Миша Розовский : История старика Тэсфайе Бэлайнеш

— Ой, да ничего не случится, пугливый какой, — Ирина тянула меня в самую середину «нашего» леса, — пройдём там по низу, перейдём шоссе и выйдем как раз к озеру. Срежем два километра пешкодрала, — ныла благоверная, — а то опять к тёплой водке и холодным шашлыкам успеем...

«Тёплая водка» сделала своё дело и я пошёл на поводу у жены. Эх, ну зачем же, мудак я мудак… В своё оправдание могу лишь заметить, гуляя по весеннему лесопарку с асфальтовыми тропинками, очень тяжело представить, что следующий поворот может круто повернуть и растоптать вашу теперешнюю жизнь. В общем, я согласился.
Спустившись в неглубокий овражек, тянувшийся вдоль дороги, я услышал треск, остановился и завертел головой. Интересно посмотреть ещё на одного покорителя сырых и малопосещаемых земель.

Прямо по курсу, метрах в пятнадцати, за поваленным стволом и кустами боярышника маячил совсем молодой пацан. Лет двенадцати, от силы четырнадцати. Он забрался ногами на перевёрнутое пластмассовое ведро и с трудом балансировал на нём. На тонкой шее подростка белела петля из бельевой верёвки.

-- Неееет! — завопила Ирина и бросилась вперёд.

Мальчишка, вздрогнув от крика, не удержался на своём неустойчивом постаменте, ведро выкатилось у него из под ног и тщедушное тело закачалось в воздухе.
За те секунд двадцать-тридцать, понадобившиеся для преодоления полосы препятствий, разделявшей нас с повесившимся, парень начал активно видоизменяться.
Рыжие волосы на голове опали, кожа приобрела болотно зелёный цвет, ноги уменьшились в длину ровно вдвое, а руки вместо пальцев теперь заканчивались подобием присосок. Из узкой спины торчали тонкие шипы...

Нет, морок накатил и исчез. В петле хрипел тщедушный подросток. Я вынул эти сорок килограммов полумёртвой плоти из хлипкой петли.

--Подожди, Ирина, — остановил поток её причитаний, а перед глазами у меня стоял нечеловеческий облик спасённого, — молодой человек нам всё сам расскажет… — я повернулся к мальчику.
-- Ведь правда расскажет? — переспросил я неудавшегося самоубийцу, — а то дядя вызовет других дядей… в форме, а нам ведь это не надо? А? В психушку мы не хотим?
-- Так, так, — абсолютно спокойно ответил мальчишка, — ладно, хотите правды… — он опять усмехнулся, совсем уж недобро, — получите. Но хочу вас предупредить, что я бы вам не советовал.
-- Спасибо за совет, — я присел на сухой пенёк и достал сигареты, — но ты всё таки давай, колись.

Жена молча устроилась рядом, а парнишка сел чуть поодаль, на лежавший рядом ствол.

-- Вы вообще знаете кто вы? — интригующе начал рассказывать рыжий, — нет, не знаете, — сам же и ответил он. — Всё довольно просто. Ваш мир, вернее подразумеваемое вами как ваш «мир», всего лишь тюрьма особого режима для отдельного и небольшого участка того, что земные «ученные», — мальчик усмехнулся в третий раз, — называют галактикой. Я, вы, ваша жена, да и всё население этой эко системы — преступники, отбывающие разные срока заключения в гуманоидном теле.

-- Гриша, он наркоман, он больной и я его боюсь, — громким шёпотом поведала мне на ухо Ирка.
-- Не думаю, — я обернулся к жене, — разве ты не видала как он изменился в петле ?
-- Да, видела, — иркины глаза стали круглыми-круглыми, — но я думала — напугалась, привиделось, а ты что? Тоже ЭТО видел?
--… ну пошушукались? — маленький самоубийца поглядел мне в глаза, — можно продолжать? Итак. Гуманоидное тело дано вам, э… э… э… ну и мне и всем, — быстро поправился он, — это вид охраны. Самой надёжной охраны… Нигде во вселенной нет таких жёстких физических законов. Ну например закон гравитации или предел скорости, отсутствующие везде кроме Земли, были включены в эту пространственную реальность специально для нас, — он вздохнул, — и нам не убежать отсюда самим, если только...

--Перед самой отправкой в заключение делают процедуру… м… м..., — пацан замялся, — ну на земном языке это бы называлось «нейронная эпиляция». Память стирается на ноль. Мне удалось избежать этого, я инженер и сумел отсоединить кое что...
-- Постой, — прервал я его, — в чём же смысл наказания если, отбывая его, ты не проникаешься ужасом самого наказания? И зачем стирать память у заключённых?
-- Ну тут ясно, — серьёзно ответил мальчик, — память о наказании у вас остаётся после возвращения, а стирают нам всё то, что было в до тюремное время — дабы не подталкивать нас, провинившихся, бежать отсюда...
-- Как же можно убежать? — в один голос воскликнули мы с женой.
-- Как, как, — сварливо пробурчал наш новый знакомый, — как раз это я и собирался сделать, да вы помешали… Спасибо, — саркастически поклонился он, — удружили, мля...

Я прикурил вторую сигарету подряд — что нам, зекам, выданное тело беречь.

--… вот отсоединил и всё помню. Зовут меня Мадарх, впрочем это неважно — не уверен, что мы с вами с одного временно-пространственного поля. Вышел мне двести пятый уровень, срок шестьдесят восемь лет. Земных. Политический я, гиблое дело, — безнадёжно махнул тонкой мальчишеской рукой Мадарх, — а по двести пятому уровню это тебе не по пятому...

-- Подожди, подожди, — вклинилась в разговор Ирина, — а разве недостаточно просто быть… э… сосланным. Какие ещё градации ?
-- Ну ты и скажешь, — искренне удивился Мадарх, — можно и на земле не плохо устроиться — ведь кто-то идёт по, например, пятому уровню, за не опасные, лёгкие, преступления — проникновение в чужую совесть, насильственное совокупление во сне жертвы. Те рождаются в семье миллионеров.
-- Которые сами в свою очередь наказаны за лёгкие грешки, — продолжил я.
-- Точно, — кивнул Мадарх, — вот у меня, за политику, двести пятый уровень — так я родился в семье пьющего слесаря и теперь хожу в ПТУ. Потом я, соответственно, тоже стану слесарем и буду мучиться до шестидесяти восьми лет, когда мой срок выйдет...
-- Подожди, но кто же тебе мешает изменить порядок вещей, — начал было я, но Мадарх лишь в очередной раз усмехнулся, — нет, только не на двести пятом уровне...
-- А сколько их всего? Ну, уровней? — подала голос Ирина
-- Не знаю, — честно ответил наш друг З/К Мадарх, — но чем выше номер тем хуже.

Мы замолчали. Каждый думал о своём. Я не знал о чём думают они двое, но сам я почему-то сразу поверил мальчику, который был оказывается вовсе и не мальчик, а политический борец за чёрт знает какие цели и чёрт знает где.

… и вдруг пришла ясность — я тоже хочу бежать! Прямо сейчас.

-- А ну ка, подождите, — я уже карабкался по склону оврага к проходящему над ним шоссе. Они что-то крикнули мне в след, но я не расслышал. Зато я расслышал звук мощного двигателя недалеко от места моего десанта на асфальт.
Оранжевый «Камаз» вылетел из за поворота, я ещё успел встретиться взглядом с заключённым сидевшим за рулём. «Извини, братан, увидимся на свободе», — подумал я и прыгнул под морду грузовика.

Короткий полёт. БУМС !

Я оглядел себя. Поднял руки к глазам — вместо них у меня были псевдо пальцы с наростами типа кочанчиков брюссельской капусты на концах. Весело. Такой «рукой» в носу не поковыряешься. Лицо! Своей «брюссельской капустой», кoторая кстати оказалась очень чувствительной, я дотронулся до того места где ожидал нащупать привычную физиономию, но нащупал лишь незнакомую рыбью морду.

И тут вернулась память! Я стоял в отделении «сброса», а ко мне отовсюду тянулись «экзекуторы».
Ага, я Кроль Эрипс — уроженец одного из миров Пути, проворовавшийся директор подводного ресторана. Срок сорок шесть лет. Шестидесятый уровень наказания.

На следующий день я предстал перед комиссией по освобождению.

-- Итак, Кроль Эрипс, за несанкционированный побег из мест лишения свободы вы приговариваетесь к новому сроку в восемьдесят пять лет. Четырёхсотый уровень… Есть ли у вас особые пожелания? Надеюсь вам не стоит напоминать о том, что при повторном побеге вы будете наказаны ещё более жестоким уровнем чем четырёхсотый.

-- Но пожалуйста… я же не знал… — завопил я не представляя ГДЕ и КАК я проживу следующие восемьдесят пять лет.
-- Ну теперь-то будете знать, — бесстрастно проговорил Судья, — мы, в виде наказания, оставляем вам вашу память...

-- Только не ээээто, — завопил я, но было поздно, темнота сомкнулась и я полетел назад в тюрьму...

… Зрение пока не вернулось ко мне в полном объёме, так что здраво судить об окружающей меня реальности я мог лишь по звуку — высокий женский, с истeричными нотками, голос и мужское бормотание. Сколько их было вокруг — двое, трое? Мой нос ещё не функционировал в полном объёме и запахи, врывающиеся ко мне в ноздри, не давали ясной картины моего местонахождения.

Тут надо мной склонилось лицо в белой марлевой повязке и я понял, что это заключённый, имеющий не пыльную работу тюремного врача. Руки подхватили меня, новорожденного, вновь прибывшего для отбывания срока З/К и поднесли к лежащей в кровати женщине. Увидев её я понял, что Главный Судья, один из самых жестоких и гнусных садистов нашей галактики.
Меня отдали матери.

Она смотрела на меня большими глазами навыкате и старалась поцеловать своими вывернутыми губами. Из под её курчавых волос, по широкому приплюснутому носу, прямо на лицо стекали струйки пота.
На чёрное, как уголь, лицо.
Я задёргaлся и закричал. Но беззубый мой рот ещё не умел говорить на эфиопском языке.