Александр Гутин : Просто добавь воды Часть I

В ГУМе давали шерстяные одеяла. Не продавали, а давали. Именно давал, хоть и за деньги. Как дают оперу в Большом или балет в Мариинке. Продавать можно соленые огурцы на рынке, или билеты в троллейбусе, а шерстяные одеяла именно давали. Огромный змеиный хвост очереди сползал со второго этажа на первый, далее на улицу и охватывал смертельным кольцом обшарпанный угол здания.
Рядом, на Красной Площади, ветер перегонял обрывки старых газет, растерзанные в клочья пакеты и другой мусор от памятника Минину и Пожарскому до Исторического Музея и обратно. Моросило. Сгорбленные люди ютились друг к дружке, с чиханием выпуская на волю возбудителей гриппа и ОРЗ.
- Купим одеяла- сказал отец- Занимай очередь.
Я занял очередь за миниатюрной дамой в драповом пальто в елочку. На голове дамы был надет малиновый вязаный берет. Я всегда запоминаю особые приметы того, за кем я занимаю очередь. Чтоб не потерять.
У нас с отцом много денег. Полные карманы, честно слово. Я впервые в жизни чувствую себя настолько богатым, что могу купить все. Теоретически, конечно. На самом деле мы уже все давно купили и упаковали в чемоданы, баулы и сумки. Мы продали квартиру, имущество, все. Мы послезавтра улетим отсюда навсегда. Жаль, что мы не сможем взять эти деньги с собой. Советские деньги никому не нужны там, куда мы летим. А с собой собой можно брать только по пятьдесят долларов на человека и все. Больше не провезешь, кто-то там уже пытался. У нас ведь самые лучшие пограничники с самыми лучшими пограничными собаками. Советские деньги нужны тут. Но тут покупать вроде как и нечего уже. Все, что надо мы уже купили.
Теперь мы пытаемся потратить этот немыслимый капитал.
Я стою за одеялами. Очередь двигается медленно. Одеяла, говорят, двух цветов, красные и зеленые. Мы с отцом решаем взять два красных и два зеленых. Но через некотрое время выясняется, что красные кончились. Решаем брать только зеленые.
-Сходи, купи чего-нибудь пожевать- говорит отец.
-Чего пожевать?- требую уточнения.
-Чего-нибудь- уточняет отец.
Выхожу из здания, иду в сторону Ильинки. На углу цыганская девочка продает жвачку Турбо и сигареты Магна.
-Дай жвачки- протягиваю девочке деньги.
-Сдачи нет- отвечает.
-Не надо сдачи- говорю.
Беру жвачку, девочка с интересом смотрит на меня. Грязная, сопливая, нечесанная, черноглазая.
-Скоро все изменится- говорит девочка- Для тебя.
Откуда знает? Ну, да ладно. Покупаю у нее пакетик «Зуко».
Через два с половиной часа мы с папой идем к метро. У каждого в руках перевязанное капроновой веревкой одеяло. Купили только два, а не четыре, потому что только по одному в руки давали.
Я проделал большой путь. От сперматозоида до двадцатиоднолетнего придурка. Образования, можно, сказать, нет. Два курса бесперспективного вуза не в счет. За плечами два года в войсках ПВО, дефлорированная девочка К. и множество беспросветной чепухи.
Из вуза меня выгнали за драку с комендантом общежития, девочка К. стала мне неинтересной, а чепуха на то и чепуха, чтобы не обращать на нее внимания.
Я улетаю из этой страны с охуительным личным грузом, что и говорить.
Отец давно говорил, что пора улетать. В августе произошел путч, все время которого я провел в Лазаревском у моря, где пил с сыном ереванского профессора Ашотом и несколько раз ночевал у девочки О.из Красноярска.
По приезду с моря, я почти полгода слушал слова о том, что пора уезжать. Отец не уставал.
-Тебе хорошо- сказал мне тогда мой друг Женя- Ты свалить можешь. А нам тут хер жевать в этом совке.
-Ты думаешь там лучше?
-Ты дурак?- вопросом на вопрос ответил Женя- Там жизнь. Все для людей. У меня, ты знаешь, брат в молодежке по тяжелой атлетике, на сборах был в Венгрии. Эх… такое рассказывал. А это Венгрия, старичок! А прикинь что не в соцлагере, в капстранах творится! Жизнь!
-Вот и мой отец говорит, что пора сваливать. Что тут бардак и страну просрали. Так и говорит.
-Это тот случай, старичок, когда родители оказываются правы. Сваливай и не думай. А потом может меня как-нибудь подтянишь, а?
-Как?
-Ну, я не знаю....
К слову, Женя сейчас очень большой мент. У него трехэтажная дача и четыре автомобиля. Но он до сих пор хочет свалить из этой страны. Не свалит, конечно. Но нельзя же отбирать у него мечту, остальное-то у него есть.

Я одет очень модно. На мне куртка-варенка с воротником из искусственного меха, голубые джинсы-мальвины, шапочка-петушок с надписью «Pittsburgh Penguins», а на ногах сине-черные кроссовки «Томис». А еще у меня есть пауч из кожзама. Я модный и на меня оглядываются девушки. Ну, мне так кажется, во всяком случае.
Мы в аэропорту. У нас много багажа. А в той красной сумке упакованы зеленые шерстяные одеяла, которые мы купили в ГУМЕ.
Мама достает из пакета бутерброды с вечинно-рубленной колбасой, протягивает мне и сестре. Я не хочу. Вернее не могу. Мне хочется быть спокойным, похожим на Клинта Иствуда. Не получается.
Сегодня десятое ноября, в Москве выпал первый снег. Выхожу на улицу подышать, вытягиваю ладонь. На руку тут же опускаются снежинки. Они тают, превращаясь в капли. Через пару минут моя ладонь полностью мокрая. Туда, куда я лечу, снег не привезешь. Снег там не водится.
Снежинки, как заправские самоубийцы, продолжают падать и умирать на моей ладони.
Поднимаю голову. Там тоже снежинки, они кружат в лучах фонаря. Этим повезло больше, они упадут на землю и проживут еще несколько секунд.
-Вот ты где?- слышу голос отца.
Киваю.
Отец закуривает «Космос». Стоим, молчим. Справа, в сторону Москвы, отъезжает такси.

В самолете я впервые. И мне не страшно. Мне кажется, что самолет Боинг хороший самолет.Это вам не наши, как их там… не важно.
Стюардессы пытаются говорить по-русски. Я пытаюсь делать вид, что говорю на английском:
-Гив ми дринк самсинг- говорю.
- Сок, вода?- спрашивает по-русски стюардесса и улыбается очень белыми зубами.
- Джуз- говорю- Орандж джуз
Сидящий рядом маленький человек лет пятидесяти уважительно смотрит мне в подбородок.
Я сижу между этим человеком и толстой теткой с недовольным лицом. Отец, мама и сестра сидят где-то впереди.
Пристегиваем ремни, взлетаем. Уши закладывает, закрываю глаза.

Разносят еду. Такие пластмассовые подносы. На них все упаковано и герметично. Булочка с кунжутом, коробочка с маслом, коробочка с клубничным джемом, йогурт.
Я знаю, что такое йогурт. Я его уже ел как-то. Не могу сказать, что я фанат молочных продуктов, но йогурт это статусно. Это статуснее, чем какая-то сметана и приравнивается к жвачке Дональд или сигаретам «Море».
Толстая тетка, видимо, не знает, что такое йогурт.
Воткнув в него соломинку для орандж джуза пытается высосать через нее густую фруктовую массу.
Сосется плохо, тетка очень старается, ее недовольное лицо становится красным, а глаза слезятся от натуги.
-Вы бы йогурт ложечкой ели- говорю ей. И показываю, зачерпнув белой одноразовой ложечкой из своей баночки- Так легче.
-Не учи, сама знаю- отвечает толстая тетка и продолжает сосать. Навыки не пропьешь.
-Молодой человек, попросите у них еще салфетку, пожалуйста- просит маленький человек.
-Ок- отвечаю и тут же проходящей мимо стюардессе:
-Сорри, гив ми плиз...- понимаю, что не знаю, как будет по-английски салфетка
-Вот?- улыбается проводница.
Туплю на ее бейджик: Avital
-Ээээ… Авитал, гив ми плиз… эээ, лайк дис- показываю на скомканную салфетку на моем подносе.
-Сальфьетка?- улыбается проводница.
-Ес- отвечаю- Оф кос.
Стюардесса кивает и приносит.
Маленький человек благодарит.
Включаю плейер.
- О чем поет ночная птица, одна в осенней тишине...- поет мне плейер.

Снижаемся. В иллюминаторах солнце. Очень много солнца. Я жмурюсь.
-Уважаемые пассажиры, наш самолет совершает посадку в аэропорту Бен-Гурион. Температура за бортом плюс двадцать девять градусов.....
Нет, решительно много солнца.
Зачем-то лезу в карман, нащупываю пакетик «Зуко». Тот самый, что купил у цыганской девочки. Достаю. «Zuko. Mango»
Осторожно засовываю его в кармашек переднего сиденья.
Лети назад. Передай, что все уже изменилось. Для меня.