Шева : Про Вонюкина

О доброте Вонюкина ходили легенды.
Ну вот, например.
Стоял он как-то на остановке. Тут подошел троллейбус-гармошка, здоровенный такой сарай. Все, кто был на остановке, зашли. Поместились.
И тут бежит один пацанчик, школьник. С ранцем тяжеленным. Класса так второго-третьего. Успеть на троллейбус хочет. Надо ему, мол, позарез. И успевал же, сорванец малой, полсекунды его уже отделяло от открытой задней двери!
Но. Вонюкин, наблюдавший за этой мизансценой, успел быстренько подставить ногу. И ебанулся этот пацанчик об асфальт так, что мама не горюй!
А троллейбус уехал, ясное дело.
Тогда Вонюкин подошел к мальчику, поднял его, поставил на ноги, отряхнул, по голове погладил, достал из кармана и дал ему пластинку жвачки.
А вы говорите!
Зимой он любил из-за угла дома обстрелять какую-нить бабку или тетку снежками.
Чтобы долго потом вертела головой — кто это, мол, за паршивец такой?
Для детворы мелкотравчатой у него был другой прикол. Любил он скатать большой снежок типа головы у снежной бабы — и сунуть внутрь полкирпича. И оставить лежать этот типа снежок на тротуаре возле школы. Сто процентов, что какой-то недоросль ебанет со всей дури ногой по этому снежку.
А тут-как-тут и Вонюкин — Мальчик, мальчик, что случилось? Чего ты плачешь? Ногу зашиб? Ая-яй-яй! Ну не люди, а звери какие-то!
Зимой, опять же, любил Вонюкин бросать в женские капюшоны малых мышат. В переполненном вагоне метро эффект от такого перформанса обычно заставлял вспомнить фильм «Большой переполох в маленьком Китае».
Восьмого марта, по случаю большого праздника, в ход шли и хомячки.
Но любимая домашняя зимняя заготовка у Вонюкина была такая.
Перед входом в подземный переход, в котором — вход в метро, где и так тысячами ног асфальт отполирован как каток, с утреца полить малехо подсолнечным маслом. Или не подсолнечным…Для улучшения скольжения, так сказать. Ну, а дальше, как в том анекдоте — Ах ты ж пиздюк!.. дюк-дюк-дюк… По ступенькам.
Осенью-весной, когда слякоть, лужи, любил Вонюкин тусоваться на остановках общественного транспорта.
Чтобы, когда подъедет троллейбус-автобус, весь в фонтане брызг из-под колес, подтолкнуть кого-то из стоящих на остановке прямо в этот фонтан со словами — Ой! Да кто же это там так толкается! Всегда приятно посмотреть на человека в светлой одежде, забрызганного грязной водой уличных луж.
Да и вообще, любил Вонюкин мокрые дела.
Сбросить на асфальт, например, с балкона или окна крепко завязанный полиэтиленовый пакет, наполненный водой.
Рядом с головой спешашего по своим делам мужичка. Или тетки. Во-первых, звуковой эффект будь-здоров. Будто взорвалось что-то. Ну, и во-вторых, ясное дело, у человека вид, будто на него слон поссал.
В хорошую погоду Вонюкин любил стоять на каком-нибудь мостике-переходе и поплевывать вниз. Погуще, так. Или на прохожих, или на проносящиеся машины.
Ну может же птичка на голову серануть? Может? А почему Вонюкину нельзя?
В плохую погоду Вонюкин другим забавлялся.
В автобусе, или в троллейбусе, а то и в вагоне метро в час пик перднет он, причем густо-густо, затем мохнатые брови сдвинет, уставится грозным взглядом в лицо какому-нибудь интеллигентишке, или юной намакияженной пигалице и начнет срамить — Нехорошо…Нехорошо так делать…Некрасиво! Чай, не дома…
Продолжая тему, нельзя не вспомнить еще один приемчик из его арсенала – попиздить из кабинок в туалете туалетную бумагу. Забегает очередной клиент заведения, весь уже «на сносях», дрожащими руками лихорадочно расстегивает ремень, сдергивает штаны, садится, блаженно улыбается, а потом, глядь – а подтереться то и нечем! Ругаться обычно начинает. Матом. А в соседней кабинке Вонюкин сидит. И улыбка у него такая…как у блаженного Августина.
У Вонюкина был врожденный талант мелкого пакостника.
Любил он очень прокалывать перезервативы.
- Да нет! Этого уж точно не может быть! – скажет какой-нибудь рафинированный интеллигент, — Это невозможно!
Еще как возможно, отвечу я вам.
Вонюкин просил в аптеке показать ему пару упаковок разных фирм. Долго вертел их в руках, вроде рассматривая, выбирая типа. А сам зажатой между пальцами булавочкой — раз! и готово.
Совсем плевое дело было в маркете подкинуть в сумочку тетке или рассеянной девице пакетик с чипсами, или леденцами, или другой мелочовкой. А в споре рассерженной женской особи с охранником встать, конечно, на сторону блюстителя порядка.
Возвращаясь после «трудов праведных» домой, по дороге Вонюкин обычно заходил в подъезд чужого дома и выждав, чтобы в лифте он был один, за ходку «вверх-вниз» успевал накарябать на стенке лифта дружеский «привет» жильцам подъезда. Ежели был в состоянии — мог и заднюю лапу поднять.


Но как-то Вонюкину не повезло.
Пиздюлей он огреб. Жестких, причем.
За доброту его, конечно.
Решил он приколоться в качестве контролера. Талончики пробитые требовал. В вагоне метро. На Киевской.
Строго так требовал. Кое-кто из спустившихся под землю с вокзала гостей столицы шугался не по-детски. Ну, шутка такая, — хули?
А они, гады такие, не поняли. И вломили.
Изменился Вонюкин сильно после этого случая. Озлобился.
И перестал творить добрые дела.
И только иногда, вспоминая былое, в голове его опять рождались новые необычные фантастические сценарии, неизбитые – каламбурчик, да? сценки, сюжеты, ходы, замыслы.
Но тут же ломота в костях заставляла его вспомнить злых людей, которые в лихую годину попались на его жизненном пути.
И расстраивался он, и сдавался, и сдувался.
Как надутый шарик. Из гандона.
Который проткнули.
Одно радует — детишки подрастают. Мал-мала-меньше.
Во дворе все говорят — ну вылитый Вонюкин!
Старшенький вон вчера хвастал, что на днях какой-то сайт грохнул.
Ох, блядь, неровен час, доиграется.