Sundown : Две поездки, часть 2

Начало
.
Трудяга Ми-4, доставлявший нас до места, сел на небольшой пятячок возле реки. Мы быстро вытащили вещи, и он тут же улетел обратно.
Во время полета я безотчетно искал какие-то ориентиры, но разве может взгляд зацепиться за бескрайний однотонный темно-зеленый ковер, исчерченный серебристыми прожилками рек? Пилот-то знал, куда ему надо лететь. Внутри так грохотало, что нам с ним не удалось обменяться и несколькими словами. Я сначала попытался сосредоточиться и представить себе место для съемок, потом плюнул и попробовал заснуть, но даже сама попытка заснуть была глупой. Оператор чувствовал себя так же.
Мы стояли на камнях, отмахиваясь от гнуса, и просто любовались почти нетронутой природой. Вода в реке была до того прозрачной и вкусной даже на вид, что я не удержался, и, присев, напился. Казалось, даже сил прибавилось.
На взгорке стоял домик. Мы навьючили на себя вещи и направились к нему. Перед отлетом Психоз вкратце рассказал нам, что это за старушка, хотя из его, как обычно, полупьяных объяснений было мало что понятно. Он сказал, что не полетит на съемки, потому что нашел очередного идиота – ну, конечно же, не идиота, а не иначе как нового Ньютона и Ломоносова в одном флаконе, представлявшего на суд зрителей новую модель Вселенной, новую версию теории её же происхождения, образования звезд и т.д., и т.п., причем Психоз еще и попытался тут же разъяснить нам, в чем суть этой модели и теории. Разъяснение свелось к тому, что Психоз на вырванном из блокнота листке начал рисовать концентрические круги разного размера, сопровождая это многословными бессмысленными фразами, услышав которые, любой школьник пришел бы в ужас. Потом он щедро усеял все эти круги стрелками, направленными в разные стороны, и с довольным видом уставился на нас, требуя достойной оценки сего труда. Мы покивали что-то, долженствующее означать одобрение - лишь бы побыстрее от него отделаться, выудили из него имя и отчество отшельницы - Феоктиста Федоровна (фамилию он не помнил) - и побыстрее исчезли.
Итак, мы направились к домику. Старушка уже стояла на крыльце - понятно, она была не избалована частыми визитами гостей. На вид ей было лет 65, такая, знаете, обычная старушка, которых мы часто видим в вечерних дворах. Мы поздоровались. Меня поразил ее голос, по моему разумению, он просто не мог принадлежать старушке. Очень звучный и красивый, наполненный жизнью. Я стал вкратце рассказывать цель нашей миссии. Как мне показалось, она поняла меня буквально с нескольких слов, но вежливо дослушала до конца, что опять же нельзя было не отметить. Она покивала и пригласила нас в домик. Мы пошли, с интересом оглядываясь.
Но сперва, пожалуй, будет уместно сказать несколько слов о том, что окружало домик. Об огороде, то есть. Небольшой участок, сотки четыре, наверное, был очень аккуратно и ровно разбит на грядки и грядочки. Хоть и была весна, но на некоторых из них уже торчала какая-то зелень. Сорняков видно не было.
В домике тоже было чисто. И аккуратно. Вообще на вид это был такой обычный сельский домик, бревенчатая избушка. Было очевидно, что она одна никак бы не смогла соорудить такое жилище, но сразу я не стал интересоваться этим, решив потом выспросить все поподробнее.
Она угостила нас свежесваренным травяным чаем, предложила поесть, но мы запротестовали, достали свою еду и пригласили к столу её, а она не отказалась, и как-то так, чуть ли не по-семейному, мы просидели за столом больше часа. Что меня еще поразило - она не старалась выговориться, как это обычно делают люди, прожившие много лет в одиночестве, она просто охотно поддерживала разговор. Я снова завел речь о предстоящей воскресной съемке, зачем-то назвал имена кандидатов - причем мне показалось, что когда я произнес имя действующего губернатора, у нее что-то мелькнуло в глазах, потом попросил ее заранее приготовить документы, то есть паспорт, а больше ей и готовить ничего не надо было.
Вечер наступил очень незаметно. Оператор дал несколько кругов вокруг дома, сунулся было в лес, но тут же вернулся, убоявшись заблудиться. Феоктиста, заметив, что я стал позевывать, предложила нам ложиться спать на сеновал.
Это, конечно, было сложно назвать сеновалом. Скорее это была просто маленькая пристройка к дому, когда-то служившая кладовой или еще чем. Но немного сена там было, а за стеной – теплая печка. Мы не заставили себя упрашивать и завалились спать, вдыхая чистейший воздух. Говорить не хотелось.
Заснул я быстро и проспал не меньше десяти часов.
Меня разбудил похолодавший под утро воздух. Именно воздух, поскольку чистую, прозрачную тишину не нарушал ни один посторонний звук. Давно я так крепко не спал, это точно, думал я, спускаясь к речке умываться. Колька-оператор ещё похрапывал, досматривая утренние сны. Возвращаясь обратно, я увидел, словно по волшебству, появившийся дым из трубы. Очевидно, Феоктиста уже не спала, но ничего не делала, чтобы не шуметь и не будить нас.
Скотины у нее никакой не было. Когда-то, очевидно, была - за домом стояла полуразрушенная стайка, но это явно было уже давно. Все её хозяйство состояло из неё самой. Я примерил это на себя, помотал головой и даже передернулся.
Она поставила на печку чугун с картошкой, потом достала из подпола соленые огурцы, помидоры, капусту. И опять меня поразило, как легко для своих лет она передвигается. В дверях возник умытый и даже гладко выбритый (над этим его пунктиком смеялись все знающие о нем, хотя на мой взгляд, этот, так сказать, пунктик заслуживал безусловного одобрения, а уж ни в коем случае не смеха) Колька, предложил помощь, принес еще пару банок консервов.
Завтракали почти в полном молчании. Мне казалось, что она смотрит на нас как-то по-другому, не так, как вчера. Но и посейчас я не могу вспомнить ее взгляда, да и представляется теперь он каждый раз иначе.
А через час, как и было условлено, раздался отдаленный гул вертолетного двигателя. К тому времени мы были уже у места посадки, Колька настроил свою аппаратуру и начал съемку, а я стоял поодаль, не вмешиваясь в его работу, – он этого не любил. Вертолет грузно опустился на камни, ротор поднимал и закручивал все новые потоки воздуха, постепенно замедляя свое вращение. Из железного чрева вылезли члены комиссии и двое типов в плохо сидящих костюмах – тоже, знаете, есть такой типаж, это, как правило, либо сельский руководитель, одевающий костюм только по случаю выезда к начальству, а также приезда того же начальства, и по обычным дням не отличимый от рядового труженика села, либо эдакий тридцатипяти-сорокалетний начинающий стремительно жиреть не очень образованный лысоватый дядя с толстой сварливой женой и полным отсутствием вкуса как у него, так и у нее. Эти двое относились к второму типу.
Я начал что-то говорить в микрофон, перекрикивая стихавший рев двигателей, троица, таща урну для голосования и свои бумаги, прошла мимо нас и направилась к дому. Эти же двое, потоптавшись, извлекли из недр вертолета два довольно объемистых мешка. Кажется, я на расстоянии почувствовал их замешательство – кто же понесет это все до дома? Нам скомандовать было не с руки, да и съемка еще шла, пилота тоже не запрячь... После полуминутного скрипа мозгов они, молодецки ухнув, подняли мешки на плечи и гордо пошагали. Я не отказал себе в удовольствии побегать вокруг них с микрофоном и позадавать пару-тройку идиотских вопросов, глядя в их налитые кровью глаза. Запах вчерашнего пойла я тоже уловил, но это несущественно... В конце концов, они приехали, они самолично тащат какие-то, очевидно, подарки, а я тут скабрезничаю, ай-яй-яй... Они ведь уже сколько лет тяжелее ручки ничего не поднимали, а тут такое переть на себе. Ай-яй. Я продолжал что-то говорить в выключенный микрофон и жестикулировал в камеру с закрытым объективом. Колька беззвучно ржал.
Отсмеявшись, мы направились следом. В домике полным ходом шла процедура голосования. Скучная и неинтересная. Ладно хоть короткая. Женщина в очках сноровисто заполнила бумаги и положила перед Феоктистой бюллетень и ручку. Колька положил камеру на плечо, я снова напомнил, что и как делать, что говорить, и началась съемка десятиминутного ролика, из-за которого мы сюда и прилетели и который все равно потом искромсают и урежут до тридцати секунд плюс сцена приземления. Феоктиста взяла бюллетень, с серьезным видом поставила какой-то значок не знаю напротив чьей фамилии, свернула его и сунула в прорезь урны. Все зааплодировали.
Потом на первый план вышли два чудика, скомканно упомянули губера, который никого не забывает, вручили подарки – два этих самых мешка, причем один из них, конечно же, развязали и начали выкладывать на стол содержимое, знаками показав Кольке, чтоб снимал. Обычный ветеранский продуктовый набор, разве что пообильнее. Крупа, консервы, масло, сахар. В завершение один из них вытащил из кармана сотовый телефон и тоже вручил ей, мыча о том, что теперь стоит только позвонить в случае чего, и она сможет поговорить с губернатором. Я молился своему журналистскому богу, чтобы они не вздумали опробовать телефон, но было поздно. Толстый палец потыкался в кнопки, и аппарат, поднесенный к уху, естественно, продолжил гордое молчание. В этой глуши ни один сотовый оператор не брал, это я уже проверил... Чудик смутился, но ненадолго и пробубнил, что это временно и все исправится, все заработает и обязательно можно будет позвонить... Феоктиста произнесла в камеру несколько слов благодарности, и он снова заулыбался.
Мне ужасно хотелось врезать ему чем-нибудь тяжелым. Где их таких берут? Во-первых, связи здесь не было и не будет никогда, а во-вторых, каким святым духом этот телефон будет заряжаться? Но вместо этого Колька навел камеру на меня и я произнес заключительную фразу: «....., специальный корреспондент, для ...-ТВ, прямо из самого уединенного избирательного участка».
Колька выключил камеру, и все с облегчением вздохнули.
==================
Продолжение следует.