: Дашкины диалоги (Бег Изверга).

— А, знаешь, Дашка, когда-то у меня был рак Афанасий. Вообще-то, конечно, изначально его звали Фантом, но сквозящие в его повадках исконно русские манеры способствовали впоследствии, что называется, ребрендингу. Хороший был рак. Его, правда, потом покалечил фрагментарно Валера.
- А Валера это кто?
- Валера это кот. Вообще-то его сначала звали Элвис, но непроходимая тупость, сквозящая во взгляде, способствовала…
- Я поняла, спасибо. И что Афанасий?
- А Валера клешню ему откусил, мерзавец, и пришлось Афоню утилизировать, умертвив предварительно.
- Изверг какой.
- Валера-то?
- Ты.

Теперь, за давностью лет, я всё-таки могу сам себе сознаться в том, что даже не помню, как и когда мы познакомились.
На самом деле произошло это банально и просто – в интернете. То ли в аське, то ли в блогах. Общение с самого начала вертелось вокруг литературных пристрастий, плавно перейдя впоследствии на вопросы более интимного плана, касающиеся взаимоотношений полов.
Да это, в общем-то, и не столь уж важно.

С Дашкой так-то интересно. Она пишет стихи, реже прозу. Ещё критиканствует время от времени по поводу и без оного. Я, бывает, почитываю что-либо у неё, улыбаюсь её категоричности. Вообще, она исключительно человек настроения. Имеет свою позицию, умеет её отстаивать. Достаточно умело, на мой взгляд, фильтрует людей сквозь собственные призмы восприятия порядочности и адекватности.

- Вот ты, Дашка, говоришь «изверг», а я вообще-то животных люблю. У меня собака была. Охотничья. Я если только к людям тварь тварью. И то без фанатизма.
- Всё равно, изверг.
- Ну и ладно. И к тому же откуда ты можешь знать, что я именно таков? Может это всего лишь одна из масок, поочерёдно мною одеваемых ежедневно и ежесекундно.
- А, ну да, ну да. Домовой Кузя из гримёрки театральной. Шарахаешься там, маски примеряешь, да?
- А почему бы и нет? Я бы их и не надевал. Мне вообще сцена претит.
- И, тем не менее, только и успеваешь откланиваться на бис, да?
- Откланивается, кстати, тоже маска, Даш. А я наблюдаю.

Дашка во многом, как мне кажется, мизантропична. Иногда говорит такое, чего никак не ожидаешь от юной девушки. Я помню, вычитывал как-то у неё весьма интересные мысли по поводу инстинктов. Дескать, продолжение рода и всё такое. В том смысле, что все эти похоти и прочее суть груз веков в сознании, не более того. Предопределяет тебе твою роль априори, угнетая желание увидеть себя настоящего. То есть, настоящую. Мешает стать собой и сделать для себя то, что считаешь нужным. Ибо инстинктам нужно естественное продолжение рода. А Дашкиному лирическому герою может быть нужно совершенно другое. И вообще, может ему, герою этому, ни к чему все эти плотские утехи и прочие телодвижения. Такой вот странный человек Дашка.

- Вот ты, Даш, говоришь, что предопределённость выбора по сути своей является очередным ограничением. И что твой манифест направлен на возможность быть лично свободным от устоев общества, касающихся традиций продолжения рода. А ты не задумывалась о том, что в данном случае устами твоими глаголет твоё же эго?

- И что? Я что, не имею право быть собой? Ты же можешь быть извергом? Ну, или маской изверга? А я, например, может быть, не хочу, чтобы потом мне сказали «спасибо» за жизнь мною же данную кому бы то ни было. Или, того хуже, спросили бы «зачем?», понимаешь?
- Понимаю, Даш. Но я не случайно упомянул про эго. Попробуй просто взглянуть иначе. Ведь все твои, казалось бы, выверенные умопостроения на этот счёт не то, чтобы явно указывают на проявление эгоизма в обычном его понимании, нет. Ты в данном случае замыкаешь свою жизнь на себя. Предпочитаешь жить собой, игнорируя возможность отдавать во внешнее, и, тем самым, состояться не только для себя, но и для окружающего.
- Я тебе, кстати, об этом и говорю. О том, что я хочу сама выбирать, как и в чём мне состояться. Без оценок моих действий.
- Во-первых, Даш, оценки неизбежны. Ты совершаешь поступки, они, в свою очередь, получают оценку, независимо от твоего желания или нежелания. Вопрос в том, что ты, сознательно абстрагируясь от признания социальности всех своих поступков и телодвижений, сама же себе противоречишь. Я мог бы с тобой согласиться, будь ты, в прямом понимании этого слова, отшельником. Однако, ты не в рубище, и голова твоя пеплом не посыпана. Да и живёшь ты, заметь, далеко не в ските захолустном.
- Ой, дорогой мой, не надо, прошу тебя, облекать меня в стереотипы приверженности к какой бы то ни было вере. Пошла уже песня, гляжу про скиты и кельи. Мне вообще фиолетово до того, где я, и в чём я.
- Неправда, Даш. Тебе не всё равно. И именно поэтому твои поступки лишь внешне декларативны, но ни в коей мере не маргинальны по сути. И весь твой протест всего лишь устная прокламация, не более. А самое обидное как раз таки в том, что твоё, тобой же взрощенное эго, не позволяет тебе обернуться в мир. Всеобъемлющий и потрясающий. И поэтому ты до сих пор смотришь в себя саму, упиваясь своими представлениями о кажущейся неправильности. Казалось бы, это нормально. Но в то же время сигнализирует о некой зашоренности. Закрытости, если хочешь. Ограниченности. Понимаешь?
- То есть я, по-твоему, эгоист, да?
- Нет, Даш. Ты всего лишь инструмент своего эго сейчас. И оно тобой с лёгкостью манипулирует. Ибо наслаждаться внутренним, в ущерб взаимодействию с внешним, крайне удобно. Но это тупиковый вектор. «Вещь в себе», если хочешь. Если по Канту. И, согласись, сублимация внутренних переживаний, эмоций и оценок может настолько тебя захлестнуть и поглотить, что ты вполне готова превратиться в самозамкнутую систему.
- А это разве плохо?
- Это неправильно, Даш. Ты не «натуральное хозяйство», прости. Пищу для ума и туловища ты черпаешь из внешнего, так? И варишь это всё в себе. Не будучи готовой делиться продуктом. А какой смысл, скажи мне, в подобной пароварке, если она работает для себя? Если из неё не почерпнуть половником густого питательного варева? Того и гляди заплесневеет, не будучи испробованным.
- Метафорист.
- Исключительно для наглядности, Даш. Впрочем, мы отвлеклись.
- Вот именно. Мы вообще начали с того, что ты изверг.

Ещё, почему мне интересно с Дашкой, так это от того, что она много читает. А я люблю начитанных и эрудированных людей. Тем более, девушек. И пишет, соответственно, грамотно. А это уж, тем более, крайне для меня важно. Не терплю, когда встречаю ошибки в тексте. Грамотность письма это в какой-то мере нарративное лицо человека.
У Дашки чудный, пронзительный голос и красивые, глубокие глаза. Она прекрасно владеет словом, и вообще натура во многом утончённая. Мне кажется, она очень обидчивая и ранимая, но умело это скрывает.
А ещё мне кажется, что Дашка иногда жестока по отношению к своим родным и близким. Жестока так же, как и я, так же, как и многие из нас. Даже если кто-то и боится открыто себе в этом признаться. Это в чём-то смахивает на доисторическое колдовство, будто можно вдруг взять и разрыхлить острой палкой след человека.

- Ладно, давай-ка пока что обойдёмся без этих твоих экстраполяций в веру, эго и прочие вопросы без ответов. Расскажи лучше — чего ты боишься? От чего убегаешь? Должен же ты от чего-то убегать, хотя бы внутренне, при всей своей внешней невозмутимости?
- Слаще всего наверно убегать от ответственности. Не знаю, Даш. Все мы наверно стараемся не бежать, а то, от чего на самом деле бежим, уловить, как правило, не в состоянии. Не знаю. Я, пожалуй, расскажу тебе одну историю. Может быть, это бег в какой-то мере.

Это был самый канун Нового Года. Не буду упоминать, какого именно, да это и не столь уж важно. В отличие от последних лет, зима в этот год стояла холодная и многоснежная, со злыми северными ветрами и ядрёными морозами. Работы в последние предпраздничные дни было много. Закрытие годового отчётного периода, подведение итогов, переходящие проекты со стратегией дальнейшего развития и так далее. В общем, большей частью офисная бумажная рутина, которой тоже когда-то надо заниматься. При моей текущей ежедневной загруженности вполне понятно, что масса формальных вопросов оказалась отложенной до максимально возможного дедлайна. А тридцатого числа мне позвонила Таня.

- Ало, привет, дорогой, я купила билеты. Я завтра приезжаю в семь утра. К тебе. Встречай на вокзале.
- Зачем Таня?
- Как зачем, дорогой? Вместе встречать Новый Год.
- Я уезжаю завтра. Меня не будет в городе.
- В общем, встречай меня, ладно? Я в семь утра буду на вокзале. Я соскучилась.
- Ты что, не понимаешь? Я не смогу тебя встретить. Я уеду.
- Ну и ладно тогда.

Сдала Таня билеты, или нет, я не знаю. Наверно сдала. Даже если она и приезжала, то могла, конечно, переночевать у подруги, периодически меня набирая. Может даже и встретила тот Новый Год с подругой, а не со мной.
Наши стремительно развивавшиеся в течение последних пяти месяцев отношения подошли, как мне казалось, к своему закономерному финалу. По крайней мере, с моей стороны, как бы эгоистично это ни звучало. В общем-то, всё, как обычно и бывает в таких случаях, было предельно банально. Наше знакомство с Таней состоялось в середине девяностых годов, длилось недолго. Это была любовь, а скорее даже влюблённость. Юношеская, если не сказать детская, недосказанная и нереализованная обоюдными признаниями. Запомнившаяся сладостными и будоражащими воспалённое чувство полунамёками. После, как водится, наши пути-дороги разошлись, и мы были надолго потеряны друг для друга среди собственных жизненных перипетий.

Спустя почти, что пятнадцать лет мы снова встретились, и чувства вспыхнули с новой силой. Пожалуй, на этот раз правильнее было бы назвать это страстью. Всепоглощающей и сумасшедшей, которая нас захлестнула и выбила из привычной будничной колеи, подарив сладость воспоминаний и неоднократную возможность наверстать упущенное. Вот и донавёрстывались. Когда я опомнился, Таня всерьёз рассчитывала на наше совместное и безоблачное будущее. К которому я был совершенно не готов. И Таня знала почему. Она ни разу мне не сказала ни одного слова по поводу моей семьи, но я понимал, что это, в конце концов, неизбежно. Вот именно в преддверии этого момента я и сбежал. Сбежал от бесконечных ежемесячных командировок в её уютную однокомнатную квартиру в другом городе. От долгих телефонных разговоров. От всего. Мне очень хотелось верить, что спустя время она меня поняла. Изверг?

А тридцать первого числа я действительно был в поезде. Выключил телефон, устроился в самом уголке, у окошка боковухи и раскрыл книгу. В кармане плеер с как обычно разноплановой подборкой. Amy Lee, ретро середины прошлого столетия, ПТВП, Психея, Slipknot, Ежи и Петруччо, все выпуски Therapy Session. Я люблю слушать музыку именно так, чтобы не строго очерёдно-упорядоченно по исполнителю и альбомам, а вперемешку. Этакая музыкальная смена настроений. Под рукой поллитровка Колы. Беру именно Колу, а не Пепси. Вкус разный.
Ехал я, кстати, в плацкартном вагоне. Буквально за неделю до Нового Года удалось совершенно случайно выцепить билет при том, что даже СВ были раскуплены. Удачно попал. Как говорится, в нужное время в нужном месте.
В вагоне на удивление было тепло, но не душно, а вот стены тамбура оказались напрочь заиндевелыми. Прислонишься, и холод ощутимо проникает внутрь сквозь плотный свитер. Пытаться отогреть стекло ладонью в надежде освободить кусочек дверного окна от намёрзшего льда даже и не стоило пытаться. Так и курил, покачиваясь на ногах в такт вагону и рассматривая причудливые узоры оконной наледи.

Я планировал тихо и спокойно отсидеться в течение всей поездки за чтением и любимыми треками в наушниках, перемежая своё уединение редкими глотками Колы и вылазками в тамбур на перекур. Поезд увозил меня на север Урала, в места глухие и отдалённые, прочь от городской суеты и предпраздничного ажиотажа. Я был счастлив.
Собственно, в тот самый день, тридцать первого декабря, мы и познакомились. Сначала я даже не знал её имени. Они зашли в вагон уже перед самым отправлением. Три подружки, которые, по всей видимости, ради разнообразия решили провести новогодний уикенд в периферийной глуши нашей необъятной Родины.
У неё в руке была банка пива, и она остановилась как раз напротив меня, в проходе, широко расставив красивые ноги в облегающих джинсах. Вообще, все её повадки и манеры, буквально с первого, мельком брошенного взгляда, говорили о натуре целеустремлённой и даже чуть нагловатой. Признаться, я отчего-то импонирую такому типажу поведения, хотя сам не в пример более аккуратно и осторожно предпочитаю себя вести в общественных и многолюдных местах.

Как это часто бывает с приобретением железнодорожных билетов в горячую пору активного пассажиропотока, двум из трёх новоприбывших девушек-попутчиц суждено было стать моими соседками по плацкарте, а у третьей место было уже отдельно от подружек, далее по вагону. По это простой причине она, наскоро оценив смелым взглядом имеющую место быть обстановку, и предложила мне поменяться местами.

- Молодой человек, а можно попросить Вас поменяться со мной местами? С Наступающим Вас, кстати. У меня, зато в самой плацкарте место взамен Вашей боковушечки. Соглашайтесь, а? Меня Наташа зовут.
- Андрей. Не вопрос, мне, в общем-то, без разницы.
- Вот спасибо. А я думала, это Вы ради меня исключительно.
- Хорошо, пусть будет исключительно ради Вас.

Мы дежурно улыбнулись друг другу, наскоро поменялись местами. Я помог забросить ей сумку на багажную полку, и был вознаграждён ещё одной очаровательной улыбкой и троекратным «спасибо» уже не только от неё, но и от её подружек.
Спустя полчаса, после проверки билетов, встретились в тамбуре. Вся троица курила. Я, не изменяя своим давним пристрастиям, травил организм Парламентом. Тем, что при покупке именуется «обычным», и содержит максимальное количество смол, СО и прочих гадостей. Наташа же, как выяснилось, отдавала предпочтение Парламенту лёгкому. Насчёт остальных двух её товарок я, признаться, не интересовался. Наташа, конечно же, на их фоне отличалась, и, надо сказать, в очень даже лучшую сторону. Красивая, стройная, гибкая. Смелые синие глаза. Не голубые, а именно синие. Безумно изящные брови. Ну и прочие округлости, что уж тут скрывать.

Мне никогда, кстати, не доводилось встречать Новый Год в поезде. А тем временем люди достали мишуру и прочие аксессуары, украсили вагон. Удивительно, честное слово. Надо сказать, что откровенного пьянства не было. Проходя время от времени через вагон, чтобы покурить, я наблюдал исключительно умеренное и вполне культурное потребление спиртного.
Как раз во время моего очередного променада в тамбур на пути у меня поднялась с полки, перегородив мне дорогу, Наташа.

- А я Вас, кстати, приглашаю составить нам компанию. Вот, посмотрите, я уже Вам и коньячку налила.
- Спасибо большое за приглашение, но, честно говоря, опасаюсь помешать Вашим попутчикам.
- Ой, перестаньте, прошу Вас. Я настаиваю. Присоединяйтесь, а? Я Вам говорила, что Андрей моё любимое мужское имя?
- Буду знать, спасибо, Наташа. Я покурю и подойду чуть позже, хорошо?
- Смотрите. Я буду ждать.
- Договорились.

Так что, мирного уединения у меня не вышло. Через пятнадцать минут я уже сидел рядом с Наташей, благодарно принимая от неё время от времени стопочки с коньячным спиртом, которого оказалась целая пятилитровая канистра. Курить мы теперь ходили с ней вдвоём, и на третий или четвёртый раз она первая потянулась ко мне губами.
Сошла с поезда она со своими подружками на следующий день. Мне оставалось ещё километров триста пути. На прощание Наташа сказала:
- Пока, Эндрю. Было весело, спасибо.
- Я позвоню, Наташ.
- Ага.

Я действительно позвонил. В конце января. Мы встретились в кафе, я уже не помню его названия. Я был с цветами, Наташа была, как всегда, ослепительно красива.

- Ты знаешь, я, честно говоря, совершенно не ожидала, что ты позвонишь. Я удивлена.
- Я же обещал, Наташ.

Таня звонила ещё несколько раз в январе. Я не брал трубку. Она писала мне сообщения и письма на электронку, я удалял, не читая. Я бежал.
Тем временем отношения с Наташей развивались самым стремительным образом. Кино, боулинг, рестораны.

- Ты знаешь, Андрей, мне хорошо с тобой. Легко и хорошо. Я давно уже так себя не ощущала. Ты как будто привнёс в мою жизнь осмысленность. Я просыпаюсь и первые мои полусонные мысли о тебе. О том, что предстоящий день опять подарит мне частичку тебя.

Я улыбался и думал о том моменте, когда Наташе начнёт недоставать частички, и она захочет меня целиком. Я знал всё наперёд.
Её, Наташина, постель. Она не носила дома бельё, и мне представлялось это крайне удобным. Наташа много мне рассказывала о своей жизни, а я всегда внимательно слушал. Я люблю слушать людей. Делать выводы о человеке, перекатывать послевкусия услышанного в уме, прогнозируя и анализируя.

- Наташа, посмотри-ка, вот ты такая красивая. Ты совсем немного моложе меня. Где же все твои женихи? Куда они смотрят и почему не вьются вокруг?
- Ты знаешь, мне последнее время даже сексом банально не с кем было заняться. Я не хочу для себя проходных вариантов. Я не терплю, ты знаешь, мат и вульгарность. Я не хочу времяпровождения. Я хочу будущего. Нормального.

Я много спрашивал Наташу об её жизни, детстве, родителях, друзьях, работе. Она молодец, и у неё всё получится. Со временем. Но не со мной. Я оставался у неё на ночь, но не более пары раз в неделю. И у неё в ванной уже стояла на полочке над раковиной одна из моих «вторых» зубных щёток. А я ждал того самого неминуемого разговора. Обо мне и о нас.

- Андрей, я хочу видеть тебя рядом с собой постоянно. Мне тебя очень не хватает, и я постоянно думаю о тебе. Я хочу просыпаться у тебя на плече и засыпать каждый вечер с тобой, чтобы ты меня обнимал. Так нежно, как ты умеешь.

У Наташи очень красивые глаза. Я любил в них заглядываться. Она никогда не отводила глаз, и мне это нравилось. Нравилось, что она умеет смотреть «в ответ». А однажды утром я закрыл за собой дверь её квартиры в последний раз.

Чистой воды совпадение, но как раз в то же самое время на работе выдали корпоративные номера. Выборочная рассылка по контакт-листу из телефонной книги о смене номера мобильного. Наташа в список адресатов, понятное дело, не вошла. Она позвонила спустя неделю, проведя, очевидно, оперативно-розыскные мероприятия по поиску моего рабочего номера телефона.

- Здравствуй, Андрей. Что произошло? Ничего, что я вообще-то волнуюсь? Где ты и что с тобой? Ты ничего не хочешь мне сказать?
- Наташ, извини. Не звони, пожалуйста. Я сам тебя наберу.

Кладу трубку. Завтра у Наташи день рождения. Спустя неделю я окажусь в рамках служебной командировки на побережье Чёрного моря, где милостивая судьба подарит мне очередную встречу с горячей южанкой по имени Юля. Я снова на старте, и ожидаю лишь хлопка выстрела спортивного пистолета, чтобы сорваться в очередном спринте без побед и без поражений.

***

Я внутренне выдохнул. Выговорился, что называется. Дашка тоже молчала, что-то задумчиво прикидывая про себя, неспешно наматывала светлый локон на палец. Волосы у неё чаще прямые, но иногда чуть вьются к концам. То ли завивка, то ли ещё какие женские штучки. Я не силён особо в этих тонкостях. Мне важен конечный результат, а не нюансы процесса.

- Вот такая вот история, Дашка. Ты знаешь, будто сам заново пробежался по лицам, датам, событиям. Ты, наверное, сейчас, мягко говоря, плохо обо мне думаешь после всего, что я рассказал. Но я это к вопросу о беге. И об извергах.
- Да, ты знаешь, тут лучше совсем никак не думать, чем думать плохо. Ибо это всё настолько банально и до такой степени чистейшей воды оскомина, что просто сил нет. Ты не лучше и не хуже других. А то, что ты имеешь смелость себе самому в чём-либо сознаться, тебя, поверь, ни капли не обеляет. Я бы лично на месте этих куриц никогда бы не оказалась, смею тебя уверить.
- А ты, Даш, чем-то отличаешься от других?
- А разве нет?
- Ладно. Я не об этом сейчас. И я не ищу в тебе, или в твоих словах противоречий, поверь. Я о другом совершенно.
- И о чём?
- Понимаешь, Даш, я рассказал ведь тебе этот случайный эпизод не для того, чтоб как-то себя показать. С плохой или с хорошей стороны, неважно. Пусть я, как ты говоришь, имею смелость для себя в чём-то сознаться, или себя же за что-то осудить, не суть. Я к тому, что весь этот бег, если можно так охарактеризовать наши скачки по вершинам жизненной синусоиды, нам лишь для того, чтобы что-то ухватить. Нам ведь свойственно пытаться слизать вершки. Снять сливки, что называется.
- И?
- Нет никаких «и», Даша. То, с чего мы начали наш сегодняшний разговор, не имеет никакого отношения ни к тебе, ни ко мне. Ты можешь мне говорить, что поведение моё и поступки, и даже отдельно взятые слова свидетельствуют о чертах характера. О поведенческой мотивации. И здесь, безусловно, легко вешать ярлыки типа «изверга». И мне точно также легко будет развернуть эту идиому в отношении тебя, если я задамся целью развенчать в пух и прах твою идеологию насчёт отношения к стереотипам касательно репродуктивной функции. Всё дело в том, Даш, что в такого рода поступках и словах фигурируем не я, и не ты.
- А кто тогда?
- Эго.
- Эго?
- Именно так. И не больше, не меньше. То самое «эго», которому так удобно превращать твою жизнь в повседневное самоэмоционирование. В любование собой. Так, чтобы ты не имела ни малейшей возможности вглядеться в мир по-настоящему. Чтобы тебе оставалось только успевать видеть то, что ты можешь успеть взять. И чтобы ты никогда не увидела, как много ты можешь отдать и что получить взамен. Если предельно упростить, то можно свести это к понятию «эгоизм». Но это не совсем так.
- Ты меня реально что-то запутал. Ты хочешь сказать, что я только беру и ничего не оставляю взамен миру? А кто этот мир, и что я должна ему оставить?
- Беда в том, что ты об этом даже не задумываешься. Твоё эго всегда очень вовремя подпихивает тебе удобную почву для собственных переживаний. Для личного овеществления окружающего в призме твоего же собственнического к миру отношения. Любые эмоции, а чаще как раз таки негативные, крайне удобны для вторичного и, даже более того, многократного переживания и перепахивания. Вспомни, как часто ты поднимаешь из памяти какие-либо неприятные моменты? Как часто ты возвращаешься к тому, чтобы, быть может совершенно подсознательно, но подстегнуть свои насквозь отрицательные эмоции и впечатления по поводу человека или какого-то явления? Гораздо чаще получается, чем позитивные, не правда ли? Если задуматься?
- Не знаю. Я не задумывалась никогда.
- Вот.
- Да ну тебя. Надоел. Как зануда, право слово.
- Вот и я тебе о том же, Даш. Не задумываемся. И поэтому не отдаём то, что могли бы. Хватаем вершки и скачем. Бежим, одним словом. От того, чтоб остановиться, посмотреть на себя и задуматься. А времени ведь совсем мало. Его катастрофически нет. Потому, что эго, твоё эго, шепчет тебе на ушко постоянно: «Трать время на себя, любимого. Используй его с толком. Потребляй».
- Ну и ладно. И буду потреблять.
- На здоровье, Даш. Только я такой же изверг, как и ты. И тоже потребляю. И тоже бегу.

В тот раз Даша мне ничего не ответила. Да я и сам, по правде говоря, до сих пор не ответил себе на большое количество вопросов, подобных этому. Почему? Потому, что эго не дремлет. Пинает меня под зад в удобные ему моменты. А я и рад бежать. Я же спринтер. Без побед, но и без поражений. А так хочется быть хлопком от выстрела на старте. И ленточкой на финише. Одновременно. До невозможности просто. Чтобы то, что посередине, с самого начала удобно уложилось в короткое слово «Жизнь». От старта к финишу.