Sundown : Закон - тайга

Густейшая трава неохотно расступалась перед ногами, обутыми в грубые драные кирзачи. Человек перебирал ногами как мог быстро, но ему казалось, что он делает это очень, очень медленно, что и имело место на самом деле. Быстро идти было просто невозможно - дичайшая зелень, по которой вряд ли кто-то топтался с самого сотворения мира, цеплялась за ноги, сковывала движения и отнимала остатки сил.
Человек тяжело, с присвистом дышал, иногда надрывно кашляя. Он поминутно оглядывался назад, но кроме древесных стволов, до самых корней окутанных разной зеленью, ничего не было видно. Но он не останавливался, хотя двигался уже заметно медленнее.
Солнце нещадно палило, лучи настырно лезли даже через густейшие хвойные кроны. Человек обливался потом. Он утирал его со лба рукавом засаленной фуфайки, но через минуту лоб уже снова был покрыт крупными прозрачными каплями. Человек оглянулся в очередной раз, по инерции пробежал еще несколько шагов, и с размаху полетел вниз, под высокий откос, как ему показалось. На самом деле это был полутораметровый обрывчик, под которым бежал довольно глубокий и широкий ручей. Человек плюхнулся в него, подняв кучу брызг. У него тут же перехватило дыхание - вода была неимоверно холодной, даже не верилось, что на улице лето. Он выскочил из воды уже на другом берегу, обернулся назад и стал всматриваться и вслушиваться. Какофония звуков принадлежала лесу, постороннего слышно ничего не было, только дыхание человека, частое, сиплое и прерывистое, вносило некий диссонанс. Человек постоял так несколько минут, потом опустился на колени и по-собачьи стал лакать воду. Зубы тут же заломило, но он не обратил внимания на эти мелочи. Напившись, он тяжело откинулся назад и упал на спину.
Он пролежал так не меньше получаса, пока дыхание не пришло в норму. Припомнив рассказы других людей и что-то из когда-то прочитанного и полузабытого, он, внутренне сжавшись, шагнул в ручей и пошел вниз по его течению. Ручей был извилист и коряжист, за время своего существования он подмыл и сбросил в себя не одно дерево, которое, за десятки лет размокнув, захламляло русло, делая его непроходимым. В таких случаях ручей подмывал слабый песчаный берег, оставляя рядом с собой нечто вроде запруды, в которой и догнивало дерево.
Человек неоднократно запинался, но удерживался на ногах. Он медленно, упорно двигался вниз по течению. Куда он хотел выйти, он и сам не знал, им двигала только жажда свободы и желание отойти подальше, подальше от проклятой зоны.
Он попал на зону за убийство. Отмечал с друзьями призыв в армию, банально не хватило выпивки. Кто-то, видимо, очень умный, посоветовал пойти и ограбить кого-нибудь - "все равно тебя завтра загребут, хули ты ссышь!". Кем-нибудь оказалась разносчица пенсии. Сломав подходящую палку, он выскочил сзади нее из кустов и что было дури зарядил ей по голове. Оттащил в кусты, выгреб из сумки всю наличность, которой оказалось всего несколько сотен рублей - рабочий день у нее уже закончился. Но и этих денег хватило на пополнение запасов водки. Он уже собрался валить до ближайшего ларька, как вдруг женщина зашевелилась. Тогда он неумело начал ее душить, содрогаясь при этом от страха и почему-то от стыда, причем стыд был абсолютно дикий и нечеловеческий - "бля как я ее с одного удара не пришил суку". Когда женщина перестала хрипеть и стукнула пятками по жухлой осенней траве, он отцепил вспотевшие руки и побежал в круглосуточный магазинчик на соседнюю улицу. На суде сказал, что не захотел покупать спиртное в ларьке, расположенном буквально в нескольких шагах, а причину назвать не смог.
Да, суд тем не менее состоялся. Его вычислили быстро, буквально за несколько часов. Взяли уже утром - на сборном пункте. Военком ругался, тряся бумагами, а напоследок профессионально с размаху врезал по почкам. Дали семь лет. До своего побега он отсидел семь месяцев.
Он все еще шел по течению. Свое местонахождение он примерно знал, но оптимизма это не прибавляло - до жилья было очень далеко, а у него с собой не было практически ничего.
Пройдя так часа два и почувствовав, что ноги начинают не слушаться, он вышел на берег, найдя какую-то солнечную прогалинку. Снова попил. Хотелось есть.
Перетряся всю фуфайку и остальную одежду, он выгреб неполную пачку сигарет и полупустой коробок спичек. Все это было промокшим. Он разложил свои запасы на плоском камне и время от времени переворачивал их.
В фуфайке был еще довольно большой кусок хлеба. Он тоже размок. Человек осторожно выложил его на камень, и, не задумываясь, съел до последней крошки. Выгреб крошки из кармана и тоже съел. Захотелось курить, но сигареты были еще влажные, спички тоже. Он терпеливо дождался, пока они более-менее просохнут, и с удовольствием закурил, пуская колечки в прозрачный воздух.
Перекурив, он растянулся на берегу во весь рост, не забывая время от времени переворачивать курево. Отдохнувши, он сложил все обратно в карман и пошел дальше. На этот раз по берегу. Но поскольку берега как такового не было, он поднялся вверх, от ручья, и пошел параллельно ему.
Идти было трудно. Будто вся наземная растительность собралась в одном месте специально, чтобы затруднить дорогу. Непосредственно земли как таковой не было видно - она вся была покрыта мхами и лишайниками, папоротники выкидывали свои гигантские листья, пырей бодро и густо торчал, а где не успел поработать мох, за него вступала мокрица. Над этим зеленым ковром роились тучи мошкары. Человек шагал и вполголоса матерился, десятками сшибая их с открытых участков кожи.
Он шагал весь день, весь вечер, шел и ночью. Вперед его гнал голод. Горожанин, он не знал, какая трава может быть съедобна и мало того - полезна, не умел и поймать рыбы, которая, без сомнения, в обилии была в ручье. Он искал грибы, но пока они не попадались.
К утру он, уже еле шевеля ногами от усталости, спустился к ручью, напился до отвала, чтобы обмануть желудок, выкурил сигарету, снова напился и, несмотря на голод, уснул. Усталость оказалась сильнее.
Проснулся он днем. Руки жутко чесались, лицо тоже. Он ощупал его, потому что оно показалось ему каким-то не своим, да так оно и было - гнус и налетевшие пауты раздули лицо до неузнаваемости и насажали болезненных шишек. Он обмыл его водой, и немного стало легче. Заковыристо матюкнувшись, он закурил, пересчитал оставшиеся сигареты, их оказалось восемь штук, заодно пересчитал и спички, которых было десять, и, снова выбравшись наверх, пошел дальше.
Голод стал невыносимым к вечеру. Человек уже не столько шел, сколько озирался по сторонам, ища что-нибудь. Попавшиеся несколько кустиков костяники он съел вместе с листьями. Пробовал жевать папоротник, глотал его. Это привело только к расстройству пустого желудка. Спустившись к ручью, он высматривал в нем рыбу или хотя бы лягушек. Безрезультатно. Но он шел и шел, останавливаясь только тогда, когда чувствовал, что еще один шаг - и он свалится. Снова пил воду.
На следующий день он еще шел, но шел примерно как ветеран первой мировой войны. Карман фуфайки, в котором когда-то лежал хлеб, был вылизан до чистоты. Желудок сжался в комочек и периодически напоминал о себе, пронизывая все тело острой болью. Тогда человек останавливался, опирался на ствол первого попавшегося дерева и стоял несколько минут, пережидая мучительную боль. Иногда его тошнило, что было совсем уж непонятно - по его разумению, пустой живот и тошнить не должно. Временами попадалась какая-то ягода, названия которой он не знал, но он съедал ее.
А еще через день он с трудом смог встать на ноги. Зачем-то снова обшарил карманы, хотя прекрасно знал, что никакой еды там нет. Достал последнюю сигарету, и, не придумав ничего лучше, попытался закурить.
Первая спичка погасла, потому что он слишком резко наклонился к ней и выдохнул. Вторая сломалась возле самой головки и упала вниз. Он даже не стал ее искать - бесполезно. С великими предосторожностями он все-таки зажег последнюю спичку, закурил, глубоко затянулся, и дым пополз в легкие. Он закашлялся и уронил сигарету на влажную от росы траву.
Сигарета потухла.
Казалось, хочется не столько есть, сколько курить. Он принялся бессильно материться, проклинать всех и вся, потом схватил намокшую сигарету и стал ее жевать, продолжая при этом извергать матюки. Горький вкус табака заполнил рот, он рефлекторно глотнул. И тут же бросился к ручью, пить. Он пил долго, пока вкус табака не исчез.
Из-за тучи выглянуло солнце. Человек лег на камни и приготовился умирать. Он устал бороться, ему уже ничего не хотелось, кроме как умереть. Но вместо этого он заснул.
А проснувшись, уже не смог подняться. Он снова заматерился хриплым голосом, похожим на карканье дряхлой вороны. Но сил это не прибавило. Он попытался ползти. Встал на четвереньки, но когда оторвал от камней одну руку, вторая подломилась, и он упал на камни лицом. Камни были острые, он разбил себе губы и порезал щеку. В рот потекла кровь, и он стал глотать ее, не поднимаясь и даже не делая попыток подняться.
Он подтянул к себе руку. На запястье, просвечивая через пергаментную кожу, тонко билась вена. Он укусил себя за руку, решив напиться крови. Но зубы не смогли продырявить кожу, и он со стоном разжал челюсти. Он перевернулся на бок, взял в правую руку камень и стал бить по левой, пытаясь хоть так пустить себе кровь. Удары были настолько слабы, что даже не причиняли особой боли. Он понял это, выпустил камень и перевалился на спину, уставившись в небо и не видя его. Солнце снова поползло за тучу.
Где-то совсем рядом зарычал медведь, но он этого уже не слышал.