Ирма : Бабий плач и руки-ножницы (ч.1)

«Первый опыт борьбы против потных рук приходит всегда слишком рано». Надя знала это как никто другой. Мужские руки наглые и требовательные вызывали у нее только отвращение. Подступающую к горлу тошноту приходилось заглушать «мулькой» и водкой. Потом стало хватать на герыч. Карьера Нади стремительно ползла вверх: ее даже начали узнавать на «ютубе», требовательных рук становилось все больше. Надя в семи потах работала на последнем издыхании, не смыкая ног иногда целыми сутками. Своих партнеров она запоминала, как это ни странно, не по членам, а по рукам. На первые она вообще никогда не обращала внимания, точнее они для нее, не смотря на существенные различия в размерах и диаметрах, были, словно на одну головку. А вот руки, руки ее всегда пугали, особенно пальцы казались ей десятью кровожадными маньяками. По-хозяйски массируя ее податливое для всех и каждого тело, они норовили оторвать для себя маленький кусочек, забрать то, что принадлежит только ей и хуже всего – оставляли следы. Если чужую тягучую сперму, душисто-пряный пот, вязкую смазку, липкую слюну можно было смыть водой и мылом, то следы пальцев не исчезали. В ожидании заветного куба Надя видела, как тысячи-миллионы пальцев начинают оживать, вибрировать, давить чужим теплом, царапать острыми, гладкими, овальными, прямоугольными, приплюснутыми ногтями; щекотать ворсинками волос на фалангах. Пальцы забирались гораздо глубже, чем двадцатисантиметровые члены. В тайне от всех, в те редкие дни, когда в Наде просыпалось настоящее, не экранное либидо, она мечтала о любовнике, у которого не будет рук и пальцев. Только ему она смогла бы отдаться по-настоящему.


Надя никогда не боялась работы. Заказчик всегда был прав и исправно платил, доза легко достижима, стоило только протянуть руку, точнее раздвинуть ноги. А, что контракт? Всего лишь – бумажка.
Здесь почему-то не пришлось полностью раздеваться. На ней даже не порвали нижнее белье. Черная лента закрывала глаза, приказов тоже не было, непривычный холодок сомнения пробежал по коже. Спинной мозг напрягся гитарной струной. Где-то капала вода. Надя оглянулась вокруг, хотя глаза были завязаны, прошла босая по шершавому каменному полу. Всего лишь пару шагов – ее силой усадили на стул с большой спинкой. Связали сзади руки, Надя немного успокоилась – к извращениям она привыкла. По-настоящему пугала тишина вокруг, едва нарушаемая потрескиванием старой камеры.
«Почему они не начинают? Сколько их здесь? Только б не животные. Ненавижу догов!» Работа у Нади была пыльная и грязная, однако, пройдя все круги секс-ада и секс-рая, она по своей природе, не обладала и даже сотой долей того, что приходилось изображать перед публикой.
К тишине и потрескиванию камеры прибавился плач из соседней комнаты. Плач приближался влажно-соленой волной слез, переходя на крик, он обрушился мощным потоком на Надину голову. Плакала девушка или молодая женщина.
Кто-то вошел в комнату, волоча за собой чужое тело. С Нади резко сняли повязку — напротив сидела полуобнаженная пухленькая брюнетка с очень яростным взглядом, тоже связанная. Предполагаемого насильника нигде не было. А в соседней комнате снова раздался плач, совсем другой – слабый и умоляющий, с переходами на жалобный скулеж, он напоминал стенание тяжелобольного и обессиленного животного. У второй плачущей совершенно не было сил для борьбы – она сдалась и смирилась. Надя же, наоборот, была удивительно спокойна: плакать она не умела, она уже и забыла, когда проливала слезы в последний раз. Разве, когда была особенно мучительна ломка. Но сейчас начиналась ломка без боли и слез: ломало изнутри острое чувство всей силы ужаса и четкое осознание реальности происходящего. Это была не постановочная игра, ибо первой девушке, вынужденной подруге по несчастью нужно было бы обладать уникальным даром драматической актрисы. Надя впервые в жизни мечтала расплакаться и хоть на чуть-чуть отодвинуть эмоциями неоспоримую логику, позволить себе быть слабой, заглушить свой голос разума, так хотелось поверить, что безвыходных ситуаций не бывает, каким бы не был извращенцем заказчик, он все равно не убьет их по-настоящему. Да, и зачем ему их убивать? Все же ее будут искать, если не родственники, то друзья, знакомые, работодатель, те же клиенты… Кого она обманывает? Никто ее искать не будет! Все ее друзья и знакомые такие же пропащие, как и она: готовые продать родную мать за лишний куб или дорожку кайфа, а подруги только обрадуются, что станет на одну конкурентку меньше. Даже постоянного партнера у нее было, так, разовые или двухразовые. Она всего лишь шлюха, наркоманка, и нет ни одного человека, который бы искренне сожалел об ее смерти. Но, почему именно она попалась на этот крючок? Какого хрена повелась на легкие деньги?
Входная железная дверь с грохотом открылась, в комнату втолкнули третью героиню ту, что плакала тихо и обреченно – полную совсем непривлекательную рыжеволосую женщину с рябым и курносым лицом, с огромным животом, видимо на позднем сроке беременности.


Все было продумано до мельчайших деталей. Старый флигель. Такие отдают за копейки. Никто не станет торговаться и набивать цену, задавать лишних вопросов. Пришлось еще повозиться с канализацией, поменять проводку, подключить интернет и обеспечить звукоизоляцию. Внешне это была ничем не примечательная развалюха вдоль дороги за чертой мегаполиса.
«Тушек» Эдвард выбрал не случайно: все три были тварями: первая – шлюха, обсуживающая дальнобойщиков; вторая – замужняя блядь, охочая до молоденьких мальчиков; третья – порно-звезда мелкого масштаба, еще не плотно сидящая на героине дешевка. Для каждой из них у него был свой сценарий. Режиссер Боль. Мастер Страх. Повелитель их затраханных душонок и разъебанных пёзд! Он продырявит их насквозь, не оставит ни одного живого места на этих заезженных телах! До НЕГО в них засовывалось все, что стоит, стекала вся грязь, словно в выгребную яму. Сначала он обработает шлюху. Шлюха — самая продажная и несговорчивая: она бы никогда не пошла с ним по доброй воли, не будь у него шуршащих бумажек.
«Ты, тварь, думаешь, будешь платить мне за мои недостающие сантиметры, за эту тупую жадность природы, пожалевшую прибавить лишнего хуевого мяса на мою головку! Ты мне расплатишься за то, что я, такой как есть!» Нет, он не произносил про себя этот стандартный монолог всех серийных убийц, по нижней части у него проблем не было, наоборот. Он лишь смаковал предвкушение предстоящего кайфа, пиршества кровавой плоти, податливой, рыхлой или упругой, которая оживала в руках и становилась совершенно иной реальностью, животрепещущим пластилином.
«Бежать, бежать! Только бежать! Блядь, какая я же тупая! Я не верю, не верю! Он не может меня убить, просто пугает. Ведь, правда? Может, мне притвориться, сделать вид, что я его нисколько не боюсь, и он отстанет? Или наоборот он ждет моих слез? Но я же и так плачу! Мамочка, как мне страшно! Сука, я сделаю все, что ты хочешь, только не убивай меня!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!»
Первую девушку, плачущую особенно отчаянно, Эдвард ребром ладони протаранил в солнечное сплетение. Нежная грудь треснула и отозвалась атональностью невыносимой тупой боли в ребрах, сердце в своем сумасшедшем ритме стучало как взбесившейся электронный барабан. Воздух никак не хотел проходить в легкие; скрюченное пополам тело, изогнулось надломленным углом и повисло над стулом. Сила отчаянья заставила ее поднять свой корпус, но динамику быстро оборвали. Стремительным ударом левой ноги мужчина втиснул свою увесистую ступню прямо ей в челюсть: ровные зубы стали острыми осколками, режа язык, десна, застревали в глотке; сгустки крови и какой-то слизкой кашицы выходили наружу, пенились гранатовым соком. Но это было только начало. Заботливо погладив девушку по окровавленному и опухшему лицу, утратившему былую привлекательность, Эдвард достал из нагрудного кармана стерильную салфетку и пассатижи. Протерев ее запекшиеся губы, засунул два своих пальца в хирургических перчатках ей в рот, ощупывая изуродованные остатки зубов; в ответ жертва невнятно промычала. Пассатижи примерялись, но не начинали. Эдвард подносил холодный металл, щекотал десна, другой рукой гладил женское лицо, совсем убирал руку, снова примерялся, но все медлил. Первая девушка уже не так отчаянно плакала, глаза потухли и стали обреченно-серыми, из них лишь сочились слезы, взглядом она умоляла его остановиться, даже после всего, что с ней произошло, все еще теплила в сердце надежду, что маньяк сжалиться. Но пассатижи были неумолимы и педантичны: выкорчевывая остатки последних зубов, рвали еще и десна, твердая рука отмеряла по кусочку, складывая кровавое мясо на салфетку. Когда очередь дошла до второго верхнего ряда, она отключилась, но забвение было недолгим — острый запах аммиака снова вернул к реальности. Наигравшись в стоматолога, Эдвард, собрав кусочки плоти, осколки зубов и длинные нити нервов, расстегнул ширинку брюк, достал эрегированный член, надел презерватив(!). Грубо притянув ее к себе. Но знавшая сотни мужчин шлюха, сейчас из последних сил плотно сжимала губы и вертела головой. Ни слова не говоря, сохраняя внешнее спокойствие (в нем не было ник капли ярости или злости), он подошел к металлическому столику и взял среди лежащих там инструментов скальпель.
Разрезав края рта, острый клинок скальпеля, пробирался все глубже и глубже, теперь именно холодное железо имело ее в рот, на языке ни оставалось ни одного живого места; проткнув медицинской иглой истерзанный трепещущий кусок мяса, Эдвард закрепил узел и продел в щеку леску. Игра в портного, явно доставляла огромное удовольствие, второй рукой он продолжал мастурбировать. Из зашитого рта слышалось невнятное мычание. Швы были ровные и аккуратные — мастерская работа!
Нельзя было угадать, какую он будет соблюдать поочередность. Оставалось лишь мучительно ждать, даже закрыв глаза, Надя чувствовала, как в нее проникает этот ужас, стекающий из окровавленного рта первой девушки. Невидимая нить отчаянья, крепко накрепко связала трех женщин: страх толкнул их на лютую ненависть к друг другу — они уже не знали жалости или сочувствия, а желали, чтобы как можно больше продлились мучения одной из жертв, ведь только это отдаляло их смерть. Именно на это рассчитывал Эдвард. Боль не только объединяла и подчиняла «тушек», но и давала ему возможность в полной мере почувствовать кайф обладания, никакая сила в мире не могла его сейчас остановить! Жертвы сами мысленно просили, чтобы он продолжал экзекуцию. Свершилось! Он питает фантазию не вымышленными образами из заезженных постановочных сюжетов, а снимает настоящий фильм!
Когда со ртом было покончено, Эдвард стянул со стула почти бездыханную брюнетку и положил на пол. Развязанные конечности безвольно болтались вдоль тела, она больше не сопротивлялась, нащупав пульс на ее левой руке, он снова подошел к столику с инструментами. Ручная пила с ржавыми зубьями, зубило, молоток, всевозможные крюки и штыри, ножи различных диаметров, толстые иглы, — весь арсенал металлического ужаса.
Все-таки он выбрал пилу.
Идеально пропорциональные куски, нижние и верхние конечности Эдвард сложил в одну кучу, от первой «тушки» остался лишь уродливый обрубок туловища.
Возвратно-поступательные движения, ритмичные толчки, Эдвард разворачивал ее в разные стороны, внутри она все еще оставалась теплой и влажной, но почему-то он никак не мог кончить. Досадливое чувство неудовлетворенности, напрасные усилия и возникшая ниоткуда усталость — убавили былой запал, нервно закурив, он все не решался выбрать между второй и третьей — к обоим из них он чувствовал одинаковое презрение. Он пнул по отпиленной голове шлюхи с лопнувшими от адской боли белками, она покатилась прямо под ноги рыжей женщины. Улыбнувшись себе, Эдвард уверенным шагом подошел к жертве номер два. Сердце Нади предательски вздохнуло с облегчением.