. Она начала кричать, что я – бездельница, к жизни не приспособленная, ладно уж, если б мужика нашла приличного, так нет, снюхалась с таким же, и впереди ждет меня сплошная темень и упадок, ведь мать не вечна, мать когда-то умрет, а жрать всем нам что-то в любом случае нужно. «Ты понимаешь, что у тебя есть два пути? Или найти мужика, нормального, работающего, тебя обеспечивающего, или ИДИ РАБОТАТЬ, содержи себя сама! Ты же деградируешь, ты же идешь в никуда, дочь, образумься!». В финале последней реплики она уже держит двумя ладонями мое лицо и пытается что-то прочесть в глазах. Что-то, что могло бы ее успокоить, что-то, что дало бы ей надежду. Судя по ее глубочайшему отчаянью, которое я вдруг прочувствовала, никакой тени надежды у меня в глазах так и не обнаружилось.
Читатель не должен думать, что я была не согласна с мамой. Спорить с тем, что жрать в любом случае что-то нужно, сложно. Однако я была виртуозна в спорах со всеми адептами религии Потребления, которые доказывали мне, что обладание той или иной вещью может сделать их счастливыми, и что хотя бы только ради этого стоит ходить на работу и гнаться за приумножением эквивалента всего на этой Земле – денег. Меня ужасно веселили такие разговоры. Люди, верящие в то, что джинсы именно этой марки, ноут именно с этим логотипом и часы именно из этого магазина имеют что-то общее с их сущностью, это люди меня сначала смешили, а потом пугали. Пугала их такая слепая вера в потребление как дорогу к счастью, пугала их способность полностью вытеснять все мои здравые аргументы и примеры, или, проще говоря, пропускать их мимо ушей. Мотивации зарабатывать бабло у меня не появлялось даже после всех этих разговоров о путешествиях, о том, как кто-то жрал грибы в Амстере или курил сканк в Берлине! Мне нахер не сдались все эти развлечения, ведь какое отношение ко мне, бессмертной душе, это все имеет? Развлекайтесь, жалкие людишки, вписывайтесь в эту прямую, как палка, систему и судьбу, подстраивайтесь, ну а я здесь при чем?
Однако есть какой-то минимум, необходимый для жизни, и в настояший момент я его вытягивала именно из своей прародительницы, нахально и несправедливо. И сама, конечно же, понимала, что вечно так быть не может.
Что касается другого варианта жизни, «удачного замужества», — это тоже не про меня. И дело не в том, что у меня не те внешние данные. Читатель, девушка может быть сколь угодно красивой, но если она одета в мешковатую одежду, если она не пользуется косметикой и никогда в жизни не надевает туфли на шпильках – не заметишь ты такую девушку. Само по себе понятие «красота» сегодня настолько тесно связано с образом, создающимся с помощью медиа в общем и рекламы в частности, что даже начинать думать об этом не хочется – такую неподъемную глыбу можно ненароком затронуть. Я была слишком ленива и, наверное, слишком любила себя, чтобы гнаться за не мной придуманными нормами. Тем более, что сама мысль о целенаправленном поиске «удачного мужа» выдвигает деньги на первое место, мгновенно превращая меня, че-ло-ве-ка, мыслящего, заслуживающего к себе внимания и, в общем и целом, интересного, в — товар. Что для нас наиважнейшее в товаре? Правильно, оболочка и цена. Качественные и количественные характеристики. Мне не нравится быть товаром, читатель. Я не думаю, что факт того, что вместо пениса и яиц у меня есть клитор и матка, должен изначально заковывать меня в рамки «ты – это твоя внешность». Скучно это, читатель, безумно же скучно!
Я думала обо всем этом, приближаясь к своему заветному дереву. Конечно, мама не сказала мне ничего нового, однако я вдруг очень резко и явственно поняла безнадежность своего положения. Мне действительно было некуда сбежать. Я действительно должна была выбрать что-то. А именно выбора, по сути, у меня никогда как раз-таки и не было. Меня же не спрашивали, родиться девочкой или мальчиком я хочу? В той или в этой стране? Во времена дающего надежду социализма или проклятого капитализма? Все, что у меня в жизни было ценного – это дуб, с его широченным стволом, расходящимся на шесть толстенных веток, этаких мини-стволов, с живой и дышащей корой, покрытой глубокими трещинами, словно морщинами, или линиями жизни, или плохо зажившими порезами-шрамами.
Я зря боялась, читатель, что дар дуба окажется разовым: волны его энергии снова накрыли меня, сделав сознание кристалльно чистым. Нет, я не нашла ответов на вопросы о том, как мне жить дальше, но я поняла саму иллюзорность этих вопросов, иллюзорность необходимости делать иллюзорный выбор. На моих губах снова нарисовалась смутная, еле заметная улыбка, и на душе снова стало пусто, в лучшем смысле этого слова. Хотя слова, милый мой читатель, нифига не передают того, что я так упорно пытаюсь выразить. Но, так как лучшего средства с моем арсенале нет, я двигаюсь дальше.
Невыразимым наслаждением для меня было прикасаться к дубу своим телом. Не только ладонями, но и животом, бедрами, грудью. Мне хотелось полностью раздеться, мне хотелось слиться с дубом, став его частью, вернее даже не частью, которая всегда, в той или иной степени, отдельна, но — раствориться в нем, полностью потеряв иллюзию себя. Если читателю на ум приходят какие-то сексуальные ассоциации, то да, было в этом желании что-то похожее на желание соития с телом другого человека, но, однако, с дубом все было иначе. Я бы назвала это переживание, эту тягу, не «сексуальной», но – «эротической». Это как любоваться безумно красивым закатом, вызывающим трепет всего тела, вызывающим тягу стать частью этой красоты, частью этого недостижимого порядка мира. Этот трепет, он, в первую очередь, – телесный, однако здесь никак не задействуются гениталии, этот трепет – это возбуждение, но не из рода тех возбуждений, которые сводят с ума в своем стремлении к полному, но кратковременному блаженству – оргазму. Эротическое переживание – это само по себе долгий, медленно текущий оргазм, оргазм от тяги к высшему, оргазм от осознания глубины красоты мира. В «сексуальном» есть что-то деструктивное, в нем есть сладостность насилия, есть жажда подчинения. «Эротическое» же связано с гармонией и только с ней, если вы понимаете, что я имею в виду.
Именно это я испытывала, когда приближалась к дубу ближе, именно этот долгий оргазм накрывал меня, когда я прижималась к дереву грудью, и соски оказывались в трещинах коры, и я медленно водила ими вверх и вниз. Я была в каком-то трансе, еще немного – и я бы сняла с себя всю одежду.
Вдруг на меня, прямо на голову, с высоты сваливается ветка дуба и больно бьет по голове! Я резко прихожу в себя, понимая, что на мне остались только спортивные штаны, а майка и лифчик куда-то безвозвратно деты. В следующую секунду я вижу молодого мужчину, медленно и очень тихо приближающегося ко мне. Он ловит мой взгляд и ускоряет шаги, кусты уже не прикрывают его тело, я вижу под штанами уплотнение, которое не может быть ничем иным, как телесным проявлением мужского сексуального возбуждения. Но, и здесь читатель будет, думаю, удивлен, я не двигаюсь с места, не прикрываю груди руками, но просто смотрю ему в глаза. Моя вера в волшебное действие дуба настолько сильна, что я даже не думаю о самом логичном действии в такой ситуации – бежать и громко звать на помощь! Мой потенциальный насильник уже близко, он подходит к дубу, тихо и медленно, словно боясь меня спугнуть, перешагивает торчащие из земли корни, спотыкается, и – падает. Я завороженно смотрю на него, но он не встает, не двигается, не подает никаких признаков жизни. Вдруг, шагах в двадцати, я замечаю свою одежду. Через полчаса я уже дома.
Это происшествие заставило меня верить в то, что не напрасно я доверяю дубу, ведь он так четко показал, что защищает и оберегает меня. С самого первого дня я и не сомневалась в том, что он не менее, а даже скорее более живой, чем мы с вами, мои жалкие человеческие сестры и братья, но сегодня я поняла, что он испытывает какие-то эмоции, во всяком случае, что-то подобное им, ко мне. И мне это несказанно льстило. И жизнь превратилась в ожидание утренних встреч с дубом, в молчаливое «общение» с ним.
Для меня с какого-то момента стал важным вопрос о том, что я то называю его «он», однако насколько это справедливо? Да, в дубе есть много признаков мужественности, сама по себе его форма отсылает к фаллосу, его сила, мощь, его стремление вверх, к небу. Однако на нем то тут, то там встречаются очень напоминающие очертаниями вагину впадины, дуб дает жизнь новым деревцам, он сам по себе – кладезь жизни. А это уже – матка, это уже феминность. Вероятно, мудрому читателю покажутся такие размышления уж совсем бредовыми, однако я пришла к выводу о том, что природа дуба – двухпола, что он показывает идеальное сочетание феминности и маскулинности, фаллоса и вагины. И теперь мне нравилось думать и о «ней», о том, как она меня защищала, о том, что во мне тоже есть отголоски ее сущности.
Жить обычной жизнью становилось все сложнее. Я почти перестала общаться со своим парнем, а мои сексуальные желания вообще не давали о себе знать Я сходила на собеседование, о котором говорила мама, но мне, конечно же, не перезвонили. На их вопрос о моих жизненных целях (где правильным ответом было бы все, связанное с ростом по карьерной лестнице, принесении пользы кампании и т.д.) я ответила: «Придти в гармонию с собой». Поначалу им понравилось, они решили узнать, каким же образом я собираюсь этого достичь, видимо, ожидая рассказов, опять же, о карьерной лестнице и зарабатывании денег, однако я сказала: «Я хочу сидеть рядом с дубом на берегу реки». Больше вопросов не было.
Однажды я начала замечать, что одна из этих крохотных «вагин» на стволе с каждым днем становилась больше. Изменения в размерах были еле заметны, однако от меня они не могли скрыться. Каждый день я с интересом нащупывала это углубление, и меня пораждало, что с течением времени оно начало разрастаться все быстрее. У меня была мысль о том, что это, возможно, некая болезнь, что дуб нужно лечить, однако я быстро поняла, что уж с кем-кем, а с ней все всегда происходит правильно. Через неделю дуб стал выглядеть, действительно, странно. Издалека была видна вагина на его стволе, и при приближении случайный путник еще больше мог быть поражен сходством женских гениталий с углублением в метр высотой и сантиметров сорок шириной на толстом стволе дуба.
Как-то ночью мне не спалось. Я была уверена, что все, что происходит с ней – все это неспроста, и, более того, как-то связано со мной. Я ворочалась часов до пяти, уже светало, и я решила устроить свою пробежку пораньше.
Меня встретил волшебный рассвет, чудесная тишина начала дня, когда еще нет опозданий на работу, терзаний о выборе нарядов, незаводящихся машин, еще нет дворников и уже нет алкоголиков у подъездов. Я вдыхала утреннюю свежесть полной грудью, делая долгие вдохи и медленные выдохи. Бежалось мне на удивление легко, несмотря на то, что я не завтракала, ведь раньше пробежка без утренней еды (минимальной, но все же) была для меня невозможна.

И вот мы рядом – я и он, я и она, дуб, средоточие гармонии, средоточие спокойствия. За ночь в углублении-вагине появилось крохотное отверстие, и мне в голову пришла безумная мысль, что сейчас я возьмусь двумя руками за края этого отверстия, начну тянуть в разные стороны, и оно обязательно поддастся, оно станет больше. Улыбаясь своей невозможной идее, я захватила пальцами края отверстия и начала тянуть. Меня не удивило, что я оказалась права. Отверстие перестало расширяться именно в тот момент, когда обрело возможные для моего туда проникновения размеры. Там, внутри, было светло и хорошо. Но это не то – там внутри была пустота.
Через несколько секунд я была во во чреве дуба, однако меня, пишущей эти строки и имеющей описанное читателю прошлое, уже не было. Медленно и постепенно, из человеческого существа, состоящего из кожи, костей, мышц, крови и мяса, я превращалась в пористую, твердую, как сталь, плоть, тянущуюся к солнцу. Моей кожей стала грубая, сухая и толстая кора. Своими листьями, нежными и тонкими, я чувствую игривые прикосновения ветров. Стволом вторгаюсь я в мягкость земли, оплодотворяя ее многочисленными и всепроникающими корнями.
Я стала частью магической двуполой природы дуба. Я наконец-то избавилась от всего, что меня волновало, от борьбы с собой, от безнадежности и бессмысленности моего существования, от бесконечного, нескончаемого, изводящего меня потока мыслей.
И меня, наконец-то, – не стало.