Дмитрий Троцкий : 22-10 (фрагмент 1)

Пролог

Что может быть прекрасней, чем проснуться под вечер в состоянии дичайшего похмелья и понять, что на работу мы немного опоздали. А если быть точнее, то она закончилась примерно три часа назад, когда еще солнце светило на небе донышком бутылки портвейна. Но это такие мелочи, в сравнении с фееричной тошнотой, охватывающей тело, пытающееся подняться с грязного пола! Кстати, почему грязного? Ах, вот в чем дело, мы забыли снять ботинки, благо осень щедро одарила их уже подсыхающей грязью и налипшими на нее пожухлыми листьями. Так, теперь необходимо разобраться с координацией телодвижений и при этом не заблевать свой синенький матрас, уютно лежащий на полу среди бычков и уныло пустынной стеклотары. А жаль, что мы не доползли окончательно до матраса. Голова на нем, а вот тело скрывается где-то там… внизу… и лучше туда вообще не смотреть. То есть посмотреть то можно, никто не мешает, но кому от этого станет лучше на этом или на том свете, скажите, пожалуйста? Никому лучше не станет, уж будьте уверены- а если и станет лучше, то только в том смысле, что нас наконец-то стошнит. А эстетично ли это, задайте себе такой вопрос- эстетично ли это? Синий матрас, бычки, стеклотара- и лужа, простите… Никоим образом сие не украсит тот натюрморт, что находится в нашем поле зрения. Тот, кто иначе считает, то пусть свои натюрморты украшает как его душе угодно.
В общем, вставать как-то не хочется. Каждый, кто возлежал в подобном натюрморте, это понимает. А ежели вы никогда не испытывали этого на себе- попробуйте. Вполне достаточно двух недель качественного запоя, чтобы однажды вы смогли проснуться так же и ощутить блаженство пустоты в себе. Конечно, некоторые пытаются достичь этого состояния многолетними медитациями и буддистскими практиками, но не всегда успешно. Поэтому скорее бегите за водкой в магазин и начинайте тренироваться… Кстати… О чем-то мы, кажется, забыли… Ну ничего, вспомним позже…
Однако все-таки встать придется, ибо физиологические позывы в кафельный храм заставляют шевелиться где-то в глубинах организма все то, что окружает мочевой пузырь. Пауки и каракатицы всего мира, вероятно, умерли бы от сердечных мук, увидев ту позу, в которой наше тело неумолимо направилось в туалет. Пожалеем же насекомых и опустим подробности перемещения… И вот, бодрое журчание наконец заставляет функционировать то, о наличии чего уже многие годы спорят виднейшие ученые и соседка тетя Клава из 35 квартиры, встречающая нас змеиным шепотом: «О, пьянь за бутылкой опять поперлась».
Мозг! Спасибо тебе, что милостиво напомнил нам о наличии отсутствия в доме главного его украшения- ледяной грелки души, бутылки водки. Вот оказывается, что мы забыли! Уж лучше бы Перельман забыл свою теорию Пуанкаре! Ведь злобные хунхузы, что правят нашим ненавистным мегаполисом дабы лишний раз поиздеваться над своими рабами ввели суровый комендантский час с 22 нуль нуль и до 10 утра нуль нуль. За окном подозрительно темно. Вывод- надо торопиться, ибо иначе совсем уж что-то, право слово, несусветное выходит: мы не спим, но и не пьем. Негоже так позорить родное отечество, а посему следует немедля унять холодную дрожь в ватных руках и ногах, потихонечку-потихонечку выползти из опорожнительной в сторону комнаты и вспомнить, где же именно там был оставлен мобильный аппарат.
Вообще, если быть откровенным, то инвентарными принадлежностями, ежели не считать за таковые мусор, помещение наше не блещет. Старенький икеевский стеллаж, заставленный книгами, пепельницами и пустыми бутылками; вышеупомянутый матрас, доставшейся нам от покойной бабушки; сломанный стул, используемый в качестве столика, тоже заставленный, но для разнообразия не бутылками, а грязной посудой; вешалка со скудным выбором одёжи; ах да, пепельницы на полу и на подоконнике. Что еще? Старая лампа, уже года три как мы ее выбросить хотим, все равно не работает. Зато об нее всегда можно вовремя споткнуться, дабы упасть, удариться головой и уснуть. Еще- рваное, но чертовски удобное кресло. А рядом с ним и лежит искомый нами аппарат. Значит, зрение уже функционирует, это хорошо. Теперь доползаем и внимательно вглядываемся в циферки.
О, цифры! Безжалостные и беспощадные! Не знаем мы, кого же больше ненавидим- сами цифры или тех, кто их нам дает. Ненавидим ли мы время, за то, что оно уходит или идет слишком медленно; ненавидим ли мы работодателя за то, что платит нам мало или инфляцию, за то, что все стоит так дорого; ненавидим ли мы преподавателя математики за то, что нужно решать задачу или ненавидим задачу, за то, что в ней столько цифр? Не Юстас Алексу и не Чапман Путину определяют нашу жизнь своими цифрами. А сами цифры пожирают все то, что создаем мы трудом своим бесконечным ходом и нарастающим убыванием вперед… вперед… вперед…
Но так ли хорошо функционирует зрение? И почему не видно цифр на экране? Где же ты, мозг? Ах вот оно что- телефон выключен. Села ли батарейка? Или в экстазе алкогольной деструкции бедняга получил повреждения, не совместимые с жизнью? Что ж, дедуктивный метод на то и существует, чтобы ответить на вопрос: куда мы дели зарядное устройство? Ползком через все 15 квадратных метров, внимательно вглядываемся в детали, заодно и пол протрем. Как и следовало ожидать, нашлось оно воткнутым в розетку. Теперь вспомнить: где был оставлен телефон?...
И наконец, как два влюбленных ластика, они соединились! Теперь загрузка… ждем… и вот наконец! Время! Двадцать один час, пятьдесят девять минут тридцать первого октября некоего года от рождества Христова.

22.00

Это звучит подобно приговору. Пока мы мутно взираем в лицо суровому судье и хлопаем глазками циферки меняются- на магические 22.00. Страшнее этого не было, и быть не может, после той самой катастрофы, что унесла жизнь богоизбранных динозавров. Конечно, остается фальшивая надежда на то, что днем мы не все выпили. Но разве так бывает? Разве можем мы провалиться в священное алкогольное беспамятство, предварительно не употребив ВСЕ, что имелось в наличии? История знала подобный прецедент лишь однажды, когда скупое пособие по безработице неумолимо завершалось, а месяц только начинался, и было куплено нечто с рук, что и водкой то можно назвать, если уж совсем совести нет. Это нечто имело маслянистые пятна на поверхности и пахло примерно так, как пахнет свежепредставившаяся под ванной крыса. После второго стакана зрение сказало «адье», после третьего память покинула нас и лишь под вечер, придя в себя, мы обнаружили, что все же что-то было и не выпито. Чудны дела твои, Господи.
Итак, нам стоит, нет, не стоит- просто необходимо направить свои стопы в сторону места, где нас одарят божественной влагой сорокапроцентной жидкости, именуемой в простонародии водкой, нектаром, врачующим больную душу. А что же такое водка?
Мы просыпаемся утром, мы просыпаемся днем, мы просыпаемся вечером и чувствуем на себе ее дыхание. Это выхлоп свободы от работодателя, это миазмы свежести от неуемных жителей мегаполиса, это резолюция от тех, кто видит, как и чем мы живем. И в ней сказано: плодитесь и размножайтесь, ибо водки хватит на всех. Но как же нам размножаться днем, в благословенное время от рассвета и до запрета торговли крепкими спиртными напитками, ибо мы, убогие и сирые, обречены волочь свой галстучный хомут в понедельник, вторник, среду, четверг и пятницу. В субботу же и воскресенье предаваться пьянству стыдно, ибо эти дни должны выпадать из памяти нормальных граждан начисто: то есть вот она вроде как пятница, а вот уже и понедельник. И совесть не мучают угрызения от того, что и так она не помнит. Сэла.
А проникнувшись глубиною чувств, обратим свои стопы прочь из грязного хлева, обители мерзости к прозрачной, звенящей свежестью октана, тьме. Еще и не холодные стоят дни, но наше тело трясется, по правде, даже и не успев открыть входную дверь. Усилием воли мы попадаем на пятой минуте в замочную скважину и даже с первого раза убираем в карман ключи, захлопываем дверь и вниз, вниз, вниз. Туда, где на эоны световых лет вокруг нет ничего, кроме базилика и черного перца, где веют в небесах моря из стоптанных каблучков строптивых брюнеток, где бродит в одиночестве Ангел, также как и мы вопиющий о бренности времени с 22 до 10 утра по московскому времени.
Вот и открылись перед нами врата… но там ни базилика, ни черного перца, лишь холодные ряды автомобилей, безмолвно дожидающихся своей очереди в новую пробку, увы, не закрывающей бутылку. Тусклые фонари лениво выхватывают подозрительно молодую компанию нетрезвых подонков на детской площадке. Никогда мы не понимали, как можно пить там, где дети играют. А ежели нужда придет, когда томится дух? А она придет, уж будьте любезны, придет, и дух будет томиться. И ладно ведь бы томился дух в близлежащую урну, так ведь нет, он будет томиться именно в песочницу, где завтра будущие рабы галстучного хомута станут играть в свои куличные замки и машинные гаражики. А сколько в детстве твердили этим подонкам о вреде микробов. Да и мы собственно подонки, и нам твердили, но ведь мы не томимся духом на детской площадке, а уж ежели совсем приспичит, то лучше лесопарка места не найти- нету там ни злобных жандармериев, что норовят унизить тонкий поэтический момент своим присутствием, нету там ни мерзких старух, брызжущих слюной из сморщенного рта, нету там ничего, кроме единения с природой и той сладостной минуты, что отделяет тяготы подхода до экстаза выхода.
Наконец, у каждого рыцаря граненого стакана настает тот этап, когда уже организм сказать «нет» не может, но и держать в себе продукты не способен. Гуано само выходит, не спросив на то разрешения, и делает это, когда ему вздумается. И вот на утро придет ребенок и увидит карий след у песочницы. Что взбредет в голову маленькому мерзавцу? Какие кармические токи воспримет в себя его чистая, как совесть президента, душа? Быть может он решит, что это шоколад послала ему фея? Иль увидит в нем пластилин для лепки?.. Вы понимаете? Задумайтесь в следующий раз, прежде, чем соберетесь пить на детской площадке.
Ну а теперь медленно, тихими шажками, пройдем мимо детской площадки, вдруг узнают и позовут выпить. Хотя можно встать чуть-чуть в сторонке, так, чтобы вроде и не на детской площадке, вроде как бы и со всеми и вроде как в стороне от детской площадки. Ведь дух наш если и силен, то тело то слабо, тело требует своего. Но вроде бы нас и не замечают, а может у подонков осталось и так мало того, что требуется. В любом случае, мы отмирающе вяло прошествовали мимо злополучного искушения и направились в сторону продовольственного магазина.
Чтобы попасть в продуктовое капище, необходимо было перейти широченную дорогу. Которую, кстати сказать, на космической скорости пересекали автоматические мобили. Целых две полосы, общей шириною если не десять, то восемь метров точно! Да еще каждые пять минут проезжающий мимо транспорт! Немыслимое приключение в том состоянии, когда любой шелест листвы воспринимается скрежетом металла по стеклу, а уныло торчащее дерево качается, как жестокий вибратор в вагине Новодворской. Всю смекалку и выдержку пришлось нам применить, дабы форсировать сию преграду. Ведь иной кто, менее настырный и более приземленный плюнул бы, да и взял рядом с домом в палатке пива. Но позывы к духовности пересилили немощь плоти и, раскинув широко руки в стороны, словно самолет, заходящий на посадку, тело спланировало точно в сторону магазина, обманув всех гнавшихся за ним железных монстров и прочих порождений Осоавиахима. Буквально минут за пять. Ну максимум семь. Есть ли на свете чемпионы, способные преодолеть такие расстояния за столь короткий срок? Где укрылись представители книги рекордов, дабы занести в анналы истории сей подвиг? Лишь пустота, пустота, пустота…
Ведали ли потомки Адама и Евы, что вновь распахнутся пред ними врата Эдема? И пусть от запахов рыбы, мяса, фруктов, а особенно колбасы (о, как тяжело в такие минуты воспарять к небу, когда рядом пахнет докторской колбасой! Яду мне, яду!) нас и тошнит неимоверно, но ведь главное! Главное- впереди волшебный прилавок. И там, за шторками, уже убрана по случаю комендантского часа алкоголя вся продукция крепче 15 градусов! Пусть убрана. Мы с тетей Зиной, что работала там продавщицей и вечерами продавала разрешенное вино давно уже придумали, как обойти хитрые морды гондонов от здравоохранения. Все очень просто. Кассовый аппарат с 22 до 10 утра не может выбить чек на крепкий алкоголь. Иное дело, ежели кто вдруг по неосторожности или глупости своей пьяной разобьет что-то, то ведь он обязан заплатить за свой нечеловеческий проступок, не так ли? Вот и делается следующая хитрая схема: ты подходишь к прилавку, уже предварительно договорившись с продавщицей, разбиваешь, скрепя сердце, целую бутылку водки. Естественно, с извинениями, вручаешь ей стоимость бутылки и покупаешь какую-нибудь глупость вроде пива или сигарет, главное- попросить все сложить в пакет. Шутка в том, что платишь ты не за одну разбитую бутылку, а за три. Одну оплачиваешь магазину, одну забирает себе продавщица, одну, в вожделенном пакете передают в твои трясущиеся руки. А ежели ты сразу готов к тому, чтобы взять две и более бутылки, то местное торговое сообщество предоставит тебе скидку в размере половины дальнейшей разницы, то бишь ты заплатил лишь за первую бутылку как за три, а со второй и далее платишь как за две. Все довольны и счастливы, особенно Минздрав, которому, как мы подозреваем, идут очень немаленькие проценты с этих маленьких сделок. Главное же здесь- иметь свою продавщицу. Ибо иначе вместо так требуемого организму алкоголя можно получить не только недоуменный взгляд, но и огрести такого люля-кебаба, что потом вопросы кончатся на всю оставшуюся жизнь.
Итак, обогнув контейнер-холодильник, где без всякой спешки томились в ожидании обеда склизкие пельмени, выходим на финишную прямую: алкогольный отдел. За прилавком- страшный сон бритоголовых нашистов: что-то маленькое, черненькое, ускоглазенькое и не-по-русски-говорящее-по-мобильному-телефону. Еще теплится надежда на случайность, вдруг тетю Зину позвали почитать начальству на сон грядущий Шиллера или же она решила сменить колготки по случаю поступления в продажу белого хлеба. Мы плавно и медленно опускаемся к прилавку.
— Зина?- жалобно так, горько, вопрошаем мы.
— Сина сяса нета.
— Зину позовите – еще более жалостливо прозвучало над прилавком.
— Сина нета, Сина ушола.
— Так что, нету Зины?
— Ушола, нету Сина. Сито хотети?
— Зину позовите –жалостливый голос достал бы даже черствое сердце Никиты Михалкова и навсегда бы отвратил бы его от занятий режиссурой на радость многочисленным кинозрителям.
— Сито хотети? Я продавать.
— Водки бы нам…
— Водки завтра, сяса вино, пиво, коктея…
— Позовите Зину…
— Нету Сина, нету водка, мы не толговать после двасяти двух сяса водка.
— Так что, Зины нету?
— Нету, нету, бери сяво или уходитя.
— Водки хочу…
Чья-то тяжелая длань ложиться нам на плече. С трудом поворачиваем голову и видим бочкообразное тело, от затылка до пяток лишенное головы, интеллекта и совести.
— Водку продаем с 10 утра до 22 вечера. Пожалуйста, покиньте магазин.
— А что, уже нельзя купить водки?
— Нельзя.
— Да почему же???- в отчаянии взываем мы.
— А вы посмотрите на время.
И тело колбасообразным пальцем указало на часы, висящие над прилавком. Полное фиаско.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.......