: юзми

Настя сегодня опять крутилась перед зеркалом с самого утра. Она зачем-то примерила розовый парик под каре, выпятила вперёд грудь и прошептала своему отражению: «Use me».
Повернулась спиной, положила руку на правую ягодицу, сжала её и сказала уже в полный голос: «Use Me, Сука!».

С самого утра Настя опять была дома одна. Она уже можно сказать привыкла к своему одиночеству и, в нём же пребывая, часто примеряла особо любимые комбинации, преимущественно чёрно-розового цвета.

Помимо них, в своём жизненном багаже Настя имела
два аборта от ветреной юности, замечательную грудь третьего размера и первые признаки набившего оскомину женского алкоголизма. Признаки, может быть, и не являлись признаками, но выпить Настю тянуло ежедневно. Несмотря на наличие ответственной работы в социальном учреждении и, возможно, в какой-то мере благодаря отсутствию постоянного спутника жизни, выпить Настя умудрялась каждый день. Делала это с чувством глубокого внутреннего удовлетворения, как в компании, так и без оной. Вот и сегодня она с самого утра пропустила пару банок алкогольного коктейля.

Странное дело. В последнее время незначительное на первый взгляд количество градусов в незначительном на первый взгляд количестве доставляло ей давно ни с чем несравнимое удовольствие. То есть секс конечно она из своей жизни не вычёркивала, но в последнее время он не оставлял того трепетного послевкусия, которое должно было по идее оставаться. Так и вчера, очередной Рома, приклеившийся губами к её соску и заходившийся в своих собственных пароксизмах, почему-то не доставлял ничего кроме ощущения тупых толчков внутри. Настя же не ощущала себя благодарно раскрытой и изо всех сил пыталась избавиться от желания вытолкнуть его из своего междуножья. Впрочем, долго ей думать об этом не пришлось, так как Рома опростался быстро, и благодарно скатившись подле, положил ей руку на изслюнявленный сосок.

Настя в последнее время трахалась, исключительно напившись. Это не мешало ей вполне адекватно оценивать происходящее, хотя оценивать было практически нечего. Одинаковые до безобразия потребители её замечательных сисек ей давно наскучили, а хотелось нежных вылизываний и нежных проникновений. Она, конечно, понимала, что новоиспечённые мачо каждый раз изо всех сил старались продемонстрировать ей свою брутальность и потому отдавали предпочтение жёсткофрикционной амплитуде на поле брани.

Алкоголь вёл с ней себя совершенно иначе. После нескольких глотков накрывало нежно и томно. Голова светлела и рожала гениальные мысли десятками так, что последние напирали пачками на первых, и совершенно неясно становилось, куда их все девать. Руки и ноги приобретали поразительную лёгкость и, если за окном стоял вечер, Настя выходила на лестничную клетку с трафаретом и баллончиком краски. Она рисовала бабочек. На стенах, на полу, на окнах. Не рисовала только на соседских дверях, не считая их достойными точками приложения своего таланта. Возмещали это недоразумение бездомные кошки и собаки, которые, несмотря на наличие кодового замка на двери парадной, умудрялись еженедельно выборочно нагадить на соседские коврики.

Настя улыбается бабочкам и экскрементам по утрам, когда отправляется на свою социально значимую работу. А работает она медсестрой.

Сегодня у неё выходной и Настя крутится перед зеркалом в недавно приобретённой чёрно-розовой кружевной комбинации с розовым париком на голове.

Внезапная вибрация телефона заставила её прерваться и прочитать sms-ку. В сообщении значилось: «тварюга ты». Абонент неизвестен, обычный набор цифр. Странно. Настя открыла третью банку алкодряни и обильно приложилась к алюминиевому устью.

«Перезвонить что ли?» — подумала она. Безусловно, что данная мысль была облегчена коктейлем и потому сумела спонтанно проскочить. «А позвоню!» — второй раз подумала Настя и набрала номер.

Через пять гудков трубку снял Он. То, что это именно Он, Настя поняла сразу же, по его как обычно насмешливо-циничному «Алё». Настя бессильно опустилась на кровать и почти заплакала, по-детски искривив губы. Он сказал ей «Привет», а она молчала, не зная как ответить. Не зная как быть и не в силах положить трубку.

Настя провела рукой по шее. Шрамы уже не выглядели так, как полгода назад. Хотя в любом случае останутся на всю жизнь. Настя и сама не понимала, то ли любовью останутся, то ли ненавистью.

***

Не могу сказать, что первый раз меня напугал. Всё произошло настолько естественно, что я наверно просто чувствовал себя подготовленным к этому. Мне опять снились всю ночь эти разговоры. Семейные вечерние мозготрахи. Мы давно снимали квартиру. И восемь лет я отдавал половину зарплаты в чужие руки за счастье называть чьи-то углы своими. Не могу сказать, что жена меня не понимает или не любит, но последние полгода её желание заиметь квартиру путём моих родственников начало меня напрягать и наверно всё-таки отдалять от неё.

Я её понимаю. Понимаю, что нашей семье нужен собственный фундамент в плане жилья. Двигаться далее и созидать семейное счастье. Быт разрушает и отупляет. Банальности. Но я не готов, почему-то до сих пор не готов шагать через головы близких и родных мне людей, копая под себя. Юлить, уговаривать, плакаться.
В общем, эта тема меня конкретно напрягала и напрягает. Даже, несмотря на то, что сегодняшнюю ночь я коротал не в лоне семьи, а в постели Насти.
С Настей я познакомился в 1995-ом году, когда мы с ней попали в состав группы школьников, отправляющейся в Артек. Наверно это была любовь, и после лагеря мы переписывались ещё полгода, а потом, как говорится, судьба нас разбросала.
Встретился я с ней заново спустя 14 лет, и, признаться, меня захлестнуло по-настоящему. Мы признались с ней друг другу во всём заново и в силу того, что нам было уже далеко не по 14 лет отношения зашли гораздо дальше, чем в минувшем 95-ом. Именно поэтому сегодня я был у неё в постели уже не в первый раз, и мысли о собственной семье меня если и посещали, то мимоходом и ненадолго.

***

«Ты мужик или кто вообще? Да ты тряпка просто! Я уже восемь лет жду, что ты наконец хоть что-то сделаешь. И если твоя бабка обещала нам разменять свою трёхкомнатную, то пусть она теперь и дарит тебе свою квартиру. И в том, что мы до сих пор переезжаем с места на место, виноват ты и только ты. Не можешь заработать, получи иначе. Пусть разменивают. Наши дети ни в чём не виноваты. И думать ты о них в первую очередь должен, а не о бабке, которая при смерти там где-то…» — я вспоминаю твоё выражение лица при этих словах, вспоминаю все эти бесконечные разговоры, набрасывающиеся на меня долгими зимними вечерами.
«USE ME» — плывёт, плывёт в мозгу. Ты права, любимая. Твои пинки, они как бальзам. Плохо то, что не на душу. Мама, прости, я уже почти что не интеллигент. Пользовать друг друга – не за этим ли мы все собрались? А социальные формы обьединения всего лишь формы для более удобного использования. Необходимый инструментарий манипулирования.
Помнишь, ты мне сказала, что я ночами странно себя начал вести? То ли бросаюсь куда-то неожиданно, то ли вою тихонько что ли. Нет, это не бред, и в психушку я сам себя запирать не намерен. Я ж в ответе за тех. Ты не бойся. Я люблю тебя всё равно. И детей наших. Я много кого люблю.
В тот раз я убежал. В свой первый раз. Я знал, что Настя сможет себе помочь. И знал, что я сам себе помочь уже не смогу.

***

Настя коснулась рукой своей шеи и снова окунулась в ту ночь. Под утро, после отрывочного нежного сна. Под утро, после изнуряющей любви раз за разом. Он утробно взвыл каким-то страшным исходящим изнутри звуком, звериным, обречённым. И впился ей зубами в горло. Она оттолкнула его, руки скользнули по её же собственной крови. Бросилась в ванную. Настя слышала, как хлопнула входная дверь. Раны оказались не глубокими, неотложка приехала на удивление быстро, но шрамы остались.
«Жалкая, наивная рабыня» — так подписывалась Настя в своих, неотправленных ему письмах. За те пару месяцев, что провели они вместе в знойных ночах и предрассветной истоме, она узнала о нём практически всё. Всё, что произошло в его жизни за 14 лет её в ней отсутствия. Она уже практически видела себя в ней. После его развода, его депресняков, запоев, нервных срывов. Она представляла часто, как прижимает его к своей груди, и он заходится в глухих рыданиях. А она повторяет раз за разом: «Всё будет хорошо, хороший мой».
USE ME?
Насте говорили подруги, что он её использует. Говорили, что она очередная жертва в его вечных поисках несуществующего счастья.
«Такие, как он» — говорили подруги – «Никогда не будет рядом с такими, как ты. А ты останешься снова одна.»
Настя не верила им. Она до сих пор не знает, верит ли.

***

Я не пытался дать оценку своему поведению или своему поступку в ту ночь. Любовь к Насте была самым настоящим саморазрушением. И его не сравнить с тем ровным чувством, на ниве которого я столько лет подряд выстраивал своё личное счастье в своей личной семье. Избавился я от него или нет? Наверно избавился.

Второй раз я, в отличие от первого, помню хорошо. Я тогда сразу понял, что мне практически пиздец. Те двое обторчанных ублюдков напали на меня, когда я возвращался домой. Они оба были здоровее и держались вполне адекватно. И я сразу понял, что мне не выстоять, а помощи ждать неоткуда, вокруг было безлюдно.
Я несколько раз натыкался на телепрограммы по самообороне, и каждый раз при просмотре ловил себя на мысли, что в условиях реального уличного адреналина все эти слащавые советы о правильных захватах и подсечках как-то совершенно не то. На улице, в грязной и подлой драке ты ведёшь себя совсем не так. Либо трусишь и пытаешься выплыть по принципу «попинают и уйдут», либо звереешь и чаще огребаешь по «самое нехочу».
В тот раз я бросился в отчаянном прыжке на шею того, что стоял ближе, занося ногу для очередного удара, закусил податливое тёплое горло и изо всех сил сжал зубы. Остальное доделал он сам, отбросив меня изо всех сил от удивления вместе с куском себя же, оставшимся у меня в зубах.
Я бежал прочь, отплёвывая изо рта липкое и приторно сладкое с кусками чужой кожи и чего-то ещё. Сзади слышал крики, но почему-то знал, что меня не догоняют.
Семья моя была в то время в отъезде, у родителей. Я, пробежав квартал, наскоро вытерся снегом и дома смог спокойно себя привести в порядок. Точнее, не себя, а скорее свою одежду.
Бешенство. Бояться его? Или использовать?
USE ME.

***

Настя, так до сих пор и не поняла, любит она его или ненавидит. Он на многое открыл ей глаза своим появлением в её жизни и своим уходом. Она знала с самого начала, что он ебанутый, но именно это ей в нём и нравилось. Его непредсказуемость в любой мелочи завораживала. И от него пахло силой. Той внутренней силой, которую, как думалось Насте, просто не смогли учуять те остальные, что окружали его все эти годы.
И Насте казалось, что она его тоже, в свою очередь, использовала. Использовала для того, чтобы никогда не возвращаться к себе прежней. Не писать стихи и не влюбляться больше. Настя благодарна ему за шрамы внутри. Не те, которые на шее, а те, благодаря которым она теперь ищет. Ищет себя, свою жизнь и своё счастье. И пристально вглядывается в мелькающие мимо дни.

***

В один из вечеров я открыл ключом дверь в свою очередную сьёмную квартиру. Встречал меня, как обычно, детский топот. Сын и дочка каждый вечер бегут мне навстречу, оглашая коридор детским смехом и радостью. Я счастлив.
Перед сном я сказал тебе: «Знаешь, я боюсь спать с тобой. Правда. Не пойми превратно, всё остаётся как есть, просто я с недавних пор боюсь себя. Помнишь, недавно ты мне рассказывала, что как-то ночью я бросился на тебя среди сна. Я на самом деле тогда сразу же проснулся, и я помню себя в тот момент. Прости, но мне кажется, что я не могу себя контролировать. Я не знаю почему. Как и сегодня, мы будем укладывать деток, но спать я буду пока что на кухне».
Эти широко распахнутые глаза. Мы с тобой почти избавились от настоящих эмоций за долгие годы. Мы настолько искусно научились маневрировать лодкой быта на волнах настоящего, что почти разучились глядеть в глаза друг другу. В тот раз ты смотрела по-настоящему. Я благодарен тебе за всё. За наших детей и за твоё понимание. Равно как и за непонимания. Используй меня.
USE ME.
Я с тобой всегда. И ты знаешь, что можешь на меня рассчитывать. Ну или пользовать меня. Это кому как будет угодно.

***

Сейчас я в больнице. Я давно не следил за своими зубами. Не обращал внимания на насморки и тяжесть в переносице. Недавно боль стала непереносимой, и рентген показал жуткое дерьмо, которое таится у меня в голове. Это не мои мысли, нет. Обширные загноения, ползущие в мозг. Частично гойморитные, частично от дёсен и наверх. Странно.
Умереть от рака – банально. Попасть в дурку – банально.
Я не знаю, что со мной будут делать. То ли операцию, то ли ещё что похуже придумают сказать. Обследования выявят окончательный диагноз и как с этим бороться. Уповая на медицину, я скучаю по тебе и по нашим деткам и молю своих богов, чтоб не настал третий раз. Которого я не боюсь. Почему-то.
USE ME, Жизнь. Тварюга ты.