KoHkypcaHT : Necesito amor (конкурz)

Удар был довольно чувствительным, можно сказать, сильным был удар, «мудаки» поду-мал Плейшнер, больно пизданувшись со второго этажа на пробковый муляж мосто-вой, но надо было терпеть. Раскусив во рту капсулу с вишнёвым вареньем, поплевал рядом и затих. Ждать пришлось не долго. Через некоторое время на Цветочной улице произошло оживление, необходимое чтобы бюргеры убедились, человек убился и его остывающий трупик увезён модной каретой скорой помощи нахуй в морг.

***
-- Отто! У тебя всё готово?
-- Я воль!
-- Хуй в соль! — беззлобно парировал Плейшнер, потирая ушибленное плечо, в остальном операция прошла безупречно, — Сколько у нас времени?
-- Через полчаса мы должны быть в клинике, мой…
-- Никаких званий!… — профессор резко ос-тановился перед Скорцени, — Ни-ка-ких!.. Я могу выпить?
-- Нет.
-- Что, даже шнапс?
-- Даже водки.
-- Что могу?
-- Вот, — офицер жестом фокусника предъя-вил папиросу.
-- Что это? — жёстко и отрывисто спросил Плейшнер.
-- Ганджубас, — майн хер! — афганский.
-- ?!
-- Пездец! — по-военному чотко доложил офицер.
-- Ну, давай, — профессор выхватил косяк, Скорцени чиркнул Zippo, — американская?! От, блядь, бытовые оккупанты. Ну, ничего, ничего…, мы еще посмотрим, чья возьмёт, — и забрав себе зажигалку, размашисто заша-гал по коврам, азартно пыхтя шмалью. Ос-тановившись перед зеркалом Плейшнер по-гладил плешь, — мне изрядно надоела эта академическая рожа… лысая к тому же. Что за перспектива может быть у плешивого по-литика? Хотя… Отто! — Плейшнер, став вплотную, уставился на офицера снизу вверх, выжигая взором доброго дьявола и взвизгнул с подпрыгом, — Кем я теперь буду? Кем?! — выпускать дым в лицо диверсанту он, всё-таки, не решался.
-- Мачо.
-- ?
-- Молодой, кудрявый, толстый.
-- Ух ты! Имя.
-- Фидель.
-- Фидель — хуй как дрель. Хорошооо… А фамилия?
-- Кастро.
-- Ты сдурел, Отто! Какой Кастро?
-- Кастро Рус, — Скорцени утвердительно щёлкнул гражданскими каблуками.
-- Рууууус?! Совсем ебанулись, — гнев загус-тел и повис в тяжёлом взгляде, но через се-кунду смягчился, — Хуй с вами, пускай Рус. Я еще бороду отращу, ваще хрен кто найдёт… Хуйня какая, не штырит нифига, — и выкинул окурок в вазу, харкнув ему в след, — а в Ар-гентину пусть Борман едет и окапывается там в банановом огороде. И деньги пусть бережёт, сука хитрожопая. А я хочу на Кубу. Мулатки, рыбалка, с Хемингуэйем помирюсь, граппы выпьем, сделаем революцию, потом ёбнем Америку. А? Таков вкратце план «Ка-рибский клитор»?
-- «Карибский кризис».
-- Да! А что это офицер из СА, на кого рабо-тает? Перевербовали? Он вроде толковый. Канта цитирует.
-- Штандартенфюрер Штирлиц Макс Отто фон, сам по себе, майн хер… война кончает-ся, — Скорцени потупился, — мы тут немного накуролесили с радистками, баптистами и пьяными Soldaten, никто ничего не разбе-рёт. Он уверен, что вы действительно про-фессор и пацифист.
-- Возьмите его с собой, пригодится… Чем он сейчас занят?
-- Сидит на пне. Считает журавлей.
-- Нахуя?
-- Он вообще, немножко того…
-- Тем более — наш человек. Йозик, — ехидно обратился Плейшнер к коротышке с сигарой и забинтованным лицом, — что с детьми ре-шил? Ну, с женой-то понятно, эта сучка и у меня сосала.
-- Майн хер, не смешите его, швы разойдут-ся, — вежливо вставил Скорцени.
-- Йозик, у тебя буде имя… Как биш его, От-то? — Плейшнер по-щёлкал пальцами.
-- Фульхенсио.
-- О. Фульхенсио! Поедешь на Кубу первым, разберешься там, что к чему. И хватит тут дымить, весь пентхауз провоняли… А Гер-мана почему всё нет? Где наш толстя-чок-лётчичок?
-- Самолет не поднялся. Перегруз.
-- Ах, вот как! Невзлетист, значит… решил зависнуть в Нюнберге, ну пусть сам и разби-рается, — Плейшнер победительно оглядел присутствующих. Присутствующие кивками подтвердили, пусть сам.
-- Ты совершенно прав, Отто, к чёрту Арген-тину. Я не могу сидеть в какой-то засранной вомбатами сельве и развлекаться с тузем-ками в дартс всю оставшуюся жизнь, мне нужна политическая арена и ажиотаж. Йопта! Ну что, пора? Кто оперировать будет?
-- Профессор Преображенский. Корифей омоложения посредством орангутанговых яиц.
-- А, коллега… он поляк что ли?
-- Репатриант, заебали его коммунальщики на родине.
-- Коммуняки кого хошь заебут.
-- Нет, коммунальщики, эти ещё хуже, так он не выдержал, сбежал. Кстати, вы чем-то по-хожи.
-- Н-да? А это, — Плейшнер покрутил пальцем перед лицом Скорцени, — его работа?
-- Так точно.
-- Еба-ать заочно. Но гут, красава, хоть на обложку. Я потом себе футболку закажу с твоей физиономией, эпическую такую, крас-ное на чёрном. Кстати, а зачем ты поменял своё ниибаца арийское лицо? Тебя же и так никто не знает.
-- Из-за шрама. Да я не сильно и поменял.
-- Со шрамом у тебя был шарм, ладно, по-шли. Отто, как будет по-испанский: «Фрау, разрешите вам фпердолить?»
-- «Синьора, нэсэссито амор», и называйте меня Эрнесто.
-- Эрнесто? Че, нормально… всем хайль, — уже в дверях Плейшнер сделал на прощание ручкой.
«Хайль…хайль… Идите в жопу, компанье-рос»,- подумал Мюллер, молчком потягивая коньяк в тёмном углу.

В это время на другом конце Берна фотоге-ничный мужчина зашёл в почтовое отделе-ние и отправил в Сидней телеграмму сле-дующего содержания; «Сколько волка ни корми зэпэтэ а он всё срёт зэпэтэ смердит дивно тэчека».

***
Через полчаса в Кремле прочли донесение: «Юстас — Алексу. Бонза вывезен, всё идёт по плану. Куба рядом. Юстас заибалсо».
-- Ну чито, бичо, гдэ твая бонба? — Сталин, глубокомысленно затянувшись Герцегови-ной, ласково приблизился к Берии, когда тот вошёл в кабинет, — наши чилавэк ущэ пирактычэски на Купэ, — и выпустил дым в его стрёмные очёчки.