Мурашова Кира : Рагга

Шторы пританцовывали под звуки индийской рагги. На улице солнечный не то февраль, не то март. Солнце бьет в лица прохожим снаружи, а рагга приходит мне светом внутри неуютной студии. И уже не хочется просто лежать, спать, есть. Хочется, наконец, собрать мысли в порядок и начать хоть что-то делать. Несмотря на это, я сижу с сигаретой у окна, прекрасно понимая, что финалом этого минутного сомнительного удовольствия будет возвращение в душные ландшафты моей постели. Оставьте меня в покое, солнечные звуки. Мой танец уже закончен. Вы не дадите мне спать, вы заставите мои конечности дергаться и извиваться под прокуренным и таким тяжелым одеялом, искать уголки подушек (к ним приятно прижаться щекой). Лежу. Динамики несколько дней плевались в меня до одурения холодными каплями позитива, как только что вошедший друг, обнаруживший тебя в недельной апатии. Я поддаюсь, ругаясь, иду варить кофе. Квартира серая. Серое все: от темно-красных стен и фиолетовых стеллажей, разноцветных приблуд на них и пестрящих бутылочек специй на кухне, все абсолютно приобрело серый налет. Воздух тоже. Воздух можно трогать, он густой, имеет горький запах, а вдыхается очень тяжело. Гипоксия невыносима. Я ненавижу это пограничное состояние между зевком и вот-вот не начавшейся головной болью, сопровождаемой удушьем. Я умираю. Я иду и ругаюсь на своего «друга», а он поет.
Вся обстановка вокруг меня кричала мне о долгом отсутствии хозяина. Подобное чувствуется, когда возвращаешься с длительного отпуска, проведенного, желательно в другой стране. Когда за всеми новшествами трех, четырехзвездочных отелей (воистину комфортных, нежели пятизвездочные зоны) ты забываешь многое. Забываешь, как выключается сигнализация, сколько сыпать вонючего черного порошка, в недавно приобретенную, в честь отъезда кофе-машину и т.д… Ну конечно, кто-то же должен тебя ждать. Какая-то радость. И вот ты стоишь и смотришь на все это такое родное, но такое чужое. Ты любишь этот дом. А он тебя уже нет. Предметы мебели тебя не ждут. Кофе-машина не собирается варить твой кофе. И ты подходишь к ней с мысленными вопросами по эксплуатации, а она молчит. Она не говорит тебе ничего. И теперь ты зависишь от своей квартиры. Но ровно на минуту.

В кофеварке плесень и накипь. Она явно обижена. Я прячу свой взгляд в оглядке на чугунную турку на плите, а она открывает свою пасть, набитую черной гущей и молча, укоряет. И она мне не поможет. И она в обиде. Я брожу взглядом по квартире. Всё настроены против меня. Даже динамики, недавно обещавшие мне более менее спокойный приём этого мирка, теперь ругаются струнными, как писклявая свекровь. Я не знаю, куда мне деться, только под одеяло. Слишком подозрительно ведет себя бязевое лоно. На фоне, обиженных кофеварки и всего остального, оно улыбается и зовет. Меня это пугает, я медленно и тяжело иду по грязному полу мимо, озираясь и держа в поле зрения все предметы, главное — одеяло. Иду к шкафу. А там почти пусто. Пусто там, где когда-то были вещи. Шкаф полупустой. Я ищу что-то надеть и выбрасываю себя в улицу. Двери тяжелые. Как хорошо. Солнце, влажный снег и пар изо рта. И все такое яркое. И важно только то, что происходит сейчас. В данную секунду. Я набираю скорость, и уже пару раз сплясав танец поскользнувшийся Шивы, врезаюсь в дверь незнакомого (уютного) кафе.

Каппучино с карамелью и один черный без сахара. Еще пачка Marlboro. Опять улица и солнце. Только холодно.

Все.