Lord of the Flies : LSD (Lucy in the Sky with Diamonds) - 3

В соавторстве с Элен

Глава 1.

Глава 2.


Глава третья.


You can’t you can’t you can’t stop a bullet
I’m giving you my trigger but you better never pull it

(с) Black Light Burns


Золушка, Золушка, неужели это и есть твои хрустальные туфельки?


Люся попятилась. Мысли путались, не давали сосредоточиться и хоть немного логически рассуждать. Что получается-то, а? Заклинание подействовало и эти негры… вот это даааа! А Алексей, Алёшенька где? Люся, в надежде увидеть возлюбленного за спинами негров, поднялась на цыпочки, и вытянула вперёд свою милую мордашку. Ужас сковал ее, низ живота отозвался колющей болью. Алёши нигде не было.

Воздух потемнел и сгустился, стал тягучим как желе. Откуда-то появился тяжелый запах. Люся завязла в этой массе, но и негры затормозились и передвигались с трудом. Внезапно раздался резкий звук, будто лопнул шарик, и все прогрузилось во мрак.

Жидкий лунный свет пробивался сквозь дыры трухлявой крыши, оглушительно воняло многолетним сопревшим копролитом, гнилым птичьим кормом и застарелым потом. Кэптен Джерри подобрался вплотную и легонько толкнул Люсю. Сила толчка была такой, что Люся рухнула, как мешок с цементом и на мгновение отключилась. Открыв глаза, она огляделась и, с чувством подступающей тошноты, узнала помещение. Это был ее родной деревенский курятник, вокруг которого прошла её юность. Завозились и заквохтали на насесте куры, закапал помет.

Краем глаза, она обнаружила, что Кэптен Джерри и его друг успели снять штаны. Люся, вздрогнув, опустила глаза и увидела, что ноги негров обуты в раздолбанные облезлые кроссовки. «Как же они стянули штаны, не снимая обуви?», подумала она и приподнялась. Увиденное парализовало ее. Такого члена как у Джерри она не видела даже в порнушке художника. Здоровенная черная оглобля, причудливо изгибаясь, указывала на Люсю.

-Йа ман, до ю лайк май дик? Айм дес он сри легс. Комон лейди летс фок ап!


- Кукааааааааааааааааааа!- внезапно заорала из темноты проснувшаяся курица.

Кэптен Джерри дернулся от неожиданности, не удержался на ногах и повалился на Люсю, придавив ее словно гидравлическим прессом. Люся, что есть сил, пыталась сжать ноги, но твердое как сталь колено Джерри вклинилось между ними и легко раздвинуло их в стороны.

- Йа бэйби, ай эм айен мэн! – дохнул в лицо Люси чем-то кислым негр и задвигал задницей. В лобок Люси уперлось что-то тупое, больно, граничаще с проломом лобковой кости, надавило, и сползло ниже. Люсе казалось, что ей во влагалище вбивают громадный, красный, покрытый пылью огнетушитель, подобный висевшему в деревенском сельпо. Она попыталась заорать, но вонючая шершавая ладонь Джерри зажала ей рот.

Друг «айен мена» скакал вокруг них, как папуас вокруг костра. Пыльные, немытые со времен издания Прокламации об освобождении чернокожих рабов, дреды, болтались, как гигантские дохлые гусеницы. Писька, если так можно назвать эту длиннющую кишку, раскачивалась с ними в унисон, ударяла негра по коленкам и подавать признаки жизни не желала. Негр, глядя вниз и подпрыгивая на месте, вступил в переговоры и, пытаясь убедить свою пипиську встать, угрожающе заорал: «Ю фокин дик ликер! Комон ю мазафака кок сокин кант!»

Люся натужно мычала и пыталась дергаться, хотя и не без удивления для себя обнаружила, что ей уже не так уж и больно. Ощущения было сильными и жгучими, можно даже сказать горячечными, боль уходила, и если бы не размокшее месиво под Люсей, которое нестерпимо воняло протухшей псиной, она смогла бы принять это новое чувство и погрузиться в него с нарастающим наслаждением.

Кэптен Джерри поднял лицо, посмотрел на подскакивающего на месте и дергающего свою дохлую письку друга и радостно выдал: «Йа ман! Итс вери фокин гуд ман!»

Друг тряхнул дредами и, осыпав лежащих трухой, с достоинством ответил: «Йа ман! Риспект ман!».

Тут его осенило, он упал на колени и сквозь взметнувшуюся смрадную пыль ткнул в руку, зажимающую Люсин рот, свою громадную вялую кишку и радостно заявил: «Ю фокин бич сок май мазафокин дик!»

Рука Джерри дернулась и отбросила безжизненную черную колбасу. Он замер, поднял голову и захрипел: «Уот зе фокин шит…фок..». Джерри вцепился себе в горло, его глаза полезли из орбит, и без того большие и пухлые губы увеличились до неимоверных размеров и готовы были вот-вот лопнуть. Оттолкнувшись от Люси, он вскочил и указал на свой опухший член, который облепила растерзанная мандаринка.

«Оу шит, фок…фокин фрут… эллерджик…»: он попятился и, потеряв равновесие, рухнул на спину.

Подняв страшный шум, заметались всполошившиеся куры, они в панике кинулись в открытую дверь развалюхи-курятника и осколками взорвавшейся гранаты разлетелись по округе. Люся, приподнявшись на локтях, потихоньку отползла и забилась в темный угол.

Друг Джерри кинулся к упавшему и принялся его тормошить. «Уот хэппенс, ман? Уот фак из гоуин он?». Он приложил ладонь к горлу Джерри, пытаясь нащупать пульс, и заорал: «Шит, шит, шиииит, фооооок!». Друг беспомощно огляделся, сел на лежащего и, что-то бормоча и дергаясь, принялся судорожно давить ладонями на грудь Джерри. Он быстро устал, выпрямился, вытер пот со лба и уставился в распухшее мертвое лицо лежащего товарища.

Внезапно Джерри дернулся и утробно зарычал. Его глаза открылись, они были белые и неподвижные. Он конвульсивно содрогнулся и вдруг резко обхватив ладонью затылок сидящего на нем друга, притянул его голову к своему лицу. Друг попытался освободиться, но не успел. Зубы Джерри впились ему в горло и вырвали кадык. Кровь ударила фонтаном и залила лицо Джерри. Отбросив еще живого агонизирующего друга, Джерри встал на ноги и, подергивая головой, огляделся.

Друг Джерри изгибался, пытаясь зажать руками страшную рану. Джерри наступил ему на грудь, нагнулся, вцепился в его сжавшийся, но все равно огромный член и, дернув рукой, вырвал его, словно сорняк.


2.


А тем времени где-то…

Вокруг кровати, на тумбочке, туалетном столике и даже на полу горели разноцветные свечи, насыщавшие воздух спальни ароматической вонью.

«До чего же эта убогая каракатица любит эту свою припизднутую детсадовскую романтику» — подумал художник и взглянул на свернувшийся на полу прозрачный пурпурный пеньюар. «Блядь, какие же эти бабы дуры!»

«Каракатица» томно вздохнула, закрыла глаза и мотнула головой, проталкивая свои губы между губами художника. Он долго целовал ее, поглаживая и сжимая налитые груди. Приподнявшись, аккуратно сел на нее и поднес свой напряженный член к полуоткрытым спелым губам. Она нежно поцеловала головку и втянула ее в себя. Облегченно вздохнув, он начал медленно двигаться, все глубже погружаясь в сладкую негу. Девушка положила ладонь на задницу художника и осторожно направляла его.

Внезапно сильнейшая острая боль пронзила ее тело снизу вверх и застряла в горле.
Дыхание прервалось, темная муть с редкими стеклянными блестками полилась в открытый рот. Девушка выгнулась от нестерпимой боли, ее сведенная судорогой рука резко сжала ягодицу художника и рванула ее вперед, его член погрузился ей в глотку на всю длину, и тут она, что есть сил, сомкнула челюсти. Отпрянувший художник на мгновение увидел фонтанирующий ярко-красной кровью обрывок плоти и потерял сознание…



3.


Золушка, ты слышишь, как тикают твои часы? Скоро полночь, Золушка.

Люся сжалась в углу в позе эмбриона. Сердце билось где-то в горле, звуки перестали существовать и мир погрузился в безмолвие. Люся тщетно пыталась вспомнить заклинание Марии Барабановой. В голове, не пойми откуда взятый, крутился бесконечный дурацкий мотив:

"…гагара северная птица мороза не боится сидит себе в гнезде и роется в пи… ликала гармошка играл аккордеон а маленький ермошка растягивал га… гара северная птица…"

Пьяный вопль папаши, раздавшийся снаружи, перекрыл куриный ор: «Кто тут блять науй сука? Ить блять науй убью кхуям! А ну бялть пшли науй!». Ему вторил визг мачехи: «Коля! Коля, не ходи туда! Не ходи, Коля!!!»

Джерри пригнулся, медленно развернулся к двери и, словно кнутом, взмахнул зажатым в руке членом своего друга.

Папаша, размахивая топором, влетел в курятник и с ходу обрушил ржавое лезвие, целясь Джерри в голову. Джерри отклонился вправо и топор, с хрустом врезавшись в плечо, отсек ему левую руку.

-Ыыы тататата, — просипел Джерри и, вцепившись оставшейся рукой папаше в горло, словно пушинку оторвал его от земли.

-Тататата, — папаша дрыгнул ногами, пытаясь пнуть негра, уперся ему в грудь руками, но два страшных афроамериканских бельма стремительно надвинулись, и на папашу уставился запредельный хаос.

…гагара северная птица… Люся содрогнулась, ощутив движение необозримых масс. …сидит себе в гнезде… Сферы мироздания чуть шевельнулись, так ей показалось на одно мгновение. …растягивал га…

Раздался хруст, и нос папаши исчез в пасти Джерри. Жуя, негр глядел на залитое кровью лицо Люсиного отца, пережеванные хрящи кровавой массой лезли меж черных губ и капали на землю.

-Кыыыыыыыыыы, — протяжно заскрипел Джерри, разжал руку, нагнулся и поднял топор. Упавший попытался отползти, но Джерри взмахнул топором, и голова папаши раскололась на две части.

Мачеха влетела в курятник и в ужасе остановилась, уперев себе в живот приклад старой берданки. Этого мгновения хватило Джерри, чтобы поднять топор и шагнуть вперед. Мачеха шарахнулась назад, поскользнулась в луже крови и, взвыв, нажала на курок. Грохот выстрела в закрытом курятнике был такой, что Люсе почувствовала, как лопнула реальность.

Медвежий заряд разорвал голову Джерри, ошметки плоти и капитанской кепки брызнули веером.

….сидит себе в гнезде и роется в пи…

Обух топора пробил лоб мачехи и застрял в глубоком проломе. Она выронила ружье, сделала два шага назад, уперлась спиной в косяк и медленно сползла на землю.

Запах крови перебил застарелую вонь курятника, но Люся этого уже не восринимала. Сквозь звенящую в ушах тишину пробился свистящий звук. «Уиииииип». Люся, каким-то седьмым чувством поняла, что в необъятной вселенной закрылся портал, и вспоминать заклинание Марии Барабановой теперь уже нет никакой необходимости. Единственное, о чём не догадывалась Люся, что в эту самую секунду в России 1998 года родилось неведомое ей до селе слово «дефолт».

Голова была пуста. Все пространство занимала пульсирующая мантра: «Гагара северная птица мороза не боится…»




Гагара Люся не боялась мороза. На насест с остальными курами она сесть не смогла, не удерживалась там, мешали перепонки на лапках. Стащив острым и изящным клювиком в кучу обрывки кепки Джерри, она свила себе гнездышко, забралась в него и тяжело вздыхая, беспрестанно повторяла на гагарском причудливом наречии непонятные остальным обитателям курятника звуки :" Айн ба зайн, айн ба зайн...".


Послесловие.



Сердце женщины, её душа, — это бездонные, безбрежные океаны, полные тайн, а женское подсознание — это «маракотова бездна», так и не ставшая для нашей Люськи небом с алмазами, о котором она так наивно и так по-женски мечтала…


THE END.