lukyanova_nata : Олег и Жимолость

Люблю слова, содержащие звуки <ж> и <л>. Своих детей я назову Олегом и Жимолостью. Придумала это вчера. И тогда же написала своим будущим деткам письмо.
«Дорогие Олег и Жимолость, это я, ваша мать. Мама. Мамочка. Или как вы там будете меня называть… Решила, пока нахожусь в здравом уме и хорошем настроении, написать вам письмо.
Что хочу сказать?
Во-первых, я надеюсь, что вы у меня когда-нибудь будете. Аминь.
Во-вторых, я хочу с вами поближе познакомиться. Знакомиться с семьей надо в сознательном возрасте. Года в четыре. По моим подсчетам, вам сейчас именно столько.
Я со своей семьей познакомилась, когда мне было пять. Тогда родители оставили меня в селе Турово (это, кстати, ваша родина) пожить у бабушки с дедушкой… Детки, вам надо знать, что в нашей семье абсолютно все практикуют алкоголизм. Вам надо быть к этому готовыми. Лучше не начинать пить совсем. Наверняка, вы будете быстро пьянеть и не знать меры. (Кстати, даже если вы будете зачаты по пьяни, знайте, что я вас все равно очень хотела). Итак. Я осталась в деревне с дедом, бабой, парализованной прабабушкой, тетей Олей с задержкой психического развития, коровой Сливой, псом Бимом, пятью свиньями и несчетным количеством кур, у которых не было имен.
Наш дом стоял в начале улицы. Справа от нас только деревенский магазин с земляничными пряниками и селедкой в алюминиевых ведрах. Туда никто не ходил. А слева кипела жизнь. Там жила семья Курочкиных. Мать – черная высохшая старуха, два ее сына-алкоголика неопределенного возраста и пять-шесть их ребятишек. Дом Курочкиных наполовину сгнил. И даже собаку они не держали. По утрам бабушка относила Курочкиным еду и «Беломор». Они постоянно дымили на лавке перед домом и фамилия их, наверняка, пошла от слова «курить», а не от «курицы». Мои попытки завести дружбу с малолетними Курочкиными завершились неудачно. Стоило начать играть с ними в вышибалу – пропадал мой мяч, в куклы – исчезали куклы, в резиночку – ну, вы сами понимаете, что было. Завоеванные игрушки Курочкины складывали в старую собачью будку и по очереди охраняли.
Каждый день наш дед, напившись, бегал с дрыном за бабой по деревне. Тетя Оля уходила гулять по улице и к вечеру ее возвращали домой соседи. Она плохо разговаривала и внятно могла произнести только наши имена, слова «мышь» (это она говорила перед началом своих припадков) и «угу». Парализованная бабушка Ариша была самым вменяемым человеком в доме. Но она целый день лежала на железной койке в летней кухне и не могла встать. Мне было лень стелить кровать, поэтому я ночевала вместе с ней. Я была еще маленькая, а она уже усохла от старости, поэтому спать на одной кровати было очень удобно. В летней кухне, где мы жили, пахло мокрыми тряпками и молоком. Печку топили утром, когда бабушка варила картошку для свиней. Я любила нашу печку. У меня была коробка с разноцветными мелками. Я все их истратила, разрисовывая печь. По большей части – пейзажами и буквами «н». В коробке под нашей кроватью жили котята. Я учила их плавать. Котята пищали и царапали руки, пока я держала их в бочке с холодной водой. Выглядели они болезненно. Дед сказал, что они такие тощие, потому что вся их сила ушла в хвост. Поэтому дед притащил в дом чурку, на которой бабушка разделывала кур, и топором обрубил на ней котятам хвосты. Мы отнесли эти хвосты собаке, но Бим не стал есть, поэтому пришлось сжечь их в печке. Котят, правда, лечение не спасло. Несчастных начали грызть блохи. Тогда дед вытащил котят на крыльцо и побрызгал дихлофосом. Блохи с них так и попрыгали. Огромные и черные, размером с половину ногтя, с таким мягким тельцем под панцырем. Котята жутко пищали, а на следующий день сдохли. Я заплакала, а дед сказал, что расстраиваться не стоит: «Машка новых нам родит». Так и было.
Без котят стало скучно. Чтобы развлечься, я брала бич и гоняла наших толстых ленивых свиней по двору. Они визжали и оставляли на земле смазанные отпечатки от своих копытцев. Или я вытаскивала парализованную бабу Аришу на крыльцо. Или пришивала деду пуговицы на рубашки. Или кормила кур. Можно было просто кинуть им пшена в центр двора, но я равномерно посыпала зерном всю территорию от забора до забора, чтобы куры не топтались в одном месте. Когда мне совсем нечем было заняться, я рвала стручки акации для тети Оли. Она любила вычищать из них семена. Делала она это всегда с очень серьезным видом, сидя на лавке перед нашим палисадником с разросшейся пахучей сиренью. Ситцевое платье задиралось и до треска натягивалось на полных бедрах тети Оли, когда она широко расставляла ноги, чтобы удобнее было сидеть. Все уже привыкли и это никого не смущало. За исключением тех случаев, когда бабушка, забегавшись, забывала надеть на Олю трусы или рейтузы.
По утрам бабушка всегда была трезвая. Надо было доить корову и печь хлеб. Заодно она варила для меня гречку и плакала: «Прости, я больше так не буду». Я на нее никогда не обижалась и не понимала, за что бабушка извиняется. Я знала, что это дед виноват в том, что мы живем не как люди. Деда я не уважала совсем. Вечером он приносил нам с прабабушкой в домик трехлитровую банку молока и полбулки хлеба. Но при нем я не ела. Только когда уйдет. Молоко было очень жирное и сладкое. Кстати, если сутки не жрать, а потом до тошноты им обпиться, будет не по-детски плохо.
Когда в деревню приезжала мама, начинался праздник. Мне всегда казалось, что именно моя мама была главной во всей нашей большой семье. Все боялись ее. А я гордилась. Мама заставляла топить баню, стирала, мела двор, белила хату, готовила еду на неделю и орала на деда. Мы с тетей Олей радовались и лезли к ней целоваться. Но за день мама так уставала, что не хотела ни обнимать нас, ни целовать. Сейчас мне очень перед ней стыдно.
Когда я повзрослела, у бабушки начались нервные припадки. Это раздражало меня. Но она недолго ими болела. Умерла через пару месяцев, когда копали картошку. Дед спал, а баба таскала мешки. Потом она устала, зашла на летнюю кухню передохнуть, села на табуретку, закрыла глаза и так, сидя, умерла. Будто заснула. Дед умер через десять лет после этого. И ваша мама, наверное, конченная дрянь, потому что когда ей пришла смс-ка «Наташа, дед умер», она первым делом сказала «блядь», а уже потом разрыдалась…
Вам, наверное, пора спать, котятки. Который сейчас час?
Неважно.
Люблю вас.
Спокойной ночи»