Fairy-tale : Петрович и Смерть

Петрович и смерть
Сторож больничного морга Петрович заваривал чай в большой алюминиевой кружке. В отличие от классических работников морга Петрович «горькую» не глушил, на тот свет он никак не торопился, в отличие от доктора Ивана Егоровича, который к семи вечера пребывал в состоянии тяжелого алкогольного опьянения и едва языком ворочал. У Ивана Егоровича, как у любого алкаша (да еще и патологоанатома), всегда находился повод. На данный момент он скорбел по молоденькой соседке Даше, которую привезли в морг с утра. Дашу, юную девочку девятнадцати лет, зарезал вернувшийся из армии жених Лешка. Не дождалась. Заявила, что выходит за какого-то столичного хлыща, а товарищи с дипломами ПТУ и пьяными рылами могут не беспокоиться. Лешка ей нож прямо в печень и вставил.
- Хорошая девка. Все органы здоровые. Жить да жить, — сокрушался Иван Егорович, стирая с опухшего красного лица соленую слезу.
- Налейте и мне, Иван Егорович, — это Костик, студент, нарисовался, — я с Дашкой в один класс ходил.
Иван Егорович щедро плеснул медицинского спирта Костику в кружку и закурил.
- Ты, Костик, алкашей уже резать помогал? – неожиданно поинтересовался Петрович.
Студент кивнул, принюхиваясь к содержимому кружки.
- Печень их видел? А легкие, никотином разрушенные? Неужели после таких зрелищ еще и пить-курить охота?
- У нас горе, Петрович, — заметил сурово доктор Ваня, — а когда у русского человека горе, он обязан принять. Не слушай его, Костик, он до тысячи лет жить собрался. Мафусаил!
- И до тысячи доживу, — уверенно сказал сторож, — чего не жить-то. Огород есть, кролики. Жена у меня хорошая, внучат трое. Рыбачу. А на стол к Ивану Егоровичу и в холодильник я завсегда успею.
- Ну, дай Бог тебе здоровья, Петрович! – доктор Ваня опрокинул в себя спирт и закусил принесенным из дома бутербродом. Костик последовал его примеру.
В половину восьмого вечера Петрович остался один. Он выпил чай, перекусил ватрушками с творогом, испеченными накануне женой, раскрыл книгу «Шукшин. Рассказы» и поудобнее устроился на стуле. Шукшина Петрович уважал: умел писатель так раскрыть душу русского человека, что в горле начинало першить, а на глазах появлялись слезы.
В девять в дверь морга аккуратно постучали. Петрович впустил пожилую худощавую женщину в сером плаще.
- Вы, должно, родня Даши? – спросил сторож.
- В какой-то мере, — улыбнулась тощая, поправляя выползшую из капюшона прядь волос с заметной сединой. – Коллега я твоя, Петрович. Смерть.
Петрович был мужиком не робкого десятка, но перекрестился и отошел от незнакомки подальше.
- То есть как это, Смерть? – спросил он, заикаясь.
- Так это, — передразнила его женщина. – Да ты сядь, не мельтеши. У тебя сроку еще полчаса. Потом заберу.
- Я ж здоровый, — жалостливо протянул Петрович, — я ж не пью спирт.
- Так тромб у тебя оторвется. Тромб – вещь коварная, Василий Петрович. С ним не поспоришь. Со мной тоже.
Петрович сел на стул и посмотрел на гостью повнимательней. Смерть оказалась женщиной вполне приятной внешне, если ее чутка, конечно, подкрасить, да плащ поновее купить. Глаза ее поблескивали красными огоньками, а сухие губы спокойно улыбались Петровичу.
Все, каюк. Кто с утра кроликам травы накосит?
- Давай хоть чай с ватрушками допьем, — предложил Петрович, — время-то есть.
Смерть села за стол, придвинула к себе чашку, покосилась на дверь, которая вела в покойницкую, и вздохнула:
- Собачья у тебя работа, Петрович.
- А у тебя? – осмелел сторож.
- И у меня, — согласилась Смерть, — вот дали задание: в поселке Тальянка одного человека забрать. Ты ж самый сторожил, тебе семьдесят пять будет через месяц. А потом еще в два поселка бежать, там по три человека. Пьет народец сельский, пьет! Итого семь человек по разнарядке надо забрать.
- Чего ж ты, матушка, без косы-то ходишь?
- Ржавая у меня коса, ржавая и негодная, — разозлилась Смерть. – А новую начальство не дает! Они там такие бюрократы. Да ты не волнуйся, Петрович, тебя они без проволочек в рай определят. Ты за всю жизнь одно добро делал. А если и матюгнулся где или по морде кому в молодости сунул – так то ладно, то и не грех почти.
Петрович задумался. Недавно кум подарил ему новую косу, острую. Кому она надо теперь будет? Жена кроликов продаст, ей с ними возиться неохота. Эх, жизнь!
- Ты ведь знаешь, где я живу? – спросил Петрович у Смерти. Та пробурчала «ага», доедая последнюю ватрушку. – Вот у меня в сарае коса. Справная, хорошая. Заберешь.
Смерть опустила глаза. Ей стало стыдно.
- Жалко мне тебя, Петрович. И кролей твоих жалко, и жену твою. Живи, добрый человек. Живи и радуйся. А я через лет десять к тебе еще зайду. Прощай.
Она дернула ручку двери, вышла и растаяла в теплой июньской ночи.
- Привидится же! – покачал головой Петрович. Он убрал со стола, вымыл кружки и вернулся к чтению Шукшина.
Ближе к утру, часов в пять, в морг ворвался Иван Егорович, небритый и мутный с похмелья.
- Беда, Петрович, беда! Костика из озера вытащили. Утонул. То ли по пьяни, то ли спецом. Он же по Дашке сох.
Петрович искренне пожалел студента Костика. Хороший парнишка был, дотошный. Все судмедэкспертом хотел стать, в милиции работать, помогать преступления тяжкие раскрывать. А теперь закопают на старом кладбище и кто вспомнит? Разве мать придет да над могилкой поплачет. Отец где-то на заработках на Крайнем Севере пропал. А другой родни нет.
В семь утра Петрович пошел кроликам травы накосить. В сарае вместо новенькой блестящей косы стояла позорная ржавая задрыга.
- Кум! – крикнул Петрович через забор. – Кум! У меня косу украли! Дай свою!
- Косу? – показалась седая взлохмаченная голова. – Это что ж за хрень такая, косы воровать?
- Разнарядка, видимо, — вздохнул Петрович.
С дальнего луга потянуло запахом свежей нескошенной травы.