Чхеидзе Заза : Визуально - прозаическая инсинуация

В сердечном просторе есть место для уймы позиций. А гляделки-буркалы видят лишь там, где как окошко открыта книги страница.
То есть страницы книг, говорящие о ароматных, блаженного ада искусах. Все их разнородные линии уживаются под всеобщей кровлей, измеренной аршином изящного вкуса.
Читаю их я сочувственно ропща и сетуя иногда. Они сочинены ощупью, вслепую, со всевозможными искривленностями и срывами в питейные погреба.
Каждое их положение выведено мускусным запахом и мутной слезой преступника щелкопера, перед судом присяжных. На их каждой иллюстрации кувырколлогия самоценного слова и эксцентрического образа восторженного ража.
Они всегда гонятся за мной по пятам в мечтах и в глубинах снов. Я вижу, как они ползут за мной как судебный приговор из словесной эквилибристики незнакомых языков.
Они неотвязно травят меня сложной сетью миропонимания, перепивающегося и перекуривающегося в мироощущение. Настойчиво ползут курчавой сетью чувствований и причин, которая однажды обовьет и свяжет в ока мгновение.
Искривленные группки человечков разодетые в изъеденные молью, желтые кофты и ассиметрические костюмы, без дела слоняются по отшлифованным дождем и туманом улицам. Оброненные с тех книг пуговицы, они тихо бесшумно пришивают к своим нарядам.
Тем самым они пытаются их освежить, желая выжить. Выживая сами, — выживают других. Моя душа темна как уголь и облегчена как дым, в вырывании бегства от них.
А турнир на арене эстетики уже давно увенчан финалом. Бурлюк Давид Давидович сказал, что все любители, выжившие после отборочного тура, автоматически зачислены в разряд профессионалов.
Перед болью потерпевших поражение затихаю и я тоже. Придется им в стационарах кушать касторку и пить молока побольше.
Прозрачные мысли быстры и скользки. Они безо всякого гвалта и визга, потоками чувственных, визуально — прозаических инсинуаций плавают в мозге.
Голограммы ненависти проникли в кровоток, пузырями без поверхности, волнами неопределимой амплитуды. Проникли ненавистью к вчера и сегодня, разбивая его каноны как предметы бытового уюта.
В сердечном пространстве есть много места, но гляделки-буркалы видят только то, где книги страницы открыты. И на каждой странице живут картины спасения от налегающей воблы быта.