детский писатель Шнобель : Баллада о суровой любви

Мастера вокального искусства: Магомаев, Зыкина, Шульженко,

Пробуждали трепетные чувства у рецидивиста Эйбоженко.

Творчеством, как солнышком лучистым, согревая в лютую годину,

Вышеприведённые артисты были для него необходимы.

Это не пустые тары-бары, жулики ведь тоже из народа,

И грустят порою под гитару песней за разлуку и свободу.

Как-то летом после третьей ходки, расслабляясь в отпуске бессрочном,

Эйбоженко под бутылку водки слушал песню «Синенький платочек».

А затем, надев пиджак и брюки, прикурив от спички «Нашу марку»,

Двинул в одиночестве и скуке в шелест старых лип ночного парка.

Мелкий дождик сыпал жемчугами. Повстречал на липовой аллее,

Девушку с красивыми ногами, с новомодным плеером на шее.

Поразила цель стрела Амура. Белою округлою коленкой,

Бюстом и волнующей фигурой девушка пленила Эйбоженко.

То была любовь, любовь бесспорно. Чистая, без примеси разврата.

А любви все возрасты покорны, как сказал один поэт, когда-то.

Девушку из парка звали Алла. Прозвище «Сосуля», между прочим,

Потому, что страждущим сосала за бабло, умело и порочно.

Углубляться в прошлое жестоко, да и нет для этого причины,

Данная баллада о высоком, о любви сурового мужчины.

Кто влюблялся, а таких не мало, бдительность теряли постоянно,

Мало ли, кому она сосала коль сегодня ты герой романа.

Подружились Алла с Эйбоженко. Крепко организмами сдружились,

В ритме танцевального фламенко дни и ночи мимо проносились.

Он дарил подарки то и дело, рисковал, конечно же, ужасно,

Но давал любимой, что хотела, подломив ларёк и две сберкассы.

Как-то раз за утренним минетом под винил любимого музона,

Он сказал: « А я достал билеты на концерт Иосифа Кобзона.

Насладимся вместе, дорогая, отворим души и сердца двери…

Что же ты застыла не глотая? Ты глотай-глотай, места в партере».

В час, когда фонарики мерцали, на московских улицах игристо,

Публика в большом кремлёвском зале ожидала выхода артиста.

Вышел без намёка на небрежность микрофон, держа двумя руками,

И запел торжественно и нежно песенку о Родине и маме.

Был подтянут словно на параде, пел с душою, трепетно и клёво,

Так поют сегодня на эстраде, лишь Кобзон да Алла Пугачёва.

Эйбоженко слушал песни эти и слеза катилась вдоль щетины,

Потому, как есть на белом свете трепетные нежные мужчины.

Наклонившись, к розовому ушку он шепнул: «Тебе приятно, Алла?»

Промолчала милая подружка, потому что крепко задремала.

Эйбоженко, видя это чудо, как зверюга раненный до смерти,

Закричал: « Да, как же ты, паскуда, спать посмела прямо на концерте?

Как же так? Ответь мне, Алла-сука! Всё враньё любовь и трали-вали.

От Находки и до Бузулука в жизни так со мной не поступали.

Об тебя я душу исцарапал в этом храме песенного звука,

Ты своим сиюминутным храпом душу мне поранила, гадюка...

Ухожу, прощай, завяли чувства, вижу лоханулся очень крупно,

Я ценю высокое искусство, а тебе такое не доступно...»

И ушёл из песенного зала сердце, распалив своё до колик,

В след ему любимая кричала: «Ты меня прости, вернись, соколик!»

Эйбоженко слова не нарушил, не вернулся, не было причины.

Женщины, не надо гадить в душу трепетного нежного мужчины.



Детский писатель Шнобель (с)