jeronimob : В защиту Веры

Мне настолько надоело сидеть в офисе в ожидании приличного клиента, что от нечего делать я начал рифмовать Уголовный кодекс. Это, безусловно, помогло убить несколько минут, однако я мечтал о настоящем убийстве или, на худой конец, изысканной клевете. Что делать! Ведь я – профессионал, настоящий частный детектив, а не та шушера, что подвизается на поисках пропавших носовых платков и украденных девичьих иллюзий, с важным видом прожигая жизнь и арендную плату в конторах в районе Патриарших.
«Ты убил, превысив меры? На три года на галеры!» - едва успел записать я карандашом на висевшей над головой фотографии мэра, как дверь распахнулась. Судя по виду, вошедший страдал от несварения желудка и несчастной любви, которую всегда выдает крупный нос и отсутствие Ulysse Nardin на левом запястье. От такого вряд ли стоит ждать чего-то приличного.
- Чем могу помочь, лузер? – решил сходу отшить его я, чтобы успеть ухватить за хвост еще одну начинавшую наклевываться рифму.
- Левицкий, меня зовут Эммануил Кац, и я слышал, что вы - голова! – в два прыжка добравшись до меня, скороговоркой произнес обладатель солидной проплешины. – Говорят, вы можете найти все, что угодно!
- Допустим. Но сразу к делу. Вы что-то потеряли?
- Честь!
Заинтригованный, я уселся поудобнее. Кажется, интересный случай шел ко мне в руки, как Хлоя в объятия юного пастушка Дафниса.
- Вы заявили о пропаже в полицию? Составили ее описание? Написали список подозреваемых? Возможно, парни с Петровки уже приступили к работе?
- Левицкий, какая Петровка! Я не вынесу огласки! Вот уже много лет я работаю литературным редактором в журнале, посвященном исследованиям психологии парнокопытных, а там знаете какая конкуренция! Стоит оступиться, и тебя сожрут с потрохами, выставят сначала посмешищем, а после за дверь, предварительно обязав вернуть на место все исправленные за последние три месяца буквы. Поймите, это невозможно! Все «о» уже давно пошли в счет оплаты алиментов, а на «у» я купил абонемент в оперетту. Все эти тря-ля-ля, устал я грееееться у чужого огняяя… Вы любите оперетту так, как люблю ее я? А? Да? Всех этих прелестниц в кардебалете! Тогда вы меня поймете!
Мне стало жаль беднягу.
- Когда это случилось?
- Пару дней назад.
- Где?
- Дома. Сразу после вечерней телевикторины.
- Вы обнаружили пропажу сами?
- В том-то и дело, Левицкий, что нет! В дело самым неприятным образом оказалась втянута и моя супруга. С нее, собственно, все и началось! Придя домой немного раньше обычного, Стелла застукала меня с... вы не поверите, Левицкий! – с телефонной книгой на коленях!
Незаметно от Каца я достал из сейфа гигиенические салфетки. Судя по всему, дело этого бедолаги было довольно грязным.
- Остались ли на книге ваши отпечатки, Кац?
- На каждой странице, Левицкий, начиная с 115-й и заканчивая 274-й! И теперь Стелла вне себя. Ее можно понять! Ведь она уверенна, что я изменил ей со всеми 512 женщинами, чьи фамилии она увидела на этих чертовый страницах! Это позор, Левицкий, такой позор! Стелла сказала, что я потерял ее доверия, и это еще можно было бы пережить, но ведь она добавила, что я потерял и честь. Теперь каждый может сказать мне в лицо: «Кац – бесчестный человек!». Вы представляете, что будет, когда об этом узнает налоговая? И как на меня теперь будет смотреть консьержка? Но я-то знаю, что не терял ее. У меня ее украли! Найдите мою честь, Левицкий, умоляю! Мы за ценой не постоим!
- Я стою дорого. И, кроме того, может быть, вы все же имеете хоть какие-то соображения по поводу того, кто из 512 дам мог совершить похищение?
- Думаю, это кто-то на букву «в». Возможно даже, что это Вера Коган. По опыту знаю, что у женщин с таким именем большая грудь и тяга к прикарманиваю чужих вещей. Однажды, связавшись с одной Верой, я едва не потерял голову – слава богу, мне хватило сообразительности порыскать у этой красотки в записной книжке: моя голова нашлась там под номером 18. Все же иметь Веру – непозволительная роскошь и большие риски, едва ли оправдываемые выдающейся фигуркой.
Последняя фраза окончательно завершила процесс моего обольщения и, подписав все необходимые бумаги, мы пожали друг другу руки.
На прощание я обещал Кацу приступить к поискам его чести с самого утра. Пора было ужинать. «Все, что мне нужно, это придти к Вере и задать пару правильных вопросов, - подумал я. – Все остальное – дело техники и обаяния».
И, явившись в офис на следующий день, тут же начал поиски подозреваемой.
Первым делом я, хотя и без особых надежд на благополучный исход, набрал ее номер, указанный в телефонной книге. Мужской голос с восточно-бирюлевским акцентом был невероятно вежлив.
- У меня Веры нет. И никогда не было, - сказал он и принялся невероятно фальшиво насвистывать «La donna è mobile».
Я понял, что он не врет. Люди с таким акцентом не связались бы с Верой ни при каких обстоятельствах. Я положил трубку. Необходимо было придумать что-то более эффективное.
Я позвонил в центральную газету и продиктовал текст объявления: «Соломон Левицкий разыскивает пострадавших от Веры. Жду звонка в любое время суток. Конфиденциальность и эклер гарантирую».
И потерпевшие не заставили себя ждать. Встречаясь с каждым из них, я записывал на пленку их монологи, чтобы не забыть ничего, что могло бы пригодиться в моем расследовании.
Далее вы можете ознакомиться с фрагментами некоторых записей.

* * *
Пострадавший: Залман Шустер
Профессия: карманник
(Мужчина лет пятидесяти, некогда волевое, а теперь просто уставшее лицо. Короткая прическа-ежик. Невысокого роста, коренастый, слегка сутулый, в коричневом широком плаще. Мы видим, как он подходит к стулу, двигает его на несколько ничего не значащих сантиметров, садится, ерзает, пытаясь принять расслабленную позу, хотя заметно, как он напряжен. Прямо у него за спиной – окно, за которым идет ливень. Потоки воды барабанят по стеклу. Он оглядывается по сторонам и натянуто улыбается. Далее – говорит, глядя в камеру.)
- Я могу говорить спокойно? Вы же понимаете, Левицкий, что при моей работе… Мне бы не хотелось связываться с полицией. Гарантируете?
(достает пачку сигарет, щелчком выбивает одну, закуривает, прикрывая огонь ладонью, максимально долго выпускает дым, словно решая для себя: сделать то, зачем пришел, или встать и уйти)
М-м-м. Ну, что же – записывайте, что там вам надо...
Я, Левицкий, с детства хотел быть крутым. Ну, знаете, все эти штуки – обеды в «Метрополе», ужины при свечах, разговоры о Кьеркегоре, споры о сути экзистенциализма, красивые цыпочки. Никакой тягомотины! – подцепил, пустил пыль в глаза, привел к себе домой и всю ночь только и занимаешься с ней тем, что играешь на кларнете. Так уж меня воспитал отец. «Жизнь, говорил он, – бессмысленное занятие, если не успеть взять с какой-нибудь красоткой несколько удачных аккордов». Он умер от этого. Не хватило дыхалки до конца вывести соло в "In The Mood". Слишком много курил. Для матери это стало настоящим ударом: любовница отца сбежала, едва он выдул последнее ля, а полиция нашла его труп через несколько дней и с трудом вынула из уже оцепеневших пальцев бассетгорн, за пару месяцев до этого исчезнувший из оркестровой ямы Большого театра прямо во время представления.
Вы профессионал, Левицкий, но я тоже не промах. Уж поверьте. Во всем городе круче меня был разве что Туз, но его занесло – погорел при попытке стащить кимоно президента. А там же – об этом знают даже дети! - в каждом шве по бультерьеру. Ну, Туза и погрызли. Бедолагу с почетом проводили на пенсию, а передо мной открылись невиданные перспективы. Никакой конкуренции! Живи да радуйся. Я и радовался, пока не встретил Веру…

Как это произошло?
Левицкий, я помню все детали, словно это случилось только вчера. Такое разве забудешь! В тот вечер шел дождь, как и сейчас. Прекрасная погода! Я решил немного расслабиться. Забил на работу, остался дома, сделал пару важных звонков…
Я люблю дождь. Он напоминает мне о детстве. В дождь дома всегда фаршировали гусиные шейки и не давали подзатыльники. Он словно бы примирял на время всю мою безумную семейку. Даже бабушка во время дождя прекращала вытирать пыль в замочной скважине…
Ну, так вот. Я разобрался с делами и взял кларнет, чтобы отполировать пару сложных мест из "Perdido Street Blues" Джонни Доддса, но тут на меня такая тоска напала, что хоть святых выноси. Одиночество, Левицкий, одиночество!
Тогда-то я и подумал, что сейчас мне совсем не помешает общество бойкой девочки, способной отбивать ножкой такт (вы знаете, что качественно это могут делать лишь обладательницы 35-го размера?) и говорить о Ясперсе.
Я взял телефонную книгу. Открыл наугад. И позвонил ей – Вере.
Она приехала спустя не больше получаса. Совершенно божественная. Даже сияние вокруг головы. Впрочем, потом это оказался лак для волос с блестками. Я был готов кусать локти – и свои, и ее – так мне захотелось, чтобы в этот же вечер Вера стала моей. Но, благодаря профессии, я умею быть терпеливым. Я умею ждать, Левицкий! Однажды, чтобы украсть невесту для одного важного человека, мне пришлось ждать пятнадцать лет! Именно столько понадобилось ее тогдашнему мужу, чтобы отправиться, наконец, в мир иной.
Я не стал набрасываться на Веру, решив для начала узнать ее получше. Я усадил ее перед собой и, выдав одну из вариаций Россини, завершил их умопомрачительным обертоном. А потом посмотрел ей в глаза. В них стояли слезы!
- Давай перейдем к делу! – сказала она, отбросив сначала смущение, а, вслед за ним, платье.
Я был покорен ее прямотой. Таких женщин, Левицкий, не часто встретишь. Никакого жеманства, закатывания глаз, томных вздохов с намеками и рассказов о бедном отце, для спасения которого от неизлечимой болезни ей необходима двухкомнатная с окнами во двор и годовой проездной на метро.
Мы не выходили из дома шесть дней, и на седьмой Вера велела мне забыть об отдыхе и продолжать. Оказалось, что она и сама мастак выдувать Бенни Гудмена, а когда эта красотка изобразила "After You''ve Gone" Вуди Хермана, я едва не лишился чувств. Потом, уже лежа в постели, она нашептывала мне шифры транценденции. Мы забыли про приличия и осевое время, из-за чего пропустили пару завтраков и матч Лиги чемпионов, но, поверьте, оно того стоило!
Я потерял контроль. Я поверил ей, как своему адвокату.
Я поклялся Вере в верности до гроба…
«Аз ох унд вэй!» - как говорила моя бабушка. Хорошее не может продолжаться долго. Скоро я начал замечать перемены. Соло Веры на кларнете становились все более резкими и пронзительными, а вместо цитат из Ясперса она стала бросаться фразочками из Вильгельма Виндельбанда, словно специально пытаясь заставить меня разочароваться в дуализме и выкинуть из головы всяческие мысли о вещах в себе.
- Ты – дух, просто дух, - убеждала она меня.
И когда я, поддавшись однажды ее уговорам, ненадолго оставил свое тело вместе со всей одеждой в прихожей, а сам отправился в душ, она стащила мой бумажник со всеми кредитками и исчезла, не написав даже прощальной записки.
Так, Левицкий, благодаря Вере, я лишился всех своих сбережений и приобрел депрессию. Я бросил работу и экзистенциализм. Я хотел бросить даже собственное тело, но вовремя понял, что без головы играть на кларнете невозможно... Хотите я вам сыграю?
(Достает из внутреннего кармана плаща кларнет и начинает играть начало «Рапсодии в голубом» Гершвина. Камера выключается.)

Пострадавший: Борис Ховский
Профессия: журналист
(Средних лет, высокий, худой, с большим носом и грустными глазами. Пытается прислонить мокрый зонт к стулу, но тот все время соскальзывает и падает. Наконец, справляется с задачей. Садится, закидывает ногу на ногу, сплетает руки, наклоняется вперед, слегка щурится, как человек с проблемами со зрением. Но чаще смотрит в пол. Говорит тихим голосом, то и дело покашливая, чтобы прочистить горло.)
- Вчера мне исполнилось 38. Дурацкий возраст. Седина в бороду, а мудрости ни на грош. Одни неприятности. Три дня назад мне пришлось до полуночи торчать под дождем, чтобы только чтобы подсчитать, сколько платьев сменила за вечер жена главы Счетной палаты. Я сбился на седьмом: как раз тогда она запуталась в кринолинах, а я в цифрах.
Цифры вообще мое слабое место: я не умею умножать и высчитывать корень, из-за чего никогда не оплачиваю счета в ресторанах и выпиваю лишнюю рюмку коньяка.
Я сейчас не жалуюсь. Я рассказываю все это лишь для того, чтобы вы лучше поняли мою историю.
В тот вечер редактор отправил меня на оперу, но, не поняв ни слова и не найдя на сцене ни одной симпатичной девушки, я уснул в середине первого акта. Так и не пробудившись к финалу, я вышел на улицу, и, продолжая спорить во сне с Бенедиктом XVI о том, насколько аморальной является мораль святого Франциска Ассизского, ловко стянувшего у своего отца все деньги и купившего на них воздушные шарики для прокаженных, на полном ходу я столкнулся с Верой.
Признаюсь, сначала я решил, что Папа уже прислал своих ребят провести со мной несколько серьезных душеспасительных бесед, и хотел устроиться поудобнее, но тут чихнул, открыл глаза и увидел ее.
Я часто бываю на фуршетах и видел много красоток, но доложу вам: по сравнению с Верой многие из них – как формшмак против фуа-гра.
- Борис? – спросила она. – Борис Ховский?
Я кивнул в ответ.
- Какая встреча!- сказала Вера.
Мне показалось, что мне начал сниться новый сон, однако Вера больно ущипнула меня за щеку.
- Я слышала, что вы удивительный человек. Удивите меня, Борис!
Окрыленный своей известностью и ее комплиментами, я пригласил Веру к себе домой, хотя до этого никогда не позволял себе ничего такого, поклявшись покойному дедушке не связываться с легкодоступными барышнями. Но тут… тут я был не в силах устоять! По дороге я поделился с ней своими соображениями о святом Фрэнке, способах приготовления омлета и кистевом стокатто Йозефа Иоахима. Я не соображал, что творю!
Возможно, именно поэтому вместо моей квартиры мы вскоре очутились в каком-то притоне, среди трех каких-то непонятных личностей, одного из которых Вера представила, как отца, второго - как сына, а от третьего шел совершенно нестерпимый дух.
Уже тогда ко мне закрались некоторые подозрения, усилившиеся после того, как Вера заявила, что без этих трех типов дальнейшее общение с ней решительно невозможно. Но на что не пойдешь ради красивой женщины! Все вместе мы поиграли сначала в салки, а после - в Бздуна, но отец и сын постоянно прятали карты в бородах и превращали виски в компот, Вера то и дело требовала новых доказательств искренности моих чувств, а типчик с духом, не попадая в ноты и вульгарно виляя широкими бедрами, пытался исполнить Bamboleo Кармен Миранды.
- Вы счастливы? – пытаясь остановить его, спросил я.
- А что делать? – ответил он и, смеясь, выпрыгнул в окно…
…Мне не повезло в этой жизни трижды. Первый раз, когда я женился. Второй – когда женился во второй раз. И третий, когда пришел к Вере.
Эта история, Левицкий, закончилась настолько безобразно, что я и описать не могу. Обнаружив исчезновение третьего, отец и сын принялись травить непристойные байки, двусмысленно подмигивать и требовать закуску. Растолкав кого-то в углу комнаты, Вера вывела оттуда чумазую девицу, представившуюся Любовью, и посоветовала мне заняться ей, но сначала закрыть глаза сосчитать до ста и обратно…
Я же говорил вам, Левицкий, что цифры – мое слабое место! Я закрыл глаза и уши, и начал считать, все время сбиваясь и начиная заново, а, когда, наконец, взглянул по сторонам, вокруг не было никого и ничего. Отец и сын, Вера и Любовь исчезли, оставив после себя лишь неоплаченный счет за электричество и украв мою коробочку для ланча.
Не исключаю, Левицкий, что за всем этим стоит Франциск Ассизский. Мне кажется, это его почерк. Об этом я при следующей встрече еще поговорю с Бенедиктом XVI. Если он – порядочный человек, на 39-летие он купит мне новую коробочку. Я подожду. А пока, благодаря Вере, мне приходится обходиться хот-догами и пить лекарства от язвы.
(Не спеша встает со стула и так же неторопливо выходит из кадра)

Пострадавший: Анна Марцыпан
Профессия: модель
(Двадцати с небольшим лет высокая девица с длинными спутанными рыжими волосами. Безусловно красива, но достаточно вульгарно накрашена. Крупные серьги. Вокруг горла – пестрый платок. Большая грудь, на которой с трудом сходится блузка. Широкая талия. И огромный, бросающийся в глаза зад. Говорит быстро - высоким и, скорее, неприятным голосом с заметным южнорусским акцентом – делая перерыв лишь на то, чтобы отхлебнуть кофе из принесенного с собой большого бумажного стакана и откусить кусочек пончика, облитого шоколадной глазурью.)
- Какого хрена, Левицкий, ты позвал меня в такую рань? Ничего, что я сразу на «ты»? Мне так проще. Там, где я родилась, на «вы» обращались только к школьной учительнице литературы. Возможно, именно из-за этого она и сошла с ума: сначала перестала выходить из дома, а после вышла замуж за своего ученика, найдя его между страниц «Темных аллей», а после - прячась вместе с ним от инспектора по делам несовершеннолетних в «Вишневом саду». Об этой истории говорил весь город. Некоторые горячие головы предлагали даже вырубить все городские вишни, чтобы найти беглецов, но тут категорически против выступил начальник полиции, справедливо заметив, что парочка, возможно, уже дернула в Мценский уезд. А то и дальше.
Об это истории говорили до тех пор, пока в городе не закрыли все мастерские по ремонту обуви, из-за чего сначала встали трамваи, потом объявили голодовку шахтеры, следом из всех магазинов пропали носовые платки. А уж когда из единственного уличного фонаря выкрутили лампочку, городской совет принял решение забыть про бедную учительницу и начать думать о чем-то более великом. Например, о маньеризме в творчестве Пармиджанино и положительной динамике цен на порей.
Я не могла жить в таких условиях. Я хотела выходить в свет, а без лампочки это было совершенно невозможно! Сложив свое добро в бабушкин ридикюль и прихватив полкило салата-латук, я уехала в Москву, где после нескольких недель скитаний сняла квартирку на пару с одной симпатичной девицей. На тот момент я знала лишь, как ее зовут.
- Вера, - представилась она мне. И больше не произнесла ни звука. А я не привыкла задавать лишних вопросов: в жизни не так много того, о чем действительно стоит спрашивать, не опасаясь головной боли.
Мы практически не общались друг с другом. Я была моделью, Левицкий. Начала с малого: ходила по рыбным рядам на рынке в костюме из чешуи карпа, изображала брокколи, гигиенические прокладки и налоговые декларации, потом – это был настоящий прорыв! - участвовала в дефиле, посвященном Всемирному Дню борьбы с мастурбацией и, наконец, попала на глаза приличному агенту. Так я стала звездой.
Вокруг меня вились толпы поклонников, мужчины дарили мне стихи и машины, женщины называли меня сукой, а богатые мамочки прятали от меня своих сынков-интеллектуалов. Но на черта мне было все это нужно!
Левицкий, они не понимали главного: мне не хватало понимания. Я принимала подарки, не обращая на всю эту возню вокруг себя ни малейшего внимания. Я приходила домой и изливала душу Вере. Я по-прежнему не знала о ней ничего, но куда важнее было то, что я просто могла говорить.
Мы начали с пятнадцати минут в день. Я рассказывала ей о том, как меня била мать, как мать бил отец, отца – его старший брат, старшего брата – дед, деда – большевики, большевиков – чекисты, которые после били еще и чечетку. Потом мы стали говорить ночами. Я призналась ей в любви к сфумато на полотнах Леонардо, комедиям Аристофана и заварному крему. А когда я подробно изложила Вере, чем меня не удовлетворяет математическая логика Альфреда Тарского и секс в миссионерской позиции, оказалось, что я не выходила из дома три месяца и поправилась на 15 килограмм. Но страшнее было то, что, оказалось, Веры рядом не было: все это время я разговаривала со своим отражением в зеркале, под которым валялось около сотни пустых упаковок от бисквитных пирожных и 314 коробок из-под «Доширака».
Грех чревоугодия, Левицкий – вот до чего довела меня Вера!
Ушла ли она к кому-то другому? Была похищена? Изменила с первым встречным? Исчезла? Растворилась? Вышла замуж за офицера контрразведки и залегла с ним сначала в постель, а потом на дно? Или ее не было вовсе, и все это мне показалось, разыгралось в моем воображении, привиделось, было миражом?
У меня нет ответа, Левицкий.
Все, что у меня теперь есть, это лишний вес, переизбыток калорий, огромная задница и разорванный контракт.
(Бросает пустой уже стакан в мусорное ведро, промахивается, но даже не смотрит в его сторону)
Вера отняла у меня фигуру и карьеру. Стерва! Будь она проклята! Всеми богами! Буду молиться за это. Отсчет пошел!
(Вскакивает, роняя стул. Стряхивает с груди крошки. Взбивает рукой волосы)
Пока, Левицкий. Найди эту дрянь!
(Стремительно уходит)

Пострадавший: Шмуль Хольтцберг
Профессия: раввин
(Крупный чернобородый мужчина в традиционном двубортном пиджаке, белой рубашке, шляпе и туфлях без шнурков и пряжек. Обладатель густого голоса и таких же бровей.)
- Она сказала, что еврейка, и сходу процитировала Маймонида. А сразу после - Мейерхольда. «Дано мне тело, что мне делать с ним?» Моя работа, Левицкий, отвечать на вопросы. Тем более, такие.
Я начал с отрывков из книги Бамидбар и прочих мест из трактата Сота, а закончил в ее нижнем белье и с черным лаком на ногтях. Разве мог сделать со мной такое нормальный человек?
«Я верю полной верой в приход Машиаха», - говорил Рамбам в своих комментариях к «Мишне». Я его полностью поддерживаю. Но кто сказал, что Машиах непременно должен оказаться мужиком?! Его задача – волновать людей, а изгибы Веры были способны взволновать даже гоя.
Я не буду утомлять вас долгими рассказами, Левицкий.
Вы хотите знать, чего лишила меня Вера? Ривки! Не дождавшись меня, Ривка ушла к заезжему психологу-фрейдисту – феерическому пидарасу - прихватив с собой детей, макароны и столовое серебро.
За что я был так наказан?
Я не был достаточно набожен. "Если две идеи не оставляют право на существования друг другу, должна прийти третья идея, которая найдет место каждой из первых двух" – говорится в Торе… Однажды, после серьезной ссоры из-за расхождений в способах приготовления кнейдлах, Вера привела к нам в постель третьего.
Я сбежал, проявив малодушие. Вера требовала от меня куда большей решимости.
(Резко замолкает. Встает, раскланивается, выходит из кадра. Через секунду возвращается и, уже не садясь, но глядя в камеру)
Не сдавайтесь, Левицкий. Никогда не сдавайтесь! Лично я извлек из этого именно такой урок. Я вернул себе Ривку, хотя знали бы вы, сколько сил я потратил на то, чтобы отделаться от фрейдиста. А потом уговорил переехать к нам в постель ее сестру…
"Если две идеи не оставляют право на существования друг другу, должна прийти третья идея, которая найдет место каждой из первых двух". Так мы нашли каждый свое место – я, Ривка и ее сестра. Я выбрал себе место посередине.
(Уходит)

* * *
Это было лишь малой часть того, что мне удалось узнать. За пару недель через мои руки прошло более тридцати человек, у каждого из которых Вера забрала самое дорогое: несколько лет жизни, пачку Winston, богатого жениха, освобождение от налога на пение в ванной, отсрочку от армии, фотографию Нгагванга Ловзанга Тэнцзина Гьямцхо, плюшевые тапочки, завещание тетушки Эсфири, корм для мотыля, обломок ногтя с мизинца Григория Перельмана, потенцию, «Сентенции» Петра Ломбардского, сборник цитат Гомера Симпсона и даже окропленную святой водой фигурку магистра Йоды.
Украденная честь Эммануила Каца прекрасно вписывалась в этот ряд. Осталось понять главное: где мне найти Веру?
Церкви, мечети и синагоги отпадали сразу: судя по всему, у Веры были настолько близкие отношения со Всевышним и его родственниками, что заходить к ним в гости она могла и через заднюю калитку, проигнорировав парадный подъезд.
Стоило сходу отмести и спальные районы, жители которых вряд ли представляли для Веры большой интерес.
Выбив из Каца несколько лишних тысяч, я уже было собрался убить вечер на обход всех пристойных баров Центрального округа, но тут в мою дверь снова постучали.
Еще один пострадавший, подумал я. Еще одна безмозглая жертва Веры.
- Входите!
Тут-то передо мной и предстала она.
Я понял это, едва она только переступила порог. Светящиеся от лака волосы, Мейерхольд подмышкой, волнующие формы и выразительный взгляд – все так, как мне про нее и говорили.
- Я слышала, что вы искали меня? – спросила она таким голосом, от которого по всему телу у меня пошли мурашки размером с перепелиное яйцо.
- Э-э-э, - ответил я, хотя смутить меня обычно нелегко.
- Кацу неймется вернуть свою честь?
- М-м-м, - промычал я, смущенный ее осведомленностью.
- Было бы что искать! Какая там честь у человека, растратившего больше половины казенных букв и не умеющего отличить до первой октавы от фа третьей!
- О-о-о!
- Он говорил, что звонил мне?
- Не-е-е!
- И, уж наверняка, ни словом не обмолвился о том, что, протараторив в трубку несколько дежурных фраз, сразу же предложил сожительствовать, обещав в ближайшие пару часов избавиться от жены, послав ее на собрание анонимные любителей декупажа! Такой мерзавец!
Всем от меня что-то нужно, Левицкий. Я привыкла у этому. Но за все нужно платить. Я считаю, что беру у людей сущие пустяки. Господи, они еще поднимают из-за этого шум!
- Вот, держите! – и, порывшись в сумочке, Вера извлекла из нее что-то, завернутое в явно не свежий носовой платок.
- Ы-ы-ы? – задал я естественный в этой ситуации вопрос.
- Вы спрашивает, что это? Честь Каца! Она мне и даром не нужна. Тем более, что от нее уже стало попахивать… Кстати, что у вас за парфюм?
И, приблизившись ко мне настолько, что я почувствовал тепло ее кожи и запах ее волос, Вера ловко поцеловала меня в губы…
Я очнулся на следующее утро с жуткой головной болью и всеми признаками ретроградной амнезии. Первое, что я обнаружил, была пропажа лицензии на сыскную деятельность, но так и не смог вспомнить, куда она подевалась и кому могла понадобиться.
Я хотел позвонить своей домохозяйке, чтобы спросить собственный адрес, но забыл номер ее телефона.
Я не знал, что и делать. В растерянности я взял невесть откуда взявшийся на моем столе предмет, развернул носовой платок и едва поймал выпавшие из него трусы жены Каца.
- А-а-а, - закричал я, не в силах вспомнить ни одного подходящего слова, и закружил по комнате, громко напевая что-то из Дюка Эллингтона.
Мне было наплевать на Каца, его честь, свой гонорар и планы на будущее. Я помнил лишь одно: оставшийся на губах вкус от поцелуя Веры. Кажется, она лишила меня рассудка. Но и на это мне было тоже плевать.