Summertime-time-time and the livin'''''''' is easy…. Пронзительный, надрывный, с хрипотцой, голос певицы, умершей без малого сорок лет назад, полился из динамиков, бередя и без того изъебанную похмельем, бессонницей и зимой душонку. Оторвав мутный взгляд от монитора, я смотрю в окно.
Fish are jumpin'''''''' and the cotton is fine…
Решетка. Худосочное голое дерево. Стая бродячих собак. Этих тварей развелось столько, что стало страшно ходить по улице. Раньше их хоть отстреливали, теперь этого типа делать нельзя – статья УК «Жестокое обращение с животными»… А вот во вселенском УК статьи «Жестокое обращение с людьми», очевидно, нет и в помине. Да если б и была – кого по ней судить, скажите?
Oh your Daddy''''''''s rich and your ma is good lookin'''''''' So hush little baby, don''''''''t you cry…
Я вспоминаю, как умерла Дженис. Как ее нашли только на следующий день, закоченевшую, лежащую в одном белье на полу ничком, с лошадиной дозой убойного героина в стылой крови. Почему-то мне кажется, что на ее мертвом разбитом лице тогда была застывшая улыбка счастья. И еще мне думается, что перед окончательным пиздецом в ее угасающем сознании звучала именно эта бесхитростная и трогательная песенка Гершвина.
One of these mornings You''''''''re goin'''''''' to rise up singing….
Серое-серое небо за окном. Такое же серое, как пепел, в который превратилось тело Дженис, когда его сожгли, и развеяли прах над морем…
Then you''''''''ll spread your wings And you''''''''ll take the sky But till that morning There''''''''s a nothin'''''''' can harm you With daddy and mammy standin'''''''' by…
Музыка кончилась. Я все так же гляжу в окно и беззвучно плачу…