дважды Гумберт : Путём добра

1.
Рослая, очень красивая женщина незаметно подобралась к Круглову и взяла его за руку.
- Что за! – невольно вырвалось у Круглова от такой небывалой простоты. Сапега, главный охранник Круглова, вопросительно вскинул бровь.
- Всё нормально, — Круглов невольно ответил на рукопожатие женщины. – Вы кто?
- Я Северина. Северина Шмунк, — ответила женщина и нервно рассмеялась.
- Сев… Северина? – задумался Круглов. – Не может быть!
- Да, да! – воскликнула женщина и вдруг робко, неловко прижалась к Круглову. В голове и низу живота у него потеплело. Он бросил удивленный взгляд вокруг и не сразу узнал обстановку. Публичное мероприятие, посвященное открытию нового производства, перетекало в келейную стадию. Техперсонал, журналисты, почётные пенсионеры резко сдвинулись куда-то вбок и пропали из поля зрения. Остались только те, кто имел непосредственное отношение к жизни региона. Появился длинный стол, заставленный разнообразными продуктами, цыганский ансамбль, мотоциклисты в усыпанных стразами полушубках. Круглов только что, с высоты своего немалого роста, открыл банкет и теперь, выйдя на улицу, стоял у колонны в окружении вальяжных охранников. Перед ним была пешеходная площадь, дальний край которой висел над широкой, стального цвета рекой. По ее поверхности скользили красноватые и перламутровые отблески света. Лучи заходящего солнца окрасили светлые волосы женщины в алый цвет. Её чистое правильное лицо большой белой женщины было свежо, как у младенца. У Круглова пересохло во рту.
- Сапега! – негромко окликнул Круглов. – Быстро сообрази нам прайвит рум. Тут я закончил. Серёгу пускай.
- Серёга – в Москве. Карасик – в Карачи.
- А, точно. Тогда я просто ушел.
Сапега не задавал лишних вопросов. Бесшумно подлетела черная бронированная машина. Круглов бережно усадил женщину в машину и, оглянувшись на солнце, сел сам.
- Извините, что я так – как ком с горы, — серьезно произнесла Северина и вдруг хихикнула в кулачек. – Скажите, я очень не вовремя?
- Всё в норме, — заверил ее Круглов. – А я вас хвать – и в машину.
- Хвать – и в машину, — со смехом повторила Северина.
- А представьте, Северина, вдруг это бы оказался не я?
- А кто же?
- А мой двойник.
- Двойник? О! Какой бы мог получиться конфуз! – испуганно охнула Северина. – Вот такой вариант я даже вообразить не могла.
- Что поделать. Мое время очень дорого. Иногда приходится двоиться. И даже троиться. Но вы не волнуйтесь, — Круглов кристально пристально вгляделся в прелестное, точёное лицо молодой женщины. – Северина, сколько же мы с вами не виделись?
- По-моему, мне было лет пять. Когда мама приезжала со мной в Москву.
- Значит, мне было – восемь. И я никак не мог понять, как это – моя тётя может быть младше меня? Вот эта малявка – моя тётя?
- А я вообще ничего не помню.
- Я и сейчас не могу в это поверить, — со смехом признался Круглов. – Вы очень молодо выглядите. Прямо как девочка.
- Девочка! Вы хотите меня обидеть, — шутя, отмахнулась Северина.
Его бабку по матери звали Елизавета Осиповна Шмунк. Она три раза была замужем. Первого мужа, совсем еще мальчика, в сорок первом растерзали подмосковные противотанковые ежи. От второго брака родилась тьма Круглова. Когда у Елизаветы Осиповны уже были внуки, она познакомилась с капитаном полярного флота и уехала жить на Обскую губу. Там, в тугих, окраинных землях, она породила дочь. Круглов совершенно забыл, что у него есть тётка, которая моложе его на три года. Забыл всё, кроме редкого имени Северина.
- О, как я боялась к вам подойти! Как узнала, что вы приедете – места себе найти не могла.
- Вы правильно сделали, — как завороженный, Круглов взял руку женщины и прижал к своей широкой мощной груди. – Может быть, вы – то, чего мне так не хватало…
Внутри у Круглова всегда было пусто, прибрано и свежо. Никогда еще, ни одного разу не было такого, чтобы Круглов влюбился. Был он по жизни сухарь, и чувства его были какие-то невыдающиеся, машинальные. В старших классах школы он договорился с собой быть эффективным. Для этого он присмотрел себе девочку, не слишком яркую по виду, но покорную и выносливую, из хорошей семьи, но не избалованную. Простыми словами он изложил ей свой план: в ближайшие десять лет они должны родить шесть детей. А он, Круглов, обязуется их обеспечить и сделать самостоятельными. Пусть биологическая ипотека будет выплачена безотлагательно. А потом можно заняться поиском смысла жизни и осуществлением добрых дел. Так и свершилось. Пара произвела шесть здоровых и хищных детей. Но потенциал жены на этом был исчерпан, и Круглов остался функционировать в полном одиночестве. Дети его больше не интересовали. Семейная жизнь сделалась душной, разлагающей. Одного он хотел – свободно дышать деньгами. Потому что без денег добрые дела не клеятся. И смысла жизни вне благотворящего богатства, разумного капитала по самому трезвому мозговому расчёту, скорее всего, нет. Если бы он не шел дорогою добра, а как прочие бизнесмены, несся окольными тропками с застывшим от похотливого крика лицом и разорванной сракой, то обязательно бы прогорел, был бы раздавлен грузом нечистой совести, отравлен миазмами стрёмных, пакостных дел. Но деньги прибывали под его началом сами, с такой сказочной легкостью, что со стороны казалось – у Круглова есть какая-то потусторонняя крыша. Ничего подобного. Всё, что он делал – он делал в согласии со своим организмом, в соответствии с заложенным свыше алгоритмом добра. И деньги, которыми он в той или иной степени владел, были чистыми, благолепными, пахли медом и яблоками. В узеньком круге богачей он был исключением из правила. Своего рода мутацией, которая подтверждает жизнеспособность системы. Круглова ценили, слушались и прозывали Святой.
- Ну, знаете, — с вежливой улыбкой Северина отняла руку, — я привыкла считать богачей такими не от мира сего. Чудовищами. Советское воспитание.
- О, это чушь. Нормальные люди, — покачал головой Круглов. – У каждого своя судьба.
- Вы – мой кумир. Правда, правда. Подпишете мне книжку?
Северина вынула из сумочки маленькую толстую книжицу с шёлковым хлястиком. Круглов сразу узнал ее. Она называлась *Путём добра*. На обложке была фотография Круглова – черные, как смоль, глаза, одухотворенные ноздри, красиво поджатые губы. Ему стало немного стыдно.
- А, это Щипачёв, — Круглов назвал громкую фамилию писателя, который придерживался левых убеждений. – Старый писака. Хотите, верьте, хотите, нет, я ему ничего не проплачивал. Сам набился. Извольте, подпишу. Книжка, кстати, говно. Много левого пафоса. В смысле, не нужного.
Круглов отодвинулся от своей тётки на всю ширину сидения, достал из внутреннего кармана плоскую фляжку из нефрита, сделал крошечный глоток. В голову сразу ударило, язык на мгновение одеревенел и раздвоился. Необычайный, заковыристый дух разбежался по телу, дух ликования и, одновременно, отрешенности.
- Вы не поверите, Северина, как меня всё достало.
- Зови меня Верой. Идет?
- Ладушки.
- А зачем ты меня украл? – Круглов животом почувствовал, что тётя угадала его состояние и сделала шаг навстречу. Но это было действительно странно. Он мог бы, наверное, получить любую женщину в этом мире, да и получал немало. Была Шарон Стоун, которая, кстати, гораздо старше Веры. Пышнозадая Джей Ло и заноза Шакира. Эми Вайнхауз, уродливая, но чрезвычайно сексуальная лондонская обезьянка. Актрисы, балерины, поэтессы. И бесконечное число просто красивых и здоровых женщин разного возраста и цвета кожи. И всё это было ничто. Бесполезный перевод времени и денег. В итоге, Круглов уверовал в одну древне иудейскую ересь о пользе полного целомудренного воздержания и не имел отношений с женщинами в течение трёх лет. Ну, не считая *передёргиваний*, услуг со стороны обслуживающего персонала. А тут, он уже в этом не сомневался, желание воспламенилось, как сжиженное топливо ракеты. Сразу и плотское, и духовное. Но почему к тёте, кровной сестре матери? В этом была какая-то скользящая, иррациональная перегруппировка данных. А может быть, всё объяснялось просто – он всегда нуждался в человеке, который был привязан к нему надмирными пальчиками, который всегда был где-то рядом, стоял на подхвате, чтобы в нужный момент дать новый смысл жизни.
- Вера, хочешь коньяк? – хрипловато спросил Круглов. – Настоящий, шустовский.
- Вообще-то я не пью, — огромные зелёные глаза Веры были глазами человека, который легко готов поступиться условностями, глазами свободного человека. – Но ты ради меня изменил регламенту. Поэтому я выпью.
- Пять лет назад я купил на аукционе бочку шустовского коньяку урожая 1912 года.
- О! Это и впрямь божественно! – попробовала Вера.
- Пей еще, — тихим голосом приказал Круглов. – Пей, Вера, пей.
Вера покорно сделал пару глотков. В ее глазах загорелось рыжее пламя.
- А куда мы едем?
- Да бог его знает, — Круглов всмотрелся в проносящиеся городские постройки. – Сапега, куда мы едем?
- Сапега остался в Доме Культуры. Я Мурад, — доложился водитель.
- Куда мы едем, Мурад?
- Ресторан *Воскресение*, — сказал Мурад, не поворачивая бронированного затылка.
- Вэй! Я так не люблю эти русские рестораны, — сказала Вера.
- Да и название дурацкое, — согласился Круглов и оглянулся. Позади сосали пыль два внедорожника с охраной. – Там, наверно, избушка на курьих ножках.
- А может, поедем ко мне? – предложила Вера. – Родительский дом, я в нем живу, когда бываю в России. Ну, половину снимают какие-то алкоголики. Там хорошо, правда.
Неожиданно Круглову до боли захотелось вырваться за пределы своей комфортабельной тюрьмы, где самые близкие и привычные лица – это зверские хари охранников. Чёрт знает почему, но богатому человеку нередко приходится туго и неуютно в этом продажном мире.
- Поехали, — сказал Круглов и позвонил Сапеге. Внедорожники сопровождения тут же пропали из виду.
2.
Машина покружила по частному сектору, постепенно снижаясь к реке, и остановилась у высокого срубного дома с резными наличниками. Так вот где проживала бабка Елизавета Осиповна свои последние двадцать лет. Перед домом был небольшой палисад, где копошились чумазые дети. Один малыш держал за заднюю лапу щенка и громко тявкал ему в ухо. Другой сосредоточенно ковырялся палкой в земле. У малышей был смуглый вид и диковатые взгляды.
- Вера, я забыл спросить, — кашлянул в кулак Круглов, — вы человек семейный или такой же, как я, одиночка?
- Семьи у меня нет. Есть гражданский муж. Но он далеко. В Китае.
Круглов вышел из машины и осмотрел блестящие мыски своих туфель. Как нелепо он выглядит среди смурых, старинных домов, на краю забытого богом северного города. Как жених в осеннюю непогоду.
- Мурад, поезжай. Сними бабцу. Раскрепостись, — отнесся Круглов к водителю. Тот кивнул, медленно отъехал метров на пятьдесят и остановился. Лязгнула кованая щеколда, отшлифованная прикосновениями рук. Привычным жестом женщина открыла калитку. Круглов с мутными от страсти глазами шел следом через двор, поросший чахлой травой. На задах, за низким плетнём, колыхался, шуршал бескрайний сине-жёлтый камыш выше человека. Из него торчал повёрнутый кормой чёрный от ржавчины останец катера. От дома к шесту на носу катера, провисая до самой земли, тянулся электрический кабель. Вдруг к самым ногам Круглова из тени беззвучно выдвинулась большая лохматая собака. У нее был спокойный взгляд убийцы.
- Боцман, на место! – не очень уверенно приказала Вера. Собака никак не отреагировала. Длинная цепь уходила за угол дома. – Это не мой пёс. Это жильцов.
Чертыхаясь, Вера отомкнула входную дверь. Едва лишь они провалились в прохладную яму сеней, в пахнущее сырой землей и квашеной капустой privacy, Круглов сжал Веру в объятьях и стал осыпать ее лицо исступленными, оставляющими синяки поцелуями.
- Господи, что мы творим? Не надо, не надо, — задыхаясь, вскрикнула Вера. Ее тело сначала обмякло на руках у Круглова, потом она задрожала, больно вцепилась ему в горло и поволокла за собой. Ставни на окнах были плотно закрыты, и в доме было темно. Он наступил в какой-то тазик, что-то свалил, обо что-то ударился.
- Не думай! Не думай! – с жаром повторял он. И вдруг потерял равновесие и утонул лицом в нежнейшей пуховой перине. Она пахла свежевыпавшим снегом и чем-то еще, что будоражило глубокие слои памяти. Не раздеваясь, они, не чужие друг другу люди, предались лихорадочному совокуплению. Вера тихо повизгивала и смеялась. Сердце Круглова отчаянно молотило в какую-то тайную дверь, как пилигрим, которого настигает шайтан. Ему поверилось, что он занимается любовью со сказочным существом, которое со зловещим шипением выкипает под ним, и скоро останется только слякоть и серо-зелёная соль. Булькнув горлом, Круглов кончил и бессильно отвалился на спину. В момент оргазма в его голове напалмом высветилась истина: сам по себе, в кубатуре своей, капитал ничего не значит. Всё решает добрая воля. Он почувствовал в себе добрую волю. Доброта и нежность наполнили его до краев. И Круглов заплакал от умиления.
- Всё хорошо? – раздался слегка лукавый голос Веры.
- Лучше не бывает.
- Я должна тебе кое-что показать.
В темноте с готовностью вспыхнул большой экран. По экрану побежала черно-белая несуразица. Синий свет залил незнакомую комнату. На стене мерцали тяжелые портреты.
- Что это? Презентация? – благодушно пошутил Круглов.
- Там будет любительская съёмка, — ответила Вера. – Я хочу тебе рассказать, чем я занимаюсь.
На экране возникла девочка-урод. Вид ее был так странен, что Круглова передёрнуло. Как деревце, она была раздвоена в районе таза. Тоненькие и кривые ножки-соломинки вертикально держали два полноценных тулова. Девочка была в шортиках и двух топах – белом и черном. На груди у нее было написано: *GO ON*. Четыре бугорка выстроились на одной линии, разделенные острым клином воздуха. Лица у девочки были разного выражения. Одно доброе и безмятежное, другое – напряженное и капризное. Головы ее соприкасались, девочка держала себя за руки, точно разучивала сама с собой бальный танец. Она казалась знакомой, смутным двойным напоминанием. Это девочка была из самой сердцевины советского детства. Двигалась она рывками, но на ногах держалась уверенно и выглядела вполне здоровым существом. И это было самое странное – несмотря на свое уродство, она радовалась жизни.
- Это Саманта–Саманта. Она – первый искусственный человек, — с волнением сообщила Вера. — Саманту-Саманту клонировали в 2000 году в США. Первая модель прожила три месяца. Вторая – около года. После чего опыты с клонированием человека были строго запрещены. По всему миру ездила специальная сборная комиссия и уничтожала материалы и оборудование. И только в одной стране мира исследования были продолжены.
- Хм. Никогда про это не слышал, — сказал Круглов. В стену с той стороны что-то сильно ударилось, раздался приглушенный женский визг и сразу же — позывные программы *Время*. – Ну, а ты-то тут причем?
Ответ тотчас возник на экране. Северина в развевающемся белом платье играет с двойной девочкой в мяч. Судя по дате в углу, запись была сделана летом 2001 года. То есть, прошло уже 16 лет. Круглов немного удивился – Вера почти не изменилась с тех пор.
- В 2001 году, после смерти второй Саманты-Саманты, я переехала работать в Китай.
На экране появился коллективный портрет на фоне буддистского храма. Два десятка людей стояли и сидели на корточках. Вера, в черных очках, была в центре. Рядом с ней — невысокий округлый китаец, тоже в черных очках. Он едва доставал Вере до плеча. По умным и сосредоточенным лицам на портрете было сразу понятно, что это сплоченная команда. Интеллигенты, учёные.
- Слева – мой гражданский муж Чой Ен, — указала Вера на маленького китайца. – Он руководил секретной лабораторией. Сначала ее финансировало правительство китайской народной республики. Потом китайцы решили закрыть лабораторию, и мы переехали в пустыню на северо-западе Китая. Сейчас все эти люди мертвы. Один за другим, они ушли из жизни. Все инвестиции прекратились. Чой Ен сидит в китайской тюрьме. Его обвиняют в шпионаже.
- Вот этот китаёза – твой муж? – вырвалось у Круглова. – Ну, Вера, я не понимаю, как ты, такая красивая баба…
- Я – баба? – с ужасом повторила Вера.
Круглов встал, быстро привел в порядок одежду.
- Вера, мне все равно, чем ты занималась, — сказал он, стараясь загладить неловкость. – Клонировала людей? Отлично! Убивала людей? Прекрасно! И то, и другое я считаю достаточно бессмысленным делом. Но теперь тебе больше не нужно работать. У тебя будет всё, что ты пожелаешь. Я тебе обещаю! У тебя начинается новая жизнь. Утром мы уже будем в Париже. Впрочем, к чёрту Париж! У меня есть угодья в Хакасии. Я покажу тебе такие места, дикие, фантастические! Это сказка, и она будет принадлежать только нам. Никто в целом мире не сможет нарушить наш покой. Мы будем заниматься любовью и курить местную травку.
- Хакасия, пожалуй, устроит, — задумчиво произнесла Вера и обняла Круглова. – Дурачок, ты почему меня не слушаешь? Ты даже не понимаешь, во что ввязался.
- Да чего тут понимать? Я сердцем чувствую – всё будет нормально. Если бы я старался понять, во что ввязываюсь, у меня не было бы ни гроша. У меня уже давно бы всё отняли. А так получается, что все, наоборот, дают мне деньги. Хорошие добрые люди, — Круглов прижал Веру к себе и повернулся лицом к экрану. Там было сложно нагромождено какое-то бутафорское научное оборудование, то и дело подмигивали серьезные люди в белых халатах, тянулись ряды столов, на которых под простынями что-то лежало. Снова мелькнуло лицо Северины. Она стояла около большого стеклянного цилиндра, в котором неподвижно, как верхняя одежда, висела фигура человека, женская фигура. Это была именно фигура, а не тело из плоти и крови. Скорее всего, Вера поставила какой-то любительский фильм, в котором играла сама. Круглов любил современное искусство. Он взял у Веры пульт и погасил экран. – Вера, милая Вера! – воскликнул он. – А скажи, где у тебя тут туалет?
- Удобства на дворе, — ответила Вера.
- Ах, да! Я сейчас, — сказал Круглов и осторожно пробрался сквозь тьму во двор. Уже стемнело, и звёзды усеяли небосклон. Круглов с веселым ужасом подумал о том, что совсем растерялся. Как будто принял сильный наркотик и потерял контроль. Он снова хлебнул из фляжки и почувствовал, как по телу разбегаются кванты блаженства. Сторожевая собака вылезла из будки и завиляла хвостом. Круглов отошел немного от дома и помочился. На члене у него было пятно крови. Круглов сорвал лист лопуха и вытер член.
- Боцман, боцман! Хорошая собака, — протянул руку Круглов. Из деревянного нужника на чужой, тёмной стороне двора вышел мужик в лохмотьях и, пошатываясь, пошел вдоль плетня. Собака отскочила от Круглова и злобно на него залаяла. Мужик заметил незнакомца и замер с той стороны плетня. Круглов вздрогнул – всё лицо у мужика заросло черным волосом.
- Ты Круглов? – неожиданно спросил мужик с хитроватой интонацией. Их отделяло только несколько метров.
- Нет, — ответил Круглов, — я Квадратов!
Мужик схватился за грудь и зачихал глухим механическим смехом. Круглов взял ком земли и метнул в мужика.
- Пшол вон! Санкюлот!
- Их-их-иха! Их-их-иха! – продолжал со скрипом смеяться мужик.
В этот момент взбрыкнул прикрепленный к телу особенный – тревожный телефон.
- Чего тебе, Сапега? – недовольно спросил Круглов.
- Извини, Святой, — сказал Сапега на другом конце линии. Обычно он называл начальника по имени-отчеству. Употреблением внутреннего имени телохранитель хотел подчеркнуть, что Круглов вышел за пределы системы, достаточно от нее отдалился, и, стало быть, его жизни угрожает опасность. Круглов не сомневался в том, что его служба безопасности работает сейчас в усиленном режиме. Сапегу можно было понять: если бы с Кругловым что-то случилось, Сапегу закатали бы в асфальт вместе со всей его большой и дружной семьей.
- Говори не тяни, — Круглов снова отвинтил колпачок и приложился к фляжке.
- Да мы тут пробили твою барышню.
- Я просил?
- Ну, это стандартная процедура. В общем, у нее поддельные документы. Изготовлены в Китае. Еще мы навели справки о хозяйке дома, в котором ты находишься. Северина Игнатьевна.
- Ну! – заорал Круглов. – Это тетка моя по матери.
- Так она мертва уже три года.
- Как мертва?
- Погибла в автокатастрофе между городами Шихэдзы и Урумчи.
- Ну и что?
- Ничего, — ответил Сапега. – Еще мне наши друзья подсказали, что за этим домом следят китайцы. Мы их засекли. Брать? Они в камышах, за домом.
Темная стена камышей шевелилась. Мысль о том, что в ней засели китайцы, не казалось нелепой. Там могла сидеть целая армия китайцев. Круглов очень их не любил.
- Да берите себе на здоровье. Только осторожно. Они вонючие и кусаются.
- Её тоже брать? – нерешительно спросил Сапега.
- Кого? Я же тебе говорю, это тётка моя! Не сидится тебе, параноик чёртов! Я тебя уволю. Насовсем.
- Но…
- Гав-но! – отрезал Круглов и отключился.
Когда он закончил разговор, мохнатый сосед Веры бочком подобрался к плетню и заклянчил с угрозой в голосе:
- Гражданин, дай пятихатку.
- Ты хозяйку давно видел? – прямо спросил Круглов.
- Так ведь померла хозяйка, — заулыбался мужик, угловато потряхивая членами.
- Молодую хозяйку?
- И молодая померла, и старая, — закивал мужик. – Все померли. Все теперь на нашей половине лыко не вяжут, орешки лущат. С Катькой Андреевой из телевизора кости моют. А ты не жопься, дай, гражданин, пятихатку. И я тебе таких ногтей настригу.
- Да? А там тогда кто?
Мужик поднял с земли деревянную рогатку, приставил ее к своему низкому лбу и замычал. Круглова это впечатлило. Он протянул безумцу свою фляжку с остатками коньяка и вернулся в дом. Горница была ярко залита электрическим светом. Румяная, со счастливой улыбкой Вера стояла посреди комнаты и держала в руках большую двустворчатую икону. Круглов инстинктивно перекрестился и только потом, приглядевшись, понял, что у младенца Христа на иконе две головы. Ровно столько же, сколько у клонированной посланницы доброй воли американской девочки Саманты Смит.
- Я готова, — сказала Вера. – У меня ничего больше нет. Веди.
А Круглову отчетливо послышалось, как она сказала: следуй!