Ирма : Катти

Утро обрушивается на меня звуком клаксонов. В этом городе все просыпаются рано или совсем не ложатся. Прогорклый дым городских помоек. Я снова голодная, но не теряю бодрости духа. Ума не приложу как люди могут чувствовать тоску и уныние с набитым животом и с бокалом молодого Шато в руке. Все они слишком большое значение придают мелочам. Сидят на диетах, дурнеют от недоедания, становятся совершенно невыносимыми и желчными. Что толку, что я гибкая и тощая, изворотлива как змея и черна как непроглядная ночь на Дунае, старый хозяин променял меня на жирную одалиску Марту. Он покупает ей такие же кричащие, как и она наряды, балует и не подкладывает под извращенцев … Какой же я была идиоткой еще пару месяцев назад! Я шла по зову природы как зомби на пароль колдуна Вуду. Я буквально дышала этим седеющим засранцем с редковатыми усами, его картавый голос я считала самым чувственным. Я была влюблена как кошка. Он таскал жалкие бумажки из моей сумочки, дарил своим блядям мои стеклянные побрякушки. А я ему еще закусить-выпить подавала, ползая до кровавых ссадин на выдолбленном полу, вылизывала до блеска его хлев, таскалась по всем злачным местам, чтобы добыть горсточку кайфа и неизменно получала жесткую порку за свою нерасторопность, неловкие пальцы, мольбы отпустить меня на волю, дать подышать воздухом, увидеть ночное небо. Я всегда должна была раздавать ласку и любовь жутким проходимцам с чесночно-винным дыханием и потными заскорузлыми лапищами, не знающих ванной и других благ цивилизации. Я часами потом отмывалась, глотала слезы, давилась обидой, но все равно его прощала. Моя любовь была слепа как самый близорукий крот. Я висела летучей мышью под самым потолком и наблюдала с какой-то грустной тоской, как лупцуют мою спину, я была самым ценным экспонатом в «золотой коллекции» послушных девочек месье Вивьена, и могла бы принести ему самый большой «джекпот». Я не боялась боли, была вынослива и исполнительна, неистерична, с улыбкой подставляла вторую щеку для удара, ни в чем его не упрекала и доверяла даже больше, чем Матери Терезе, готова была бежать вприпрыжку за его изощренностью. Я как никто другой поддавалась приручению и дрессировке, но в один прекрасный день мой укротитель вышвырнул меня за дверь. У его толстухи даже хватило наглости напялить мой халат! На ее жирных боках он трещал по швам. Мой прекрасный халатик из китайского шелка с алыми пионами! Как не крути, я сама теперь вынуждена выставлять на продажу свое побитое этим мерзавцем и жизнью тело. Больше я ничего не умею.
Я брожу по мостовой, в свете уличных фонарей на меня смотрят в упор такие же «безработные» как и я, конкуренция возрастает с каждым променадом, я сиротливо кутаюсь в свою облезшую шубку, совсем она лишилась блеска и шелковистости; второй день я остаюсь без завтрака и обеда, лишь на ужин мне удается разжиться вонючим и жестким, как подошва ботинка гамбургером. Американцы – худшие кулинары. А ведь мне позарез хочется запеченной рыбки или свежего сочного мяса! Ведь я хищница и одним воздухом сыта не будешь. Я жадно раздуваю ноздри перед бистро, матрона с толстыми красными пальцами уплетает пончики, нежное тесто со сливочной начинкой, обжигающее кофе с молоком, но это еще не самая страшная пытка. Как же я мучаюсь, когда вижу двери ресторана: дамы в вечерних платьях, с золотыми колье на тонких холеных шеях восседают в мягких креслах, неспешно потягивают вино, ловко достают плоть устриц, смеются звонким смехом и не знают забот. Пусть даже большинство из них спят за деньги, но у них хотя бы хватает ума, дороже себя продать. Я же совсем поизносилась, куда подевался задор моих янтарных глаз, теперь я серая и какая-то неопрятная, эти осуждающие взгляды солидных самцов.
«Нет, дяденька, я не награжу тебя триппером. Я помню о гигиене. Я вытравила все следы Вивьена и его Марты. Я могу принять многое. Только не превращай меня в туалет или пепельницу. Не приводи своих приятелей. Мне хватило групповых сеансов с легионом друзей Виви. Я приемлю многое, даже таких, как я. Пусть только никто не лезет в душу, не пытается выяснить, что случилось с милой девочкой, как и, почему она оказалось на самом дне сточной ямы». Но сейчас не время для сантиментов. Я призывно виляю бедрами, выпячиваю грудку вперед, надеваю на себя улыбку греческой гетеры, я вовсе не дешевка, я развлеку беседой, выслушаю, помогу советом, сумею даже выбрать подарок для любимой женщины, у меня хороший вкус. Только деньги вперед. Я стану для тебя кем угодно. Хоть надсмотрщицей в камере. Я умею перевоплощаться. Я продаю себя как залежалый товар в магазине, делаю огромную скидку, никогда не могу оценить себя по достоинству. Издержки тотального контроля Вивьена.
- Месье, я возьму совсем немного, — нежно мурлычу я. Незнакомец делает круглые глаза. Семейный ужин или дрочка в ванной гораздо дешевле, но приключение с такой худышкой — тоже весьма пикантно.
- Тебя сначала нужно откормить: смотреть не на что. Небось, и вшивая еще.
Была бы у меня лишняя пара туфлей, точно бы запустила в его свинячью морду.
- Проваливай отсюда, хряк! – я забываю о своих хороших манерах и чистому французскому. Круто повернувшись на каблуках, прыгаю на другую сторону улицы. Витрина магазина подарков. Фарфоровые ангелочки, румяные пастушки, тарелки из дорого фаянса, горный хрусталь, пузатые кухонные шкафчики, махровые полотенца и балдахины над кроватью – дорога в мещанский рай для меня заказана. Я продрогла до глубины своей маленькой души. Я отражаюсь с синими губами и стынущей в жилах кровью. Как же гадко шляться в такую погоду! Мне бы под теплый плед и горячего куриного бульона с гренками. Я так хочу, чтобы мне дали выспаться, понежиться до полудня, а не выгоняли в три шеи, сталкивая с себя как безродную животину. Еще пару таких ночей и меня не купят даже таксидермисты.
И тут из-за угла я слышу ласковое кис-кис, не требовательно-наглое, а такое домашнее кис-кис. Я оборачиваюсь и настороженно съеживаюсь. От взгляда месье в шляпе, я теряюсь в догадках – такой типаж мне никогда не встречался: по его виду никак не определишь, что он любитель падших девочек. Не старый, вполне подтянутый и симпатичный, но больно уж с иголочки одет, совсем не похож на сутенера или альфонса-прилипалу.
- Бедная крошка! Только не убегай в страхе в подворотню. Ночь слишком холодна для прогулок. Предлагаю пойти где-нибудь поесть. Вид у тебя, малышка, несчастный и голодный. А потом уже определимся с ночлегом. Я — Марк. Я накину на тебя пальто, ты дрожишь.
Такси!
Я сгораю от стыда. Для него я оборванка, которая чуть ли не спит под мостом и питается жалкими объедками со столов достопочтенных буржуа. Как же стыдно быть нищенкой, особенно переступив порог дорогого ресторана, о котором я так давно мечтала! Метрдотель смотрит на меня как самое последнее существо, имеющее право сюда зайти, но мой платежеспособный спутник – лучшая защита от ханжей. Я готова расцарапать всю физию этому бульдогу. Собачья морда! Мы ведем войну друг с другом испокон веков. Где твой ошейник и поводок, фараон во фраке? Обнюхай меня еще раз, недострелянный фриц! Я пахну почти фиалками. И хоть я на него не шиплю, от меня исходят электрические разряды. И кто придумал ставить на вход в гастрономический рай этих псов? Цербер во плоти.
Я как троглодит уничтожаю одним махом все заказанное в этот вечер, запасаюсь впрок, я отвыкла от щедрых мужчин. По дороге к Марку я, свернувшись комочком, сплю на его коленях. В эту ночь он не прикасается ко мне, мы ночуем в разных комнатах. Впервые с меня не требуют платы, не включают «счетчик», я никому не должна по гроб жизни, а просто благодарна. Я гуляю сама по себе, не ищу счастья на помойке, не шляюсь в подворотне… Я больше не боюсь живодеров, крыс и полицейских ищеек. Только бы не проснуться с удавкой на шее в замызганном подвале, не переродиться из кошки в мышку. Я кричу изо всех сил, хотя за окном и не март. Горланю во всю свою луженную глотку.
- Кис-кис, маленькая, иди сюда. Меня нежно гладят, а не берут в охапку. Я спрыгиваю с кровати, становлюсь еще мягче, бархатно ступаю по ворсистому паласу, подушечки лапок больше не саднят, хвост трубой, я ликую фанфарами, расплываюсь в самодовольной улыбке, я уже обмакнулась в сметанку, я катаюсь как самый жирный сыр в масле, я почти, что у Христа за пазухой, главное, чтобы добрый дядя с улицы не оказался таким же лысым чертом как Виви. Моей хитрости не всегда хватает впрок, а инстинкты работают невнятно, и пусть в запасе девять жизней, кто знает, какая эта из них по счету!