: А может и не в туфлях вовсе дело….

… Дима Велихов проснулся резко и внезапно. Его разбудил протяжно-сдавленный, но довольно громкий звук, природа происхождения которого была предельно понятна. Так, отработанные человеческим организмом газы, обычно, выходят на свободу. Кислый и плотный дурман залежавшейся половой тряпки, по всем законам физики, немедленно достиг его верхней полки.
- Блядь, ебаный пролетариат – прошипел с раздражением Велихов. Бессмысленно пялясь в дырчатый потолок вагона, пытался сдерживать дыхание. Благородная злость кипела в юном организме. Но вспомнился вчерашний день, удачное и долгожданное приобретение волшебной обуви «Саламандра», которые мирно покоились под столиком купе, и сразу стало, как-то воздушно, легко и радостно.
Наручные электронные «Casio» показывали 04:52. До родного города оставалось сорок минут пути. Дальше поезд шел до Москвы и пассажиров, готовящихся к выходу в Курске, почти не было. Предрассветный сладкий сон господствовал в вагоне. Судя по тому, что Диму никто не будил, спала и сама проводница. Решил дремать до последнего. Надеть куртку и туфли – пятиминутное дело, а умыться можно будет уже дома — в привычном и уютном совмещенном санузле их трехкомнатной квартиры – спланировал себе парень.
За десять минут до прибытия, Димка легко и непринужденно спрыгнул со своего верхнего места на прохладный пол. Присел на краешек нижней полки, где спал бздящий сосед по купе. Стараясь никого не разбудить, нагнулся, начал ощупывать пространство пола, насколько позволяла длина рук. Тактильно обнаружить свою благородную обувь у него не получилось. Выуживать удавалось только нелепые войлочные тапки и уродливые скороходовские полуботинки, неправдоподобно большого размера. Пришлось полностью уйти под стол и, встав на четвереньки, с помощью слабого зрения и первых лучей солнца, пробивавшихся сквозь грязное оконное стекло вагона, искать свои, вчера купленные, западногерманские туфли.
Испуг пришел не сразу. «Саламандры» не было! Димка по второму разу ощупывал грязный пол, как-будто это могло воскресить его исчезнувшие туфли. Поезд притормаживал. За окнами показалась ярко-красная штукатурка курского вокзала…

***

… Димка Велихов любил хорошо одеваться. Вкус к хорошей одежде был ему привит с детства. В первый класс он пошел в дружественном Йемене, где отец преподавал химию в школе при посольстве. Мама там же служила делопроизводителем. А Йемен, хоть страна и отсталая, но все ж, какая-никакая, а заграница. Дефицитные в Союзе кроссовки, джинсы, а так же, другие недосягаемые блага советского человека, тут имелись, и даже в излишестве.
И, отбыв свой долгий командировочный срок, родители вернулись домой, в родной Курск, когда Димке шел семнадцатый год. Парень, с уже сформировавшимся вкусом, вполне европейского вида на фоне серо-затертых курян.
Как известно, к хорошему привыкаешь быстро, а вот к плохому привыкать и вовсе не хочется. Год шел ровно девяностый. Беспросветный такой год. А одеваться хотелось не хуже, чем раньше. Но при карточно-распределительной системе умирающей страны, это было затруднительно.
А тут еще, как на беду, вселилась в Димкину голову голубая мечта в виде западногерманских туфель фирмы «Саламандра». Они ему виделись в ночных снах и предрассветных бессонных грезах. На высокой пупырчатой подошве, с перфорированной хвостатой ящерицей на кожаном язычке.
Иногда такие «выбрасывали» в продажу в спецотделе местного универмага. Спецотдел был огражден клеткой в виде загона, сваренной из арматуры десятимиллиметрового диаметра.
Внутренняя эстетика юноши, выросшего за границей, конфликтовала с суровой советской действительностью, шла с ней в разрез. Не мог Димка с пяти утра стоять в загоне с сотнями потных и возбужденных сограждан. В клетке и побить могли или попросту свернуть неокрепшую подростковую шею в потребительском экстазе.
Но мечта не умирала. Не мог Димка вот так запросто ее похоронить. И до мечты-то было недалеко — всего пятьсот километров и сто пятьдесят рублей.
В пятистах километрах находилась знаменитая запорожская «толкучка» по улице Анголенко, где купить можно было все. Ассортимент не хуже йеменского. А сто пятьдесят советских рублей – это была плата за мечту. Если считать с дорогой. Пятьсот километров преодолевались за ночь, а вот с деньгами была проблема.
И принялся наш герой деньги копить. Откладывал по «двадцатке» со стипендии, экономил на комплексных обедах, продал наручные часы с калькулятором и две, сворованные у отца, пачки «Мальборо».
Осень была на носу, а денег на вожделенную обувь, все равно, не хватало. Последним отчаянным рывком к «Саламандре» стала ночная выгрузка вагона муки для нужд местной кондитерской фабрики на станции «Рышково» Октябрьской железной дороги…

***
…Счастливый и отрешенный ехал Димка первым утренним трамваем домой. Белесые, припорошенные мукой первого сорта, ресницы, невольно слипались. Блаженная улыбка блуждала по уставшему лицу юноши, уголки губ подрагивали.
Тридцать пять рублей в кармане выцветших джинсов дополняли те сто пятнадцать, которые уже хранились дома в жестяной коричневой банке из-под индийского кофе.
Двумя днями позже, когда всеобъемлющая тупая боль от вагонно-мучной эпопеи ушла изо всех органов нетренированного тела, Дима Велихов уже отстаивал длиннющую очередь в кассах предварительной продажи железнодорожных билетов. Лето было на исходе. Тысячи людей судорожно возвращались к местам своей постоянной дислокации. Четыре с половиной часа в шумной очереди и Димка оказался возле полукруглого окошечка кассы, затертый со всех сторон нервными и липкими соотечественниками. Поездку Димка Велихов планировал на конец сентября, когда вступит в силу скидка по студенческому билету. Да и плацкартных мест ранее, чем на двадцать восьмое, все равно, не было. Но парня это не огорчило. Новую обувку предполагалось носить с октября.
Восемь рублей обошелся билет на поезд в обе стороны. Два рубля было отложено на постель. Итого, «десятка». Сто сорок оставалось, собственно, на приобретение чудесных туфель и на иные непредвиденные и запланированные расходы…
***

…Сентябрь выдался летний, и в поезде было душно. Окна, как обычно, были намертво законопачены. Через десять минут после отправления, вагон наполнился густым ароматом чеснока, котлет, яиц, сваренных вкрутую, дешевого алкоголя и нестиранных синтетических носков. Димин ужин ограничился миниатюрным интеллигентным бутербродом с сырокопченой колбасой и стаканом чая в дребезжащем стакане. Попутчики — разухабистая украинская семейка — попытались было соблазнить его шматками сала с ярко-красной мясной прослойкой, но юноша отказался вежливо и с чувством собственного достоинства.
Парень уснул лишь под утро, когда до прибытия оставалось чуть более двух часов. Приснился ему кошмарный сон. Что втюхали ему на запорожской «толкучке» не аутентичную немецкую «Саламандру», а сварганенный в Армении контрафакт, с кустарно припаянным хамелеоном на язычке, вместо саламандры, и нелепыми псевдолатиноамериканскими кисточками.
Проснулся в холодном поту. Облегченно улыбнулся. Необъятная и суровая проводница дикими воплями будила народ:
-Просыпаемся! Запорожье через час! Сдаем постель!
Велихов выглянул в коридор вагона со своей нижней «боковушки», узрел там толпу заспанных людей, осаждающих один из двух открытых туалетов. Мужчины были преимущественно в майках-алкоголичках, женщины в длинных и вытертых байковых халатах. Многие в руках держали зубные щетки с уже выдавленной на них пастой. Мимо по проходу то и дело проносились пассажиры, прошедшие туалетные процедуры. Они покорно тащили, свернутое комом, постельное белье в купе к строгой проводнице. Время от времени они задевали то велиховскую ногу, то попадали ему коленкой по лбу. Димка тихо выматерился. Достал из кармана куртки аэрозольный баллончик освежителя для полости рта «Озон», пшыкнул три раза и откинулся обратно на серую эмпээсовскую постель.
Выйдя на перрон, Велихов всей грудью вдохнул свежий воздух южного украинского города с примесями запаха пропитки для железнодорожных шпал.
Умывался и чистил зубы в привокзальном туалете. Посмотрел на себя в заплеванное зеркало. Приподнял мокрой ладонью вполне европейский «кок» а-ля «Depeche Mode» на голове. Остался вполне доволен.
На анголинскую толкучку добирался в полупустом трамвае. На входе бросил три копейки в прозрачное чрево билетной кассы самообслуживания. С треском отмотал миниатюрный талон, уселся на прохладное пластиковое сиденье. Зашитые в семейные трусы деньги, приятно тяготили пах.

***
Признаки деятельности находящегося рядом черного рынка, Димка ощутил еще в подземном переходе. Назойливые менялы, мухами жужжали в ухо, намертво выученный, текст:
-Марки, доллары, рубли, купоны. Меняем по хорошему курсу-
И в обратном порядке, в разных интерпретациях. Ушлого вида валютчики небрежно поигрывали разноцветными пачками денег, затянутыми аптекарскими резинками.
Далее, уже на аллее, ведущей к рынку, промышляли золотозубые цыгане. Они скупали драгметаллы, оперируя лабораторными химическими весами и разнокалиберными гирьками. Смуглые и плутоватые женщины в разноцветных юбках с шумной оравой детей пытались поймать лохов, желающих узнать свою судьбу. Или не мудрствуя, нагло и бесцеремонно просили деньги «на хлебушек и молоко».
Тут же начинались торговые ряды, сооруженные новыми советскими предпринимателями из деревянных ящиков, старой домашней утвари в виде тумбочек, полочек, этажерочек и прочего хлама. Продавали, в основном, всяческую «мелочевку». Тут были и спортивные хлопковые белые носки по два доллара за пару, и красиво уложенные в прозрачный полиэтилен, дамские трусики «неделька», цветные дезодоранты в аэрозольных баллончиках и прочий капиталистический ширпотреб.
Небрежно осматривая товар, наш герой твердо и горделиво шагал к своей цели. Настоящая «толкучка» располагалась в пространстве между высоким забором и крытым колхозным рынком.
Тут стихийными, но ровными рядами выстроились продавцы настоящим крупным товаром. Рыжие кожаные куртки со множеством заклепок, турецкие свитера с бледно-зеленым орнаментом, яркие футболки с вышитыми на груди надписями «Hugo Boss» и «Gucci». Весь этот скарб торговцы держали прямо на вытянутых руках. И, конечно же, волшебная обувь «Salamander». Две пары туфель с вожделенным лейблом покоились на самодельной витрине, сооруженной из множества обувных коробок. Они были заботливо укрыты обрывком целлофана, чтоб не попал на драгоценную обувь случайный окурок, пепел, плевок или иное какое непотребство. Хозяин сокровища – пожилой бледный еврей, по виду – заведующий базой «Обувьторга», торговался неохотно и с грустью в слезящихся глазах. Но все же, дистанция до намеченных ста тридцати пяти рублей от первоначально озвученной «полторашки», была пройдена за десять минут. Примерка происходила тут же, на примятой обувной коробке менее престижного «Белвеста». Туфли сорок первого размера сели на ногу, как влитые. Димка для верности попрыгал и почему-то поприседал. Ударили по рукам. Решено было брать пару темно-шоколадного цвета. Осень в городах центрального Черноземья дождливая и слякотная. По этой причине, вторая пара, франтоватого цвета слоновой кости, отбор не прошла.
Выуживать деньги из трусов в плотной рыночной толпе было совершенно невозможно. Поэтому Дима, оставив еврею задаток, в виде мятой трёшки направился искать более укромное местечко. Будущий обладатель западногерманской обуви по-шпионски оглядывался, отсекая возможность слежки местных гоп-стоповцев. «Хвоста» не было.
Более укромным местечком оказался общественный туалет с обильно загаженными по окружности дырами в бетонном полу и кирпичными перегородками между ними. На одной из перегородок мелом было выведено категоричное «Пиперштейн-проститутка!». Коричневая жирная точка в восклицательном знаке имела явно органическое происхождение. Миазматический духан с обильными примесями хлорки не позволял открыть глаза полностью. Велихов судорожно рвал псевдоподкладку семейных трусов. Она не поддавалась. С трудом добрался до заветной «заначки», сломав ноготь. Достал деньги, переложил их во внутренний карман сирийской куртки. Облегчился «по-малому», пукнул, удовлетворенно выдохнул и вышел на свет.
Потом долго искал в лабиринте торговых рядов место, где оставил грустному еврею трояк. Но, не успев даже испугаться дезориентации в пространстве, как-то совсем неожиданно столкнулся нос к носу с владельцем «Саламандры». За время Димкиного отсутствия глаза старого семита стали еще печальнее. Приняв от Велихова жиденькую пачку купюр, продавец обуви долго их пересчитывал, тщательно слюнявил кургузые пальцы, несколько раз сбивался и начинал отсчет с начала. Дима нетерпеливо покачивался с пятки на носок и, близоруко щурясь, наблюдал за процессом. Наконец, пересчет был окончен. Деньги магически быстро исчезли в одном из сотни карманов китайского болоньевого жилета. Туфли в белой коробке оказались у Димы в руках.
Чуть ли не подпрыгивая от счастья, парень посеменил к выходу.
Остановился уже на аллее, возле тенистого тополя. Снял с себя затертые до дыр, когда-то белые полукеды, которые ему совершенно бесплатно выдали еще при посольской школе для занятий физкультурой, и с плохо скрываемой поспешностью, стал обуваться в новое. Пару истлевшей спортивной обуви Димка связал шнурками вместе, слегка раскрутил их и по красивой траектории, без сожаления, отправил в сторону урны. Совершив «мертвую петлю», кеды прямо в урну и приземлились. «Бинго!»- мысленно воскликнул парень. Жест получился красивым. Со старой жизнью было покончено!
К остановке трамвая парень вышел с блаженной улыбкой на уставшем лице и в новых саламандровских туфлях. Все! Мечта перестала быть мечтою, а стала реальностью! Дима был в восторге от самого себя: от того, как все гладко сложилось — без сучка, без задоринки. Многочисленные байки об ужасах анголинской толкучки в виде жуликов, рэкетиров и всякого другого отребья, готового обворовать честного советского студента, остались только в воспоминаниях. Велихов самодовольно ухмылялся вовнутрь себя.
К вокзалу решил идти пешком. Всего то — пять остановок. При хорошей солнечной погоде и в новых туфлях…
- Может, это и есть счастье — мелькнуло мимолётно в молодом Димкином сознании.
Бабье лето гнало по ветру сотни, еле заметных на ярком солнце, паутинок. Они цеплялись за ресницы, путались в волосах, щекотали щеки. Велихов кинематографично, плавными движениями рук, смахивал их с лица и головы. Шел, чуть пружиня шаг. Волнение и напряжение последнего месяца жизни улетучилось как-то резко и моментально. Дико захотелось есть. Уже у вокзала купил у толстой лоточницы круглый пирог, по центру которого горкой возвышалась кашеобразная смесь из расплавленного сыра, нарезанной мелкими квадратиками докторской колбасы и еще чего-то, что невозможно было идентифицировать во внелабораторных условиях. Горку венчала одинокая жухлая веточка петрушки. Этот кулинарный шедевр на размытом ценнике был притязательно обозначен, как «Пицца сицилийская. 30 коп».
Ел Дима жадно и с аппетитом, откусывал большими кусками, глотал, как удав. Острый кадык на небритой шее интенсивно двигался вверх-вниз. Сухомятка вызвала судорожный приступ икоты. В привокзальном ресторане приобрел бутылку бледно-лимонной газировки «Фиеста» и сигареты «ВТ» в твердой респектабельной пачке. Следующим широким жестом стала покупка глянцевого журнала «Америка» в киоске «Союзпечати» за восемьдесят пять копеек. Сел на лавку, пил воду со смаком, высоко запрокинув бутылку, как пионерский горн. Насытился, расслабился, неторопливо закурил. Читать текст журнала было лень, ограничился просмотром ярких картинок. При этом, нога была высоко закинута на ногу, чтоб все видели предмет Димкиной гордости. Люди, на самом деле, осматривали молодого человека. Уж очень ярким и инородным телом выглядел парень на провинциальном вокзале.
Когда выгреб из кармана и пересчитал оставшиеся деньги, настроение стало еще лучше. Два рубля, пятьдесят пять копеек. Димка вспомнил о том, что пригласил Инесску — свою девушку — на вечерний сеанс в кинотеатр «Октябрь». Показывали «Сердце ангела» с Микки Рурком. «Еще и на кафешку хватит» — подытожил Велихов. В кино под новую обувь решено было идти в черных финских вельветовых штанах «F.U.S». Дима ценил гармонию в одежде.
***
Потом опять была вагонная суматоха, опять нехитрая пролетарская снедь попутчиков, истерически настроенная, стокилограммовая проводница и прочие атрибуты плацкартного проезда по большой и еще единой стране. Орали сопливые дети, громко спорили о судьбе перестройки командировочные металлурги, витиеватыми руладами блевали в тамбуре первые осенние дембеля. Ничего не раздражало Диму. Все звуки сливались в одну упоительную песнь. К десяти вечера всё угомонилось. Только разливистый храп со всех сторон заглушал мерный стук колес. Но он только убаюкивал.
На этот раз Велихов уснул быстро и глубоко, как-будто, провалился. Не снилось ничего….

***

- Ёб твою мать… — прошептал парень и покрылся испариной. Резко захотелось срать. Поезд остановился…. Через семь минут запланированной стоянки, ему предстояло пойти дальше на север. Ехать в Москву с двумя рублями в кармане и босиком наш герой не планировал. Поэтому стал судорожно соображать, что делать. Взять чужую обувь не позволяла внутренняя интеллигентность юноши. Выходить на перрон в носках…. «Бред какой-то» — подумал Велихов, встряхнув головой. И только сейчас, ровно на месте оставленной им вчера «Саламандры», Дима обнаружил некую обувь. Поспешно схватил пару ботинок странноватого вида. Приблизил к глазам. Рассматривал близоруко, хотя впечатление создавалось, что обнюхивал – так нелепо и, как-то, по- собачьи, он водил головой. Ночные воришки оказались людьми благородными. Оставили бедному парню вместо вчерашней обновки дряхлые лыжные ботинки на специальной прямоугольной подошве. Подошва, как и положено, была больше самих ботинок и уродливо торчала квадратными выступами впереди самой обуви. На каблуке имелись массивные металлические набойки. Советская спортивная обувь из грубого кожзаменителя имела белёсо-коричневый оттенок и размером была не меньше сорок четвертого. Шнурки отсутствовали. На раздумье оставалось две минуты. Димке хватило сорока секунд, чтоб вставить ноги в огромные проемы лыжных ботинок, быстро прошлепать к выходу, издавая за собой металлически-лошадиный цокот, выпрыгнуть из вагона и с искрами приземлиться на родной курской земле. Идти было сложно. При полноценном шаге обувь сваливалась. Пришлось передвигаться, не поднимая ног высоко над землей. При таком скольжении подошв о крупнозернистый асфальт, грохот стоял неимоверный. Вороны и голуби в ужасе разлетались восвояси за сотни метров от источника звука. Ранние пассажиры в недоумении оглядывались. С трудом дошаркал до привокзальной площади. На стоянке такси, как обычно, была очередь. Пришлось ехать на трамвае. Ноги стыдливо расположил под впереди стоящими сиденьями. Хотелось плакать. Самым сложным оказалось преодолеть семьсот метров от конечной остановки до дома. Было утро понедельника. Люди уже в большом количестве спешили на работу. Многие откровенно смеялись, увидев Димку. Некоторые даже останавливались…
***
-Что произошло? — спросите вы — ну мало ли, украли у парня туфли, всякое случается.
- Нет — отвечу вам я — произошло не просто воровство дефицитной обуви в плацкартном вагоне поезда «Запорожье-Москва». Это был большой крах маленького человека. Квинтэссенция краха. Растоптанная убогими лыжными ботинками и униженная мечта. Песня, задушенная на полуслове. Птица, сбитая на взлете…-
***

…Остаток осени и еще последующие две Димка отходил в чехословацких туфлях «Цебо», с ненавистными кисточками и острым носком, которые отец взял за двадцатку в институтском распределителе, как парторг факультета. Инесска его не бросила. Ей все равно было, в каких туфлях Димка водил ее в кино и кафе «Первомайское». Вскоре они поженились. Димка стал примерным семьянином, написал кандидатскую диссертацию на тему « Физико-химическое исследование комплексообразования меди, кобальта и никеля полимерными сорбентами и их применение в анализе окружающей среды».
«Саламандру» Велихов, все же, приобрел четыре года спустя, когда она спокойно продавались в обувных отделах каждого универмага. Темно-коричневые, на высокой пупырчатой подошве. Точно, как те — ворованные. В них Димка Велихов благополучно развелся с Инесской в девяносто шестом, в них первый раз попробовал гашиш, в «Саламандре» его увольняли с кафедры органической химии за систематические прогулы. В них Дима Велихов хоронил отца…
А может и не в туфлях вовсе дело….