СъешьМоюПомаду : desperatus

Под окном отчаянно сигналит машина. Выглядываю. Нет, незнакомая – новенькая красная «Вольво». Возвращаюсь к кофе.
- Наташка! Наташка, блин!!! Выходи!
Сережка высунулся из окна «Вольво» и машет мне рукой.
- Сам поднимайся. Я неодетая.
Сережка поднимается на пятый этаж, запыхался.
- Вот, купил машинку. Точно такую как мечтал.
- Поздравляю!
- Поехали обмывать, собирайся. Ты первая покатаешься, цени!
Едем по городу, Сережка смешно надутый от радости, внимательно переключает передачи, осторожно курит, аккуратно сбивая пепел в пепельничку.
- Так, нам сто водки и тебе что? Ок, и сто мартини. Да я не буду за руль садится, Пашка отгонит. Официант, повторить!
- Сереж, тебе хватит!
- Кошмарик, не нуди. Ты мне не жена. Имею право – я машину купил. Такую, как мечтал в детстве. Помнишь, у меня в серванте на родительской квартире коллекция машинок стояла? Я тебе еще тогда говорил – обязательно «Вольво» себе куплю. Красное. Как та маленькая машинка из коллекции. Вот, купил. Натаха, я молодец?
- Сереж, ты молодец! Только не пей больше. Завтра плохо будет.
- Так то завтра! Наливай! Вздрогнем!

* * *
Длинная трель звонка и две коротких. Сережка. Сонная иду открывать. Вваливается с пакетами, внутри которых звенят бутылки.
- Не спать!!! Паааадъем! Кошмарик, ты чего ругаешься? Детское время же. Я твой любимый мартини захватил. Давай накатим. Да есть, есть повод: сделку сегодня такую хорошую провернули. Монополистами будем, ептыть. Эксклюзивными дистрибюторами, — Сережа с трудом выговаривает эту фразу, смеется. Я смеюсь вместе с ним.
- Да ты уже, судя по всему, напраздновался. Еле языком ворочаешь.
- Не, это просто слово трудное. Гиблар… Гилбар… Гибралтар! Вот! А так, да, на работе со своими отметили немножко. Но они не бойцы – домой разбежались. А я думаю – а давай я к тебе…
- Ага, здорово придумал. Полвторого ночи. Ну ладно, проходи, кушать будешь?

- Сереж, вставай, давай-давай, потихонечку в кровать ложись… Да не брыкайся ты! За столом хочешь до утра спать? Давай, о-о-о, молодец, ложись…

* * *
- Наташка, а поехали посидим где-то?
- Знаю я твое «посидим». Ты посидишь, а мне потом тебя домой тащить на себе практически. Помнишь, как в прошлый раз было?
- Натах, ну харош вспоминать… Тем более, что повод есть.
- У тебя всегда повод есть. Блин, у меня ощущение, что я замужем за тобой: пьяного домой привожу, раздеваю, спать укладываю, за пивом бегаю, ругаю. А ведь я ж тебе не жена, слава Богу.
- Кошмарик, друг – это больше чем жена! Кстати о женах. Ты ж не дала договорить. Я женюсь. И именно по этому поводу предлагаю выпить.
- На Аньке?
- На Аньке! Все, завязываю с холостяцкой жизнью. Два года уже встречаемся, пора, пора жениться, остепениться…
- Перестать бухать… – продолжаю я.
- Да, и это тоже…
- Ну поздравляю! Очень рада. Анька твоя – отличная баба. Очень хочу, чтоб все у вас получилось. Молодец, давно пора было.
- Ну тогда поехали выпьем по граммулечке за будущего молодожена…

- Сережа!!! Ну, пожалуйста!!! Ну, я тебя очень прошу – сядь. Он тебя случайно задел! Да извинился он, извинился! Ты просто не слышал. Да, я слышала! Сережа, ну у тебя сегодня такой день, ну не надо!

- Да, я все оплачу. Конечно, и за посуду оплачу, да и скатерти, и моральный ущерб… Да, спасибо большое. Просто он предложение девушке сделал, сегодня праздновал помолвку. Ну и перебрал чуть… Нет, не мне предложение. Я подруга его, подруга детства…

- Сережа, очень больно? Ну, потерпи, я сейчас кровь отмою… А утром к врачу пойдешь… Мало ли. Вдруг там что сломано. И глаз весь кровью заплыл. Обязательно к врачу надо! Блядь, Сережа, как же ты меня заебал… Да знаю, что вернешь. Да не извиняйся ты уже…

* * *
- Наташка, если Анька спросит, где я был, скажешь, что у тебя. Типа пришел бухой, добавил и спал у тебя. Она тебе поверит.
Сережка пришел с утра с жутким похмельем, пьет у меня на кухне минералку, дышит в сторону.
- Ну а на самом деле где был? У пробляди своей?
- Кошмарик, она не проблядь. Я просил тебя так ее не называть…
- Ага, еще обидься на меня давай. Проблядь она. Если б Анька беременная не была, ни за что покрывать бы тебя не стала. Ее жалко, а не тебя, алкаша и бабника.
- Да, я такой – алкаш и бабник. А шо делать? Но я обооооооятельный, – Сережка смешно кривляется, корчит рожу. Я поневоле начинаю смеяться.
- Кошмарик, а давай выпьем, все равно день по пизде…

* * *
- Наташка, сын!!! У меня сын! Два триста! Тьфу, три двести! Только что звонил! Здоровы оба. То есть обе! Тьфу, в общем Анька и малой здоровы, все нормально прошло! Блин, сын! Натаха, ты понимаешь?
Сережка радостно кричит в трубку, заглушая мои поздравления и вопросы.
- Выпил, конечно! Да ты чо, грех не выпить. Давай к нам. Я щас на такси подъеду, тебя заберу. Потом Женька приедет, Антон с Ленкой, Андрей, Михалыч… Я им щас звонить буду. Сын, понимаешь?!!!

- Сереж, что ж ты всю неделю не просыхаешь? Аньку завтра выписывают. Ты коляску купил? Кроватку? Памперсы там всякие? Она ж тебе список написала…
Сережа пьяный, мычит в трубку: «Все путем, Кошмарик, все будет… Анька, да писала. Не переживай ты, мои купят все, что надо...»
- Сереж, не купят. Ты им сам сказал, чтоб не покупали, что у тебя какой-то знакомый вещами детскими занимается и ты у него все закажешь. Заказал?
- Знакомый?.. Есть знакомый, да. Все сделает. Все зашибись будет… Без паники, Кошмарик… Давай ты щас ко мне и потом по магазинам? Все купим, все будет…

Еду к Сереже, беру список, вызываю его водителя с машиной, едем по магазинам, покупаем все необходимое. Сережка долго не открывает дверь – уснул пьяный. Открыл и опять упал на диван. Выгружаем детские вещи, выносим пустые бутылки. Водитель уезжает, я мою посуду, полы в квартире, проветриваю все. Забираю домой оставшиеся две бутылки водки. Сережка так и не просыпается.

* * *
- А теперь я хочу выпить за здоровье своего сына. Роман – мой сын! И я за сына хочу выпить! И хочу чтоб все выпили. Потому что кто не выпьет до дна за моего сына – того я и знать не хочу. Тот мне не друг, — крестины только начались, но Сережка уже пьяный, произнося тост, постоянно теряет равновесие и выплескивает водку из рюмки. Его мама, Ольга Александровна, прячет глаза. Папа, Владимир Иванович, время от времени пытается его шепотом одернуть, но так, с опаской, чтоб сын не завелся еще больше.
- Кума, а ты чего не пьешь? «Ой, шо то за кума, шо пид кумом не була» — Сережка хихикает. — А моя кума под кумом не была. Кума, ты неправильная кума…
- Ага, вот такая я неправильная кума, — пытаюсь я закрыть тему. – Но у меня есть тост…
Сережка не унимается, перебивает, говорит что-то глупое и нечленораздельное. Я вывожу его курить в коридор. Сережа обещает мне, что больше не будет пить. Сегодня. Клянется.
Возвращаемся. Он уходит в ванную освежиться, я сажусь за стол. Сережи долго нет. Нахожу его на кухне – пьет водку из горла. Бутылка с дозатором. Мучительно ищет угол горлышка, при котором жидкость льется лучше всего. Замечает меня, глаза виноватые, но пить не перестает, стараясь как можно больше проглотить прежде, чем я отниму бутылку.
Выхожу курить.
Возвращаюсь на шум. Сережка достал из колыбельки спящего Рому, обнимает его, целует, поднимает на вытянутых руках. Ребенок заходится криком. Аня отчаянно кричит: «Не трогай! Пожалуйста!!! Не трогай, ты пьяный. Головку ему держи! Уронишь! Головку, головку придерживай! Пожалуйста, Сереженька, отдай, пожалуйста...»
- Мой сын! Это мой сын, я имею право его брать на руки! Мой сын! – Сережа прижимает тельце сына к себе, кажется, еще чуть-чуть и ребенок задохнется.
Отец Ани и ее брат пытаются отобрать ребенка, у них не получается, потому что надо это делать осторожно.
Ольга Александровна сидит с мертвым лицом, ровно как по струнке, пальцы вцепились в край стола и побелели. Владимир Иванович закрыл лицо руками.
Наконец ребенка забрали и унесли обратно в спальню.
- Суки, нахуй все отсюда! Это мой сын, что хочу, то и делаю! И никто не смеет его забирать! Ты, блядь, тесть, нахуй пошел отсюда! Все нахуй пошли, суки, из моего дома. Все нахуй! – Сережа сметает тарелки со стола. – Хватит жрать! Нахуй все! Сына моего не хотите мне давать, суки! Сына не даете поцеловать!
Женя, крестный Ромки, мой кум, уводит Сережу в кухню. Через минуту оттуда слышится звон разбитой посуды и Сережа выбегает из квартиры в чем был в январский мороз.
Ольга Александровна неумело курит со мной на балконе, плачет: «Стыдно-то как, Наташенька, Боже, как же мне сты-ы-ы-ыдно...»
Звонит потом мне ночью, пьяный, от пробляди своей: «Я ведь только сына хотел поцеловать… Понимаешь? А они, суки, мне сына моего не дают… Понимаешь? А ведь это мой сын! Понимаешь?»
Я понимаю…

* * *
У Аньки давно пропало молоко, поэтому она сидит на моей кухне и курит. Полугодовалый Ромка «гуляет» в коляске на балконе.
- Наташ, ты его с детства знаешь, ну вот скажи – есть хоть какой-то шанс, что он бросит пить?
Я уже давно знаю ответ, но не могу его сказать.
- Аня, он вас с Ромкой любит, может, ради вас бросит… Ты поговори с ним…
- Наташа, я сто раз говорила! Сто раз! И спокойно, и с криком, и со слезами… Наташа, он соглашается, он обещает, но каждый вечер одно и то же, одно и то же.
Аня прикуривает следующую сигарету.
- Наташа, я боюсь его. Понимаешь, боюсь! Каждую минуточку, каждую секундочку. Вечером его дома нет – я боюсь, что с ним что-то по пьянке случилось, он же ж за руль садится в любом состоянии. А придет – боюсь, что он Ромке что-то сделает. Не со зла, он Ромку любит, но пьяный ведь лезет к нему. Ручку там сломает или шейку. Он же ж такой бугай здоровый… Я всю ночь не сплю: прислушиваюсь не проснулся ли он, не полез ли к Ромке. Ребенок и так болезненный, а тут еще эти крики постоянные, скандалы. Каждый вечер. Каждый йобаный вечер моей жизни… – Аня всхлипывает. – Я к маме уеду с Ромкой. Не могу я так больше одна все тянуть. Если пить бросит – вернусь…

* * *
- Наташа, Аня от меня уехала… И Ромку забрала…
- Я знаю. Она мне говорила, что собирается.
- Так ты знала? И ничего мне не сказала?
- Сережа, и ты знал, что она уедет, если ты пить не бросишь, и ничего не сделал.
- Блядь, да что вы все мня алкоголиком делаете? Ну выпиваю, но я ж ее пальцем в жизни не тронул. Я за Ромку жизнь готов отдать! Чего ей не хватало: шмоток гора, деньги – на, покупай что хочешь. В жизни не спросил на что потратила. На море – вот тебе море, шубу – вот тебе, блядь, шуба, телевизор – вот тебе, блядь, телевизор. Что вам, бабам, все неймется… Наташка, ну вот ты скажи – ну я хуевый муж? Только честно скажи – хуевый? – Сережа наливает водку в стакан. Жидкость проливается на стол, бежит ручейком, соединяясь по дороге с жирным пятном от майонеза, мочит окурок, выпавший из переполненной пепельницы, и останавливается у тарелки с холодными пельменями.
- Кошмарик, что-то вспомнилось, как мы еще в школе в лес ездили, и ты там за дерево пописать пошла. А я тебя сфотографировал. И потом грозил эту фотку всем показать, если ты меня не поцелуешь. Помнишь?

* * *
- Наташ, Сережа разбился на машине. Авария, утром сегодня… «Вольво» — в дребезги!
- Михалыч, он живой? Живой, блядь, он? Спрашиваю!!!
- Да живой, живой, в больнице…
- Блядь, ну так и говори, а то «разбился», — я перевожу дыхание. – В какой? Травмы серьезные?

В палате тихо. Соседи деликатно вышли. Я сижу на краешке кровати, боясь посмотреть на вспухшее, с исиня-черными кровоподтеками Cережкино лицо. На белой простыне яркими пятнами апельсины.
- Кошмарик, а ты знаешь, какое сегодня число? Двадцать седьмое февраля! Прикинь, я второй раз родился в свой День рождения! И мне сегодня двадцать семь! Вот это совпадение. Хотя плохо – мог бы два раза в год День рождения отмечать. А так только раз, потому что совпало, — Сережа улыбается одной половиной лица – вторую закрывают бинты. Но ничего, отпразднуем! Тут в палате ребята как узнали про день рождения, так смотри, что мне подсуетили… Сережа морщась от боли лезет здоровой рукой под подушку и достает полбутылки дрянного закарпатского коньяка. Потом из тумбочки берет два залапанных стакана, разливает коньяк.
- Наташка, давай выпьем за мое первое и второе рождение! Ну, чего ты ревешь, Кошмарик? Живей же остался, надо отпраздновать. А ты ревешь. Чего ревешь?

* * *
- Ольга Александровна, да какая плохая компания… Он один уже пьет…
- Наташа, и что делать? Вот что делать? Вот самое страшное – что смотришь, смотришь, и ничего ведь не можешь сделать. Хоть и мать.
Ольга Александровна плачет, беззвучно, аккуратно промокая платком глаза. Видно, что часто плакала и уже научилась это делать…
- Может, к гадалке какой сходить? Как думаешь, Наташа?

* * *
- Наташ, если тебе насчет меня позвонит вдруг кто, скажи, что давно меня не видела. Что я уехал из города, а куда – ты не знаешь.
- Хорошо. А что случилось? Проблемы?
- Да нет, все будет нормально. Просто денег должен, а щас отдать не могу. Но я все порешаю, не переживай. И еще – скажи, что поссорилась со мной, что я больше у тебя не появлюсь. Ну, чтоб тебя не дергали…
- Сережа, много должен?
- Десять тысяч…
- А кому?
- Сашке Цыгану…
Я охнула.
- Но ты не переживай. Сашка мня не тронет. Я ж отдам…
Деньги Сережа отдал. Продал квартиру. Но оставшиеся жил. Снял однокомнатную через два дома от моего.

* * *
- Наташка, зайди сегодня ко мне.
- Сереж, не могу, договорилась с Ленкой встретиться…
- В другой раз встретишься. Зайди, не пожалеешь. У меня сюрприз!
Прихожу в ободранную однушку с затхлым запахом, старыми грязными обоями, гудящим облезлым холодильником. В мусорном ведре – несколько пустых бутылок водки, стыдливо прикрытых старым пакетом: Сережа готовился к моему приходу. Делает мне кофе. Отличный. До сих пор Сережа делает отличный кофе. Правда, руки дрожат, и он чуть проливает из джезвы в блюдце.
На худом лице – радостные глаза.
- Ну, показывай, что у тебя за сюрприз.
- Щас, щас я тебе покажу… Сомкни колени. Таак. Руки вот сюда. Закрой глаза и не открывай пока я не разрешу, — голос Сережи удаляется.
Я слышу какую-то возню, копошение и чувствую на своих коленях что-то теплое и шелковистое.
- Все, открывай!
Рыжий щенок тыкается мокрым носом мне в ладошку, поскуливает и пытается куснуть за палец.
- О Боже ж мой! Что это? Кто это? Кто это такой толстенький? Кто это такой славненький? У кого это такие славные ушки? У кого это такие славные глазки? – я не могу сдержать восторг от этого совсем игрушечного дико умилительного щенка. Но потом на меня накатывает злость.
- Сережа, это чей?
- Мой, сегодня на рынке купил, — Сережа сияет от счастья.
- А ты понимаешь, что за ним ухаживать надо, дрессировать, привывки делать? Ты понимаешь, что ему кашки надо варить? Убирать за ним? Понимаешь это? Что щенок полностью от тебя зависит? Полностью! Ты готов к этому?
- Наташа, готов. Я все продумал. Мне самому такая жизнь надоела… Может, этот щенок и спасет меня. Гулять я буду, и убирать, не переживай… Смотри, какую миску я ему купил… И книгу про собак…
- Порода-то хоть какая у него?
- Ирландский сеттер. А имя ему ты придумаешь, хорошо? Я специально никак не называл. Хочу, чтоб ты…
- Так он хоть сучка или кобель?
- Обижаешь. Пацан это. Тот еще кобель.
- Ну так и назови его Бой.
- Я Бренди хотел назвать, по цвету. Но если ты хочешь, пусть будет Бой. Бой, ко мне, Бой! Дай лапу! Смотри, понимает…

Месяца два каждый вечер подряд мы гуляли с Боем. Сережа пил редко и мало. Только после того, как Бой выгулян, вычесан и накормлен.

Вернувшись из командировки, я первым делом пошла к Сереже. Купила Бою творожка по дороге. Сережа долго не открывал, Бой под дверью заходился лаем. В квартире сильно воняло мочой. Исхудавший пес буквально запрыгивал на меня, стараясь мордой пролезть в пакет с едой. Левый глаз у него гноился. Я распечатала сырок. Собака мгновенно его съела и заскулила, прося еще.
- Кошмарик, я тут это… Немножко сорвался… Извини… — у Сережи на лице грязные потеки, на футболке – пятна.
- Я с Боем погуляю. Дай поводок.
Бой побежал впереди меня, цокая коготками по бетонным ступенькам.

- Сережа, это я… Тут такая история… В общем, Бой вчера сбежал. Я его с поводка спустила, а он рванул… Звала-звала, так и не вернулся…
- Наташа, так давай искать. Объявления расклеим. Найдется! Ты не переживай… Ох, глупая собака… Да это я виноват – не гулял с ним в последнее время… Но ничего, найдется… Обязательно найдется… Давай я сейчас соберусь и пойдем поищем. Все! Я уже собираюсь!
- Да не надо искать… В общем, он как вырвался, так на дорогу побежал… А там машина… Я его похоронила в лесополосе вчера… Извини…

* * *
Сережа не звонил мне после этого разговора. Знакомые говорили, что уехал в Россию к двоюродному брату. Во Владивосток, вроде…

* * *
Где-то через год Сережка зашел ко мне.
Был уже выпивший. На правой руке не вместо указательного пальца — зажившая неровная культя.
- Ну как ты тут? Что новенького? Сто лет не виделись… Давай за встречу. Только я с собой не принес – на мели. Угостишь старого друга?
Я достала из холодильника початую бутылку водки. Разлила в два стакана. Все это время Сережа не спускал с нее глаз. Взял стакан в правую руку. Потом переложил в левую.
- Только у меня закуски нет. Только цветная капуста и творожки. Я типа на диете сижу.
Сережа улыбнулся.
- Вечно эти твои диеты…
- Давай я в магазин быстро сбегаю…
- Да не надо, садись, выпьем. Капуста так капуста.
Сережа быстро чокнулся и опрокинул стакан.
На кухню зашла собака.
- О, твой, что ли, песик?
- Мой.
- Это ж сеттер ирландский!
- Да, мне нравится эта порода…
- А как зовут?
- М-м, Рыжик.
- Рыжик! Рыжик! Дай лапу!
Сережа протянул собаке руку.
Сеттер не двинулся с места.
- Сереж, он к чужим не идет…
- Ага, хороший песик… Наташ, а помнишь Боя? Помнишь?
- Сереж, ты закусывай…
Сеттер подошел ко мне и положил голову на колени, наблюдая как Сережа ест цветную капусту. Я погладила Боя по голове, он зевнул и лизнул мне ладонь.

Потому что «спасать надо лишь тех, кого еще можно спасти».