Компот : ШКОЛА ИЛИ ПЕРВЫЕ УРОКИ ВЫЖИВАНИЯ

Я всегда вспоминал школу, как песню! Даже не песню, а длинную, длинную в десять лет- сагу. Сколько куплетов, песен, баллад- сложилось за этот приличный срок- страшное дело! Не любил я это заведение — школа, она меня тоже не жаловала – взаимно. Школа – это такая организация, которая ставила своей задачей всех людей сделать одинаковыми – утопия! Ничего не выходило и не выходит. Люди все разные, какая оригинальная мысль, но именно она и будет предметом воспоминаний. Как положено в школе вспомним М.Ю. Лермонтова – « … да, были люди в наше время не то, что нынешнее племя...» Да, что там и говорить, люди были колоритные, выпуклые, т.е. объемные и очень характерные – это не в качестве брюзжания старого негодяя, это так мне виделось, наверное, так оно и было.
Вот, взгляните, шествует очень крупная дама — учитель начальной школы — Екатерина Сергеевна. Эта особа достойна более подробного описания. Рост у нее гвардейский для женщины — метр восемьдесят с большим гаком, а фигура какая-то странная. Очень мясистое или, точнее, тучное туловище на неожиданно худых и тоненьких ногах. Такие фигуры бывают у диабетиков второго типа или алкоголиков. Лицо, не лишенное ранее миловидности, под грузом пережитых лет закрепило несколько свирепых гримас, от которых я и сейчас чувствую холодок между лопаток. В довершение портрета – стального цвета глаза и макияж век, кроваво- красная помада на губах и все это обрамляли довольно легкомысленно, беленькие пушистые волосики на голове. Но вернусь к конечностям, кроме ног у Екатерины Сергеевны были и руки. Очень хорошо я помню эти конечности и, в первую очередь, пальцы. Длинные сухие и необычайно твердые, просто каменные! Когда Екатерина Сергеевна сама грызла гранит науки, видимо ей какая- то сволочь внушила, что знания можно вдалбливать. Екатерина Сергеевна поверила!
Этот новатор женского рода, Макаренко с Ушинским вместе взятые, объясняя свои ЖИ и ШИ, долбила меня своим славным перстом по голове. Цель проста как божий день, она стучала пальцем твердым, как палка по моей многострадальной репе в такт своему повествованию. Я должен был в это время благодарно впитывать и запоминать сказанное. Легко сказать. Гениально, но больно! Я, как мог, пробовал защищаться, подкладывал между головой и пальцем книгу, но Екатерина Сергеевна быстро обнаруживала разницу между моей мягкой головушкой и твердой книгой, тут, же устраняла защиту и долбила дальше. Придется развенчать очередной сочный эпитет – «вдалбливать знания» — это не образ, это суровая реальность. Точнее — педагогический прием! Работала у нас в школе еще одна дама, которая обучала пению. Но она была, очевидно, больна и когда неистовствовала, могла, запросто, звездануть ученика скрипичным смычком по голове. Ходили слухи, что смычок был сломан о чью – то головушку. Больная женщина, видимо не устроенная в жизни, взорвется, закипит, сверкая очками и брызгая слюной, треснет кого-нибудь, отведет душу и, слава богу, успокоится. Екатерина Сергеевна была страшна в своей последовательной монотонной неизбежной постоянности. Я чувствовал, что она меня доконает из меня вылетало даже то, что еще могло остаться. Не очень удачный это был способ, но, тем не менее — способ. Спасало меня, пожалуй, только одно обстоятельство, что она любила барабанить перстом не только по моей несчастной тыкве. Был у нас в классе еще один страдалец, точнее не один, а группа товарищей не очень жаждущих получать знания, вот всех Екатерина Сергеевна и пользовала своим педагогическим пальцем. Была в нашем классе еще одна антагонистическая группа отличников и примкнувших к ней хорошистов. Этим ренегатам, когда в них просыпалось, что- то живое, и они начинали слегка пошаливать, доставались страшные гримасы Екатерины Сергеевны. Она сдвигала брови у переносицы, с шумом раздувала, и сдувала щеки, при этом губы трубочкой тянулись к кончику носа, и бросала на виновного устрашающий взгляд. И это трусливое племя поджимало хвост и становилось тише воды ниже травы. Рученьки на парту, взгляд преданный, как у собаки и смотрит в рот. Был у нас только один человек – гордый и независимый — Вася. Это тот единственный, кто поднялся на борьбу с деспотизмом Екатерины Сергеевны и победил! Он был из славного племени не совсем успевающих учеников и поэтому получал вдалбливание пальцем-палкой по полной мере на свою буйную головушку. Василий был небольшого роста, но коренаст и упрям как бык. Из-за маленького роста он сидел на первой парте, ближе к учителю. Я, слава богу, на последней парте. Ко мне Екатерина Сергеевна добиралась позже других, обойдя всех достойных, которые были ближе, Василий всегда принимал удар первым. Но однажды случилось неожиданное событие — нашла коса на камень! Прежде стоит сделать отступление по поводу Васиной личности. А она была незаурядной. Большой любитель подраться, мог своего врага, и укусить или стукнуть головой и вообще совершал разные хулиганские действия порочащие звание советского пионера. Внешне Василий, не по возрасту сильный, с огромной лобастой головой на весь мир смотрел исключительно исподлобья, вообще разбойная рожа и достойный противник мы с ним самозабвенно дрались при любом удобном случае. Однажды когда, Вася получал очередную порцию знаний через голову, он не выдержал и какой-то момент, изловчился и укусил Екатерину Сергеевну за инструмент воспитания — палец! Что тут началось! Наша Сергеевна взвизгнула и огрела несчастного Васеньку, совсем по — мужицки, сухим костистым кулаком прямо в ухо. Ответный удар не заставил себя ждать. Бой разгорался. Вася подскочил и боднул любимого педагога в мягкий живот. Сражение приобретало затяжной характер. Екатерина Сергеевна орет и тянет Васю из класса к директору на заклание, а у него глаза действительно, как у быка, налились кровью, уперся в дверной косяк ногами, не сдвинешь, «стоит насмерть». Зрелище больше чем забавное. А между тем события продолжали развиваться по своему сценарию. Кучка доброхотов, из числа успевающих и не очень учеников бросилась помочь любимому учителю совладать с хулиганом. Не сдается Василий, ревет, но не сдается. Двоим, доброхотам он довольно удачно залепил увесистые оплеухи, остальные, резко умерили свой пыл и на расстоянии изображали деятельное участие. Противостояние кончилось внезапно. Прозвенел школьный звонок, и наш герой как по команде убежал в раздевалку. К директору, по слухам, Вася все — таки попал на следующий день. Но несмотря, ни на что — он победил! Вася стал настоящим героем нашей школы.
Школа наша считалась городской, но располагалась в пригороде, и у нас учились ребята из ближайших деревень. Первое время их возили на автобусе и высаживали у дверей видимо из опасения неминуемого побега с уроков.
Потом бросили и ребята из деревень иногда сами доходили до школы. Собственно говоря, деревнями их трудно назвать, скорее хутора, островки частных владений, объединенные в один колхоз под идиотским названием типа « Знамя Ильича» или «Заветы Ильича». Люди там жили, трудолюбивые пахали день и ночь, работы хватало всем, в том числе и детям. Город был рядом, но выбирались они туда крайне редко, все и так рядом. Магазин под боком всего пятнадцать километров кино и клуб тут – же – все рядом! Вообще приличная инфраструктура, как говорят сейчас. Так что детки колхозников, приобщались к цивилизации через школу и своих сверстников соответственно. Нам с вами хорошо известно, что пионер — существо жестокое. Это давно определили, что дети бывают жестокими и шутки у них соответственные. Был такой случай. Среди детей колхозников был один парнишка, который был определен на роль «мальчика для битья». Били его физически не чаше других, а вот издевались и подшучивали – постоянно.
В один прекрасный день началась в нашей школе диспансеризация. Продолжался этот ужас примерно неделю, в течение которой мы превращались в бестолковых кроликов. Упитанные, надушенные и веселые тетки в белых халатах, издевались над нашими беззащитными голыми телами. Тела загоняли на «рентген», проверяли, слушали, делали прививки и ещё бог весть что творили, вообще глумились, а называется всё это диспансеризация! У одного урода, нашли не то блох, не то каких-то других насекомых или зверей, был жуткий переполох, который чуть не кончился всеобщей стрижкой на «голо». Проверяя, зрение тетки в белых халатах нашли пяток слепых и очень удивлялись, как это они без очков что-то видят. Кстати в очках они лучше видеть не стали. Когда проверяли слух, вышел казус с одним из наших героев – колхозников. Кличка у него была простая — Ваня Грифель. Ваня по тому, что туп как дерево, а грифель по тому, что черный. Когда до Грифеля дошла очередь испытать свой слух его, как и всех загнали в дальний угол кабинета и повернули нужным ухом к доктору (таких докторов тогда называли УХО-ГОРЛО-НОС), который из противоположного угла начал четко нашёптывать знакомые цифры. Доктор была дама очень полная и очень флегматичная. Килограммов и спокойствия в ней было с избытком. По этому, не услышав ответа на свой шёпот с одного уха, она повернула Грифеля другим ухом и опять зашипела цифрами. Вот тут-то и не выдержал Ваня Грифель, постоянно переносивший издёвки окружающих он стал весьма нервным и вспыльчивым субъектом. На очередной шепоток дородной докторши Грифель прорычал не детским басом прокуренного и постоянно пьющего горла: « Хрен ли ты мне шепчешь, говори громче, не хуя не слышу! Ёб твою мать!». Нашему восторгу не было предела. А флегматичная докторша только через минуту обрела дар речи. «Как ты смеешь так ругаться! Кто тебя этому научил, кто твои родители» — вопросы были бессмысленные – они и научили. Вернее родитель у Грифеля был один папенька — механизатор широкого профиля (работал на тракторе, комбайне или грузовой машине), а мать умерла. В отличие от универсальности в работе, ругался его батенька всегда одинаково в любом месте и в любом обществе. Ругательство это было: «Ёб твою мать!». За это он и получил одноименную кличку. Его редкие обращения к сыну в минуты пьяного умиления звучали примерно так – « Учись сынок …. твою мать, учись хорошо …. твою мать, а то будешь как я всю жизнь ломтить твою мать!» Заканчивал он свою речь разрешением Грифелю погонять собак на улице и вечером делать уроки, причём каждую неделю интересовался, в каком классе учится сынок, не забывая везде вставлять свою любимою тираду. Так – что учитель у Вани Грифеля был постоянный, он повторял за отцом и значительно расширил, базовую фразу дополнил и довел до виртуозности каждое слово, так что звучало органично и убедительно. Грифель и думал матом, определенный образ жизни порождает определенный образ мыслей. Тетя доктор не догадывалась об органичном состоянии Васиной жизни и конечно стукнула нашей очень «классной» руководительнице, но у той хватило ума замять этот факт. Классная хорошо помнила, как однажды вызвала в школу папеньку Грифеля для беседы и твердо усвоила, что наступать на грабли второй раз не стоит. Однако продолжим дальше. У Вани был лучший друг Федя, так, кажется, его звали. Вот этот самый Федя всю неделю в школу не ходил, а в субботу вдруг явился, не запылился. А тут на последнем уроке сообщение: « Всем принести анализы мочи и кала». В силу Фединой непроходимой дремучести мы ему перевели на его родной язык что моча и кал это ссаки и говно! А главное убедительно поведали, что анализы принимаются в стандартной таре — литровых банках. Слово стандарт и дальнейшая мотивация, что якобы анализы проверяет машина и требуется, определенный вес, окончательно убедили Федю в правдивости наших, почти научных слов. Как глумились и забавлялись жестокие пионеры, когда в понедельник Федор припёр две литровые банки, заполненные до краёв своим эксклюзивным удобрением. Они были любовно запечатаны бумажками, а сверху прижаты черными резинками, нарезанными из велосипедных камер, резинки ценил и собирал весь советский народ! Резинка и пластиковый пакет — вещи очень ценные и необходимые. Тетка медсестра, которая принимала «товар» от нашего Феди, ничего не сказала, улыбнулась, она видимо много видела чудаков на своём веку, переложила, анализы в маленькую тару и отпустила его с миром, записав фамилию на бумажке. Мы ожидали другой реакции и были слегка разочарованы. Это конечно не все подвиги школьных однокашников, многое потеряла неряха память, если что вспомню – расскажу.