Миша Розовский : Врач, студент и грибник

Дождливый Октябрь выдался в 1905 году. В городке Ушицы N-ского уезда, что в ста с чем-то верстах от Санкт-Петербурга будет, размыло тракт и, волею случая, застигнутая в дороге холодным вечером пара проезжих коротала время в уютной гостиной трактира Епифания Волкова в ожидании кружечки обжигающего чая и ещё чего покрепче. Двое сидели напротив друг друга разделённые чистым деревянным столом.

Первый мужчина был довольно хорошо одетым джентльменом лет сорока — пепельного цвета аккуратная бородка, пенсне в золотой оправе, золотая же часовая цепочка пересекала атласный жилет и скрывалась в маленьком кармашке на круглом животике. Другой путешественник выглядел не менее представительно, но явно выигрывал в возрасте — молодой человек яркой наружности — в лице его, скорее всего незнавшим пока бритвы, проступала некая пиратская, хищная красота, делая его более волевым и мужественным.

-- Ну что, молодой человек, задала нам непогода? — с улыбкой обратился к молодому более зрелый, — как вас звать величать?
-- Разрешите представиться, — молодой привстал, — Нежин, Александр, студент. А вы кем будете ?
-- Сергеев, Василий Аркадьевич, — приветливо улыбнулся господин с золотой цепочкой, — врач, возвращаюсь в земскую больницу, непростую ампутацию проводил, и вот такая оказия, — он развёл пухлыми ладошками, — а вы, позвольте спросить, по какой надобности, да в такую пору ?
-- А я назад, как говорится в alma mater, в университет, — весело ответил Александр, лицо его оказалось совсем не хищным, а очень даже приятным, стоило ему улыбнуться, — родителей навещал. Отец у меня по купеческому делу, а я вот решил пополнить плеяду адвокатов. Он против, конечно, но я настоял.
-- Ну что же, это дело интересное, я думаю вам будет где там развернуться, — доктор Сергеев обернулся на дверь кухни откуда показалась прислуга с большим подносом незамысловатой деревенской снеди.

Следующий час прошёл в относительном молчании — знакомцы по неволе утоляли голод, а за едой какая уж беседа, так баловство одно.
После еды, сытые и согревшиеся, они сели поближе к печке, чтобы насладиться кто вечерней сигарой а кто папиросой. Василий Аркадьевич с аппетитом закурил и повернулся к молодому человеку.

-- Вам, как будущему адвокату, будет небезинтресно услышать одну историю, которая так или иначе перекликается с вашим ремеслом, — врач выпустил струйку дыма под потолок, — ведь успех в вашем деле напрямую зависит от дара убеждения; насколько я понимаю вы не собираетесь быть обычным поверенным, а нацеливаетесь идти по следам господина Плевако? Рассказать ?
-- Сделайте милость, — ответил студент, будущий господин Плевако, и приготовился слушать.
-- Было это, по-моему, под Тобольском, года два — три назад. Мне один коллега рассказывал. Природа там дивная, люди работящие, малопьющие, да и вообще живут в тех краях неплохо. Так и жила своей жизнью небольшая зажиточная деревня Малые Воды. Не знаю почему она так называлась, но располагалось сиё место на берегу широкого и глубокого озера. Рыбалка в тех местах была сказочная. Да, что рыбалка, охота, ягоды… всё было замечательно. И вот однажды пришёл в ту деревню старец. А может и не старец. Вообщем бедный и оборванный блаженный человек, коих на Руси испокон веков почитали за приближённых к богу. Был странник высок и худ, но силён, а в очах его горел огонь сумасшествия, что так легко спутать с огнём божьим, особенно людям свято верующим. Шёл он с пустыми руками если не считать торбы полной сушёных грибов.

Ходил старец из дома в дом, где молока выпьет, а где и чарку водки в пасть заросшую нечёсаной бородой опрокинет. Собаки, его учуяв, смирные становились, это было удивительно, а так — самый обычный на вид бродяга. И вот ходит он по деревне и речи говорит о спасении души, да и божьей милости, а иногда кусками из писания чешет… И складно так у него выходит, что, против воли и то, заслушаешься. И прошла так неделя, от силы полторы, но стал таинственный пришелец людей вместе собирать, проповеди вести, даже отца Иеремию что в Малых Водах батюшкой служил убедил ему амвон уступить, да при молебнах прислуживать. А молебны его тоже были необычны, перед речью своей он из котомки грибы свои сушёные вынимал и по щепотке в рот каждому вкладывал. Говорили святые грибы у него.

И вот, в одно летнее утро, когда солнце только-только показалось над кромкой озера, часов так около пяти, потянулась к озеру вся деревня. Старухи и девки, молодые мужики, старики и дети, больные и немощные — все. В то утро над озером висел туман, птицы пели свои утренние песни, а люди молча шли и шли к озеру, где их поджидал новоявленный священник. И как подошли все начал он на них крёстные знамения класть. Да не как надо по православной вере а по зеркальному — левой рукой и с левого плеча...«Во имя Тьмы, и Сына Тьмы и Святого Духа Тьмы», — еле слышно шептали губы, а лицо его приобрело при этом торжественно-благоговейное выражение.

И стали люди молча, с детьми да со стариками немощными на руках, в воду заходить и идти прямо к середине. Только недолго они шли — озеро в сажени от берега уже поболее двух аршин в глубину будет. И вот так — один за другим входили они в воду да и оставались там, ясное дело. И спокойно так, без слов и без молитв, дети только малые плачут, так им матеря своими руками рты закрывают. По тихому… идут, идут, идут и скрываются. Так и ушли все. Только круги по воде.

Доктор закончил свой рассказ и посмотрел на замершего студента.
Тот встряхнул головой, словно отгоняя неприятную картину, и задумался.

-- Но подождите, Василий Аркадьевич, если все погибли, то откуда же ваш знакомый узнал эту историю и куда делся сам проповедник, всё это неправдоподобно, разыгрываете вы меня, — на щеках Александра Нежина заалели бутоны обиды.
-- А вот и нет, — доктор выпустил огромное кольцо дыма и оно стало медленно подниматься под закопчённый потолок, — приятель мой как раз в ту пору останавливался в той деревне и свидетелем сего случая был. Да только кто он против такого оппонента. Он им всё доказать пытался, что грех это великий — жизни себя лишать, какое… чуть его на куски не разорвали, да на вилы не подняли. Люди-то тёмные.
-- Хм, — задумался собеседник врача, — а почему же если и ваш, этот, ну товарищ сам всё слышал, почему он не утопился? Значит не такой уж и сильный дар был у вашего старца?
-- Да нет, — улыбнулся Сергеев, — просто он по просвещённости своей никогда на проповедях не был и в обрядах не участвовал. А следы этого господина, пророка сибирского, ещё проявились в одном месте… Рассказать ?
-- Обязательно расскажите, — попросил студент и уставился на рассказчика. Тот неторопливо посмотрел на часы, решил что время ещё раннее и стал рассказывать.
-- Спустя тому год объявился некий бродяга совсем в другой стороне, под Казанью, в селе Крепово. Не известно был ли это тот же самый мужчина или другой, но по описанию сильно похоже выходит — высокий, длиннобородый, длинноволосый, нечёсаный и с глазами бесовскими. А в руках опять же котомка в которой грибы сушёные.

И всё по той же схеме — ходит, присматривается, доверие людское завоёвывает; а у простых людей это не сложно ежели умеючи.
А в ту весну, так получилось, ни одна баба у них не понесла. И стал наш герой им рассказывать о том, что за грехи великие господь их потомства лишил. Вот так, не более и не менее. Ну те переполошились, а так как он уже себе славу соответствующую сыскал, то они к нему и бросились — мол, мил человек, твои молитвы до боженьки быстрей дойдут, путь укажи, помоги нам сирым да убогим. Тот — рад стараться… грибами своими их подкармливает, да заставляет всё молитву читать — «Во имя Тьмы, и Сына Тьмы и Святого Духа Тьмы пошли плодоносие дочерям твоим...», ну и в том же духе.

Через несколько недель исчез из Крепово наш пророк, а женщины начали плодоносить. Да ещё как. У первой, Ольги, через три месяца, аккурат к осени, схватки начались. Думали выкидыш, послали за повитухой. Та только корыто для последа подставила как у Ольги из причинного места яблочко наливное прямо в корыто — бум. За ним ещё одно, потом ещё, и всё быстрее да быстрее. Повитуха креститься, а роженица уж пол корыта яблок насыпала и сознание потеряла. А ребёнка-то у неё никакого внутри и не оказалось — плоды, да не те.

Потом настал черёд других. Кто из них яблоками стал плодоносить, кто грушами а кто помоложе, да и по первому разу — те ягодами — крыжовником и вишней. И вот видишь бывало баба с животом по деревне идёт, а на следующий день уже без живота, зато в доме её варение варят или на зиму чего солят — женщины не только фруктами плодоносили, а и овощами — кабачками, огурцами, репкой — тоже.

Невероятно? Но, факт! Дальше — больше. Как мужья этих несчастных или отцы да братья тех новорожденных овощей или фруктов попробуют, то и они начинают плодоносить! Причём из отверстия по диаметру отнюдь для размеров фруктов и овощей не подходящих. Ну ладно там если огурцами мужик плодоносит, или маленькими яблочками, конюх Аким так кабачками запросто мог, а сын у одной бабы только смородиной сыпал… а вот если как Егор, столяр, тот так арбузом разродиться и не смог. Помер. Да и не он один.

-- Да что вы себе позволяете, — вскочил на ноги Александр Нежин, — я вам не мастеровой неграмотный, а Петербуржский студент и не позволю издеваться надо мной рассказывая чушь! Да я..., — Нежин задохнулся.

В это время широко распахнулась входная дверь и из сырого тумана шагнул внутрь новый человек. Это был косматый высокий мужик. Из под спутанных волос на лбу ярко и пронзительно сверкали сумасшедшие глаза. Широкая, давно нечёсаная, борода мокрой чёрной паклей падала на грудь в тёмном дешёвом кафтане.
Врач со студентом переглянулись.
Вошедший же в это время бросил огромный кожаный мешок на пол и сел за стол. Басом крикнул себе водки с квашенной капустой и пристально уставился на сидевших у печки угрюмым взглядом.

-- Кто будете? — грубо спросил вошедший, — не отведаете ли со мной вина белого?

Те, несмотря на явную грубость и нарушение этикета, согласились; с любопытством подсели за стол к незнакомцу. Выпили по рюмке. Странник, на вид ему было лет за тридцать, но из за бороды казался он сильно старше, тут же налил и опрокинул в глотку ещё рюмку. Зевнул, перекрестил рот — что бы бес не залетел и поднял на колени мешок.

-- Ты, милейший, не коробейник ли часом? — обратился к мужику доктор.
-- Да нет, вот до царя нашего иду, гостинчиков ему несу, — пробасил мужик и высыпал на стол горку сушёных грибов. Причём сушены они были целиком, -специально за ними в одному известный лес ходил...
-- Но ведь это мухоморы, — в один голос воскликнули собеседники мужика. Врач наклонился что бы лучше рассмотреть чёрные кривульки с характерными шляпками.
-- Батенька, ну ты же должен понимать, что яд это, — ласково обратился Василий Аркадьевич к хозяину мешка, — нельзя это употреблять, преставиться можно… Да и как же ты к царю попадешь-то ?

«Батенька» насупился и бросил сердитый взгляд на Сергеева.

-- Как, как… добрый человек архимандрит Феофан сам за меня слово сказать обещал. Епископ Гермоген мои гостинцы нахваливает. Сильно охоч до них. Он то и представит. Я в Петербург между прочим иду, у меня святые грибочки большие люди берут, не брезгуют.

Проговорив такую длинную тираду суровый друг архимандрита и епископа снова закинул в себя полную рюмку водки и прямо руками полез в миску с капустой.
«Ну и дела» — одновременно подумали Нежин и Сергеев, но вопросов более не задавали. Не в себе человек — что с него взять.
Через пол часа, перед тем как идти спать, Нежин обратился к устраивающемуся на лавку мужику. Тот поудобней подкладывал себе под голову похрустывающий мешок.
-- Как тебя звать-то, может в Петербурге свидимся? — весело окликнул студент тёмную фигуру.
-- Григорием звать, — степенно ответил мухоморщик, — Григорий Распутин, по батюшке Ефимович буду. Может и свидимся...
После этих слов Распутин завалился на лавку и захрапел.