Какащенко : Мой друг из мусорного пакета

Он смотрел подслеповатыми глазками, моргал часто-часто, теребил неловко край засаленной куртки. Выглядел не просто дешево. Бедно. Грязные лохмы волос, одутловатое лицо, темные круги под ослепительно голубыми глазами. Стоп. Такие глаза были лишь у одного человека…
- Серега?
- Э, ну, вот, это самое, думал, не узнаешь. Здорово! – и вот уже мой лучший дружок по студенческим забавам тянет навстречу ладонь в замызганной перчатке. Перчатка ободрана, наподобие тех, что любят крутые автомобилисты, из нее торчат серые пальцы с неимоверно длинными грязными ногтями. БРР…

И запах. Запах такой, как будто Серега давно уже умер, умер с самый разгар знойного прошлогоднего лета, а его почему-то забыли похоронить. Вот он и приперся с того света. Почему ко мне?
Жму безвольную кисть. Непроизвольно вытираю руку о домашние штаны. В мозгу – мысль, надо забросить в стиралку. Срочно. Срочно!
- Можно? – впервые слышу заискивающего Серегу. Двадцать лет назад он просто подвинул бы меня плечом и бессловесно поперся бы к холодильнику за пивом. Время, конечно, меняет людей. Но, чтоб настолько…
Фальшивлю.- Да! Чего это мы на пороге? Серега! Ты? Заходи- заходи. Извини, что не прибрано. Дети. Сам понимаешь, не уследишь. Трое у меня. Ага. Сам то как? Представляю себя со стороны, здоровый мужичина за сто кило что –то лепечет спертым от неожиданности детским фальцетом. Кашляю. Надо придти в себя. Не каждый год такое. Явление блудного сына, блин.
Специфический аромат повисает в прихожей густым облаком. Господи, меня сейчас вытошнит. Одутловатый зомби с непосредственностью идиота опирается о светлую итальянскую штукатурку, пытаясь стянуть с себя раскисшие от влаги полуармейские боты. Брезгливо морщусь. Помимо воли, видит Бог.
- Сереж, не надо. Заходи так. Может, на кухню? Чай будешь? Ты как нашел? Меня. А? Чудовище.
- Так это самое, через Интернет. Ща базы данных знаешь какие? Ого! При должном умении, вообще — не проблема. Все знаю про тебя. Жена, Татьяна, банкирша, трое деток, младшему пять.
- Четыре.
- Пять, Вася, пять. Без двух недель. Округляем в сторону увеличения. Так как, насчет чая?

Черт. Истый черт. Что-что, а удивлять Серега всегда умел. Лучший приколист курса. Мне то показалось, что в мозгу у моего дружка тот же тлен и разруха, что и снаружи. Хрена с два. Одутловатый бомжара – оказывается — хакер, мой друг…афигеть… Рассыпаю дорогую заварку. А ты взволнован, Василий! Внутренний монолог вдруг приобретает отчетливые Танюшкины нотки. Вот уж кого ничем и никогда не выведешь из состояния душевного равновесия.
- Ээ…так ты по компьютерной части, да, Сережа? – Серега открывает примлевшие от тепла веки, широко улыбается, улыбка на удивление, вполне себе голливудская. Мне б такие зубы. И глаза все такие же ясные. Зеркало души у Сереги – что надо, чего не скажешь об остальном.
– Может, по рюмашке, по-нашему, по-студенчески? «Хеннеси» будешь?
- Давай. – Милостиво соглашается куча тряпья. От былой застенчивости — ни следа. Стоило проникнуть в мое логово. Точно, животные инстинкты у человекообразных никто не отменял. Проник – значит — на равных с хозяином. Щенки и самка с опасности, вот мы и на равных. Да. Черт меня дернул открыть дверь.
Пропускаем по первой. Серега жадно чмокает лимоном, закидывая в вонючую бороду тонкие ломтики сервелата. Так. Все. Можно зондировать.
- Так какими судьбами к нам, а, Сергей?
- Дело к тебе есть. Должок за тобой, помнишь?
Лучики из голубых глаз буквально буравят что–то внутри. Сжимаюсь. Вилка застыла намертво во вдруг побелевших пальцах. Судорожно сглатываю.
- Как же. Помню. Только не было всего этого. Ведь так, Сережа? Не было ничего. Если нужны …
- Не в деньгах счастье. – Серега вальяжно набуравливает коньяк прямо в чайную чашку. Хлопает залпом, довольно щурится. – Деньги ты мне и так отдашь. Куда денешься? – хозяйски осматривается – Квартирка – то ничего! Элитная можно сказать. Дети на втором уровне спят?
- На втором. – Выпиваю. Становится страшно. Алкоголь не берет.
- Спят, значит…. Это хорошо, Васек. Это замечательно. Видак есть?

Сука! Я ожидал этого вопроса долгих двадцать лет. Мне уже начало казаться, что и не было ничего. Страшный сон. Зачем? Зачем я купил тогда гребаную видеокамеру? Танюшка и сейчас не может понять мою ненависть ко всякого рода хоум- видео. Черт возьми! У меня даже телефон без модных приблуд, вроде фотика.
- Блядь. Чего ты хочешь. Блядь! Нету ни видика, ни шмидика. Пошел нахуй, блядь!
- Не истерии. Нервы беречь надо. Васек, ты чего? Мы ж друганы с тобой. Были. Помнишь, как мы с тобой одну, а? Плакала она, просила отпустить. А мы…
- Не мы, а ТЫ! Не помню я нихера! – срываюсь на крик. Надо тихо. Проснутся. Шепчу в грязное ухо. – Не помню я ни хера. Бери ДЕНЬГИ. Отваливай. Сколько надо? СКОЛЬКО?!
- А я помню.- Бомжара в отличие от меня спокоен. — И кассетка теперь — в цифровом виде. Залита в Нет. Запаролена. Стоит только- дергает пальцем-…и вся твоя карьера…кто ты там сейчас?
Хочу ответить, но дыхание перехватывает. Дышать становится не чем.
-Да, знаю я, не ссы. Читаем ваши опусы на моральные темы, и в зомбоящике смотрим. Я можно сказать, горжусь тобой, Васек, с какими людьми вместе душу дьяволу продали! А?
- Сука ты. Тебя ж посадили. Прошло уже.
- Это у тебя прошло. А я, может, десять лет передачку от тебя ждал. Думал вот бы друган мой навечно, Васек, подкинул сигарет там, или сала. У нас, у русских, жалость к сидельцам должна присутствовать, а ты…получается, нерусь, ты Васек. Падла ты, вот ты кто.
- Что ты сказал?! Урод вонючий! Сала тебе? За то, что ты мне всю жизнь поломал?! У меня до сих пор в ушах её крик стоит.
Не было этого! Не было этого!
Меня крутит, руки вдруг наливаются свинцом, по груди долбит центнер железа.
Не было этого. Не было.
Двадцать лет я загонял в глубь себя тот страшный вечер. Напоил меня мой друг, Сереженька. Пили все из отцовского бара, потом он бегал за каким-то бырлом. Потом я долго и нудно блевал прямо в ванной. Вырубило меня. Юность не боится алкоголя, не догадываясь о его коварстве.
Пришел в себя от крика. К кровати была привязана она. Худая, синяя на бордовом кровяном фоне. На голове мешок. Ноги бесстыдно растянуты в стороны веревками. И я рядом. Я?
Не было этого. Не было.
Дальше память услужливо подсовывает стоп-кадры.
Серега с дико вытаращенными глазами бегает с видеокамерой. Визг жертвы перебивается его счастливым верещанием. Он счастлив. Боже! Меня тошнит. Выбегаю в ванную. Бьюсь головой об умывальник. Теряю сознание. Так это же сон! Страшный сон! Выхожу, чтобы убедиться. Что.
Не было ничего. Ничего не было.
Слайд-шоу памяти беспощадно:
Серега деловито затирает следы крови. У кровати — черные мусорные пакеты.
Большие.
Мягкие.
Тяжелые.
Меня опять тошнит.
Прямо на пол выворачиваю какую –то зеленую жижу.
Голубые глаза Сереги лучатся злостью и азартом.
- Чего встал? Веселились вместе. Я один выносить буду?

Черная осенняя вода. Пакеты тонут. Вместе с ними тонет мое прежнее я. Больше никогда я не буду прежним.


- ну-ну-ну… Не грустите, мой юный корнет. Забавы юности. С кем не бывает. Шутка, как говорится, юмора. – Серега щурится от удовольствия. Медленно, вполне по-светски, тянет мой коньяк.
- Юмо-ра?! – последний раз я заикался, когда Танюшка с детьми кувыркнулась на машине в обочину. Тогда обошлось. Слава Богу. – Какк-ко-го ю-мо-ра? …?

Сознание отказывается принимать происходящее.
Бомж Серега ловко скидывает с себя тряпье. Под вонючей курткой вполне себе сытый «Бриони», запонки, золотые, я в этом понимаю. Хохочет. Сдирает ловко наклеенную бороду. Грязные длинные ногти отправляются в недопитую рюмку коньяка. Одутловатость лица исчезает вместе с защечными вставками. Серега довольно ухает.
- Мне только грим в штуку грина встал! Есть конторы тут у вас, которые специализируются. Ну, как?! Первое апреля! Чудик! Давай обнимемся что ли, однокашник мой дорогой! Прикинь, как мне подвезло с Владика оказаться тут, в ваших Москвах, да еще в такую дату. Извини, не мог не разыграть. Все банковские встречи по боку, все, чтоб только тебя развести. Вспомнили юность! Давай! За нас!
Тупо наблюдаю, как из серебряной пиджачной фляги Серега капает чем –то значительно более ароматным, чем мой «Хеннеси –рари».
Пью опустошенно.
- Сере-жа. Тогда ведь тоже было… первое апреля?
Не было этого. Не было.
- Догадался! А то! — Серега хитро подмигивает, раскуривает без спроса толстую сигару, щурится. Доволен.
- А эта девв-воч-ка?
- Люська что ли? Ты че, серьезно не узнал? Ну, ты – извини, конечно — лох, Васек. Честное слово! Люська за сто рублей еще не так верещала бы! С Люськой договориться не проблема была. Ей пофиг. Ее весь курс тогда пере…ну, ты в курсе, наверно. Вот пол свиной туши по пакетам рассовать, это обошлось в копеечку! Ух! Ух! Лучший прикол моей жизни! Ты б видел свои глаза, когда мы эту свинину топили! Ааааа! Я не могу! Держите меня! Васек!
Пытаюсь улыбнуться.
Не было этого. Не было. Оказывается.
- Ты куда потом сдернул? Отец сказал, что в Питер уехал? Поменял институт.
- Лечился я долго. Сережа. …В психушке.

Потом поступил на журфак. Когда пишу, не получаю удовольствия, но становится легче. Стой! Не стыкуется. Ты, вроде, сидел. В тюрьме. Ты же мне сам ссс-сказал!
- Ну, сидел. За валюту. Сейчас это даже плюс. Стой. А ты думал?…ты серьезно думал, что я сел за …Васек! Ты лошара голимая, ты до сих пор думал, что я тогда сел за тебя… Ну, ты ЛОХ!!! Ух! Ух! Я не могу. Это не первое апреля. Это праздник какой-то! Ухх! Иии!

Кх…

Вдруг голубые глаза Сереги становятся удивленными. Он тупо смотрит на багровое пятно, расплывающееся на его шелковой рубахе. Керамические ножи такие острые. Тот, что торчит у Сереги из груди мой самый любимый. ОЧЕНЬ острый. Изо Серегиного рта прямо на скатерть течет что-то коричневато – бурое. Мой дружок, шутник и балагур, Сереженька, синеет, кренится на бок. Я бережно его поддерживаю.

Все должно быть тихо.

Что делать дальше я знаю. Руки безучастно достают из-под мойки больше мусорные пакеты. Предстоит бессонная ночь.
Но утром, второго апреля, я буду точно уверен:
Не было этого. Никогда не было.
© Какащенко