Варвара Уризченко : На встречке (повесть, фантастика) (Начало)

ВАРВАРА УРИЗЧЕНКО.
ВРЕМЯ ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕВОЗМОЖНО.
(Повесть)

В час пик Кутузовский проспект похож на болото.
Вязнут в нем и бронерылые джипы, и субтильные «Хонды» и легкомысленные маршрутки, и гражданские скотовозы, набитые людьми под завязку и газики с минивэнами. А летом так вообще — капец. Липнут и плавятся – и мозги в голове и асфальт под колёсами.

Вот в такой же примерно час, только не сегодня, а почти 20 лет назад, в июне 1995-го, в «Хонде» последней модели ехал молодой ещё человек в белой рубашке, с бычьей шеей и мощным золотым крестом на груди. Но при этом с курносым и в чём-то даже привлекательным (если б не стиснутые челюсти) типично русским лицом.

Короче говоря, Новый Русский ехал на стрелку.
Звали его, правда, не Толян, не Вован, а Витёк. Виктор Иванович Малышев, если по паспорту конкретно 1966 года рождения. Родился он в городе Талдоме под Москвой. Как бывший детдомовец дошел до жизни такой? Это надо рассказывать всю его жизнь. А жизни этой, как ему казалось, с каждым километром дороги становилось всё меньше и меньше …
И не стрелка это была, а дуэль. С Валеркой по кличке ВЭЛ, бывшим своим партнером, армейским корешем, кровным братом (побратались ещё в далеком 84-году, в палате больничного карантина талдомского детдома), а ныне предателем и последней мразью…
Он и сейчас бы предпочел не знать, кто его заказал. Но так получилось, что вдвоём теперь им на одном земном шаре, как на одном поле …
Ни срать, ни жить невозможно.

Дуэль назначена была на 15-м километре от Москвы, без дружков и свидетелей. Всё честь по чести, из спортивного ТТ. Согласен был на это Витек. Хоть и не дворянского был происхождения, а самого что ни на есть пролетарского (родителей он не знал, но по роже видно).

День был не то чтобы очень жарким, скорее душным, с московским серо-сиреневым небом, когда солнца нет, а дождя не предвидится. В одиннадцать ноль-ноль выехал Витек из гаража сталинского дома на Кутузовском (с детства мечтал жить в таком, и купил себе там год назад две квартиры – на третьем этаже и на пятом). А перед этим — надел рубаху, белую (блин, от Версаче, а этого Версаче … уже в машине вспомнил что кокнули). Выпил чаю с коньяком, сдал консьержке ключи. Никто ему не махал с балкона. Светка неделю назад свалила — не то на Мальдивы, не то на Мальту.
Век бы её не видать.
Про такие пары – крутой+ модель говорят – быки и растения. Навороченная супер-пупер модель, успевшая засветиться на обложке какого-то журнала … (жопу подтирать они не годятся, бумага негодная) была типичным эталоном вот такого растения для быка. Точно их и правда, в особой теплице выращивали – не бабы, не девки, да и не люди. Всё длинное – волосы, ноги от ушей, руки как плети. Пара глаз бессмысленных, и огромный рот. Казалось, они и внутри по иному устроены. Могут только сосать и высасывать (сперму (тут она была мастер), соки, устрицы из раковин, и коллекционный коньяк и прочее дорогое бухло. Поэтому у них внутри только легкие и тонкая длинная трубка. Больше ничего. Ни кишок. Ни печени. Ни матки (зачем им рожать), ни прочих внутренностей.
И сердца тоже.

Прямо перед носом ехал крашеный «Москвич» с разместившемся в нем не то старорусским, не то послесовковым семейством. Глава (хмырь лысеющий в ковбойке и очках, почему-то показалось – не то инженер, не то научный сотрудник, если ещё остались такие) и толстая большая жена. И двое мелких на заднем сиденье — толкали папашу в спину, подначивая на обгон крутой Витькиной тачки… А когда удавалось оторваться, корчили «новому русскому» в бандитской белой рубашке страшные рожи.
Витек только лыбился невесело. Раньше ему страшнее страшной смерти казалась вот такая жизнь. А сейчас — под вопросом. Потому что этот хмырь точно знает, что отпахав на своих шести сотках, будет ехать по той же дороге обратно, в свою хрущобу или блочную многоэтажку. Если, конечно, по дороге, не вмажется в лепешку … Вероятность не вернуться есть, только гораздо меньше, чем у него, у Витька. Инженеришку хоть похоронят по людски. А ему лежать (хорошо, если целому, а не частично) в одном из торфяных болот под Шатурой в пластиковом мешке для мусора. Слишком хорошо он знал, в какую мразь превратился бывший детдомовский задохлик с щербатым ртом. И не питал никаких иллюзий на этот счет.

Душно становилось, точно перед дождем. И воротник рубашки от Версаче ошейником врезался в шею. Он бы эту рубашку гребаную, как горчичник, влипшую в кожу, с превеликим удовольствием с себя содрал. Да люди смотрят.

У триумфальной арки на Поклонной стояли особенно долго. А Витек точно в ступор впал. Или голова закружилась. Точно звук выключили на секунду. Не сразу понял, что это ему сигналят, и айзер-водитель из маршрутки ему кулаком грозит. Нажал педаль и увеличил скорость до крайней. Успев заметить, что его соперник, инженеришко — «москвичок» вырвался так далеко, что исчез из зоны видимости.

Километра три он летел как на крыльях.
А у кинотеатра «Минск», когда вдалеке показался указатель «Москва», на выезде (въезде в столицу) низ живота заныл, точно, как ноет щека после заморозки в кресле зубного врача. А длинный долгоногий комар, со свистом промчавшийся мимо лобового стекла показался страшным до жути, совсем, как в раннем сопливом детстве.

….И откуда он взялся, этот трейлер, белый и длинный, как гроб гиганта, с непонятной белой надписью по краям и номером с буквами МА врезавшийся в Витькину «Хонду» точно гигантский айсберг заслонив собою весь свет, видимый и невидимый?????????????
И наступила темнота.
И полная тишина …

---------------------------------------------------------

Витек лежал на траве, на некрутом косогоре, спускавшейся к поселку или деревеньке, посреди всяких там одуванчиков и ромашек.
А чуть пониже паслись две козы.
Он потянулся. Вскочил. Потом опять сел на траву. И долго щупал свою голову, бока и даже живот.
Насколько он понял, он ещё живой. А больше пока ничего не понимал. И не помнил.
То есть, последние полтора часа своей жизни он, наоборот, помнил отлично, с точностью до секунды. И зад «Москвича», и клетчатую спину в ковбойке, и корчащих страшные рожи пацанов. И триумфальную арку, и голубя на носу богини Победы.
И. комара. И трейлер.
Зато все, что после – полный провал. Амнезия.
Ясно было одно – ничего не было. Ни дуэли, ни разборки, ни, что всего вероятнее, гнусного мочилова.
Ни-че-го.
Но как он попал в эту милую дачную местность, в хрен его знает каком километре от столицы ???
Он был бы рад, конечно, если б кто ему объяснил.
Пока желающих не было.
Барсетка на поясе была цела. Со всем содержимым. И даже сотовый-моторола в правом кармане, в сером корпусе. Только был он, как кирпич, глухим и немым. Точно не ставил Витек его утром на зарядку.
Витек встал и пошел по тропинке вниз, где вилась, как серая речка, узенькая лента шоссе. Сел под деревянный навес, жалея, что курева нет. И попросить некого.
Автобус подъехал, белый, полукруглый, с большими фарами, он и не знал, что такие ещё ходят. И даже занавесочки ситцевые на окнах. Публика была самая простая, по виду — настоящие колхозники, мужик с орденами на пиджаке, хотя день Победы давно прошел. И ещё бабка с большим холщовым мешком, чем-то набитым. Витек прошел и сел на единственное пустое место у окна.
Автобус поехал – понеслись за пыльными стеклами картофельные и прочие поля, здание деревянного продуктового магазина, очередь в дощатый пивной ларек, деревянные дома со штакетниками вдоль дороги, телеграфные столбы, стадо коров, и медленно вырастающий по мере приближения пологий холм, большой, как гора …

Автобус остановился на вокзальной площади маленького провинциального городка, с трамваями, круглыми афишными тумбами и полотняными навесами над витринами гастронома. Не то Ивантеевка, не то Волоколамск. Витек тупо уставился в окно. Блин, сам виноват … С чего он взял, что этот автобус – в Москву?! Видно ему и вправду, на той развязке мозги отбило.
- А какой это город? – спросил Витек у кондукторши.
- Ты что, милый? Ещё не проснулся? – голос у тетки был задушевным, добрым. – Да вот же она – Москва …
Наверное, это сон. Что же ещё? Цветной и яркий. Тем более что часы на вокзальной башне показывали двенадцать с хвостиком — время, когда Витек только ехал по Кутузовскому навстречу белой фуре …
Витек расправил затекшие конечности и ступил на вокзальную площадь.
Москва ему снилась – он это понял. Сон был приятным. Давно он не видел такого синего неба, чистых улиц, и почти не спешащих радостных людей. Киевский вокзал стоял в окружении трамвайных путей, на место огромного строительного котлована вернулись малоэтажные домики. Высотка гостиницы «Украина» была в лесах, а высотка МИД на «Смоленской» — ещё и без башни, с торчащим на этом месте подъемным краном. А люди были одеты, точно в старом кино. И мент на перекрестке стоял весь в белом, в сапогах до колен и кожаных перчатках.
Такой вот дивный, охренительный сон!
Витек готов и дальше был идти в этой, как будто никуда не спешащей толпе, провожая взглядом глазастые автомобили, вдыхая чистый воздух с примесью мокрой земли от только что политых клумб и газонов и асфальта, помытого из поливальных машин. Глазеть на старинные советские плакаты и лозунги.
Внутри забурчало, громко, до неприличия, и сразу засосало под ложечкой. А сон все не кончался … Витек остановился и, что есть силы, ущипнул себя за руку. Потом прикусил за щекой. Было больно. Но все осталось как прежде.
Если это не сон, то — кино, догадался Витек. Кино снимают. Какой ещё может быть вариант?! Ну, а это всё – высотка без башни, трамваи у Киевского вокзала, это, наверное – голограмма, новые технологии. И он, типа, в массовке. Со своим ново, но всё равно до боли русским фейсом, со стрижкой типа полубокс, сделанной два дня назад в эксклюзивном салоне, в пиджачке сером от Фенди и белой рубашке от Версаче навыпуск Витек прекрасно вписывался в этот людской поток. Более того – похож был на парня с серпом и молотом на плакате … И на другого, в робе сталевара … А голдовую цепь, врезавшуюся в шею, он ещё утром снял, когда на Кутузовском в пробке стояли, и теперь она оттягивала левый карман штанов.
— А что за фильм — то? – поинтересовался он, поравнявшись с интеллигентного вида чуваком из массовки – в шляпе и тоненьких очках.
- Мосфильм? – переспросил тот врастяжечку, получилось «Маааасфильм», — Киностудия недалеко отсюда, на Потылихе, три остановки на трамвае.
Витек кивнул. И больше ничего ни у кого не спрашивал.
Он вдруг сам всё понял.
Какое на хер, кино?! Это жизнь. Только не сейчас, а намного раньше. До войны или после. Когда его дед был молодым, ну и, соответственно, бабка. О которых он, как, впрочем, и о родителях, не знал ни-че-го.
Витек не знал, что делать. И решил ничего не делать. Просто смотреть по сторонам.
Тем более, что ему тут нравилось – несмотря на неказистые цвета, отсутствие иномарок и бедность окружающей обстановки. Нравилось, как светит солнце, как орут что-то друг другу пацаны, высыпавшие гурьбой на бульвар, как улыбается людям мороженщица. Нравилась надпись на выцветшем плакате «Подписывайтесь на государственный заем!», хоть он и не понял, что это значит. Он не помнил, когда ему последний раз было так беззаботно-легко – несмотря на полную неясность своего будущего. Ну, разве что много лет назад, малым пацаном, когда сбегал с урока, в одиночку – шляться по городу, или в лес, а то и на близлежащую речку.
Почти десять лет он жил со сжатыми челюстями, даже нередко спать ложился с «пушкой», не очень надеясь на охрану. А если расслаблялся, то, как все – баня, девочки (не модельные глисты, от которых тошнило, а толстожопые девки со стрип-клуба), страшный бодун по утрам. …
И все чаще ему казалось, что он СОВСЕМ ОДИН. Был единственный друг, Валерка (об этом не надо), а все прочие – враги или партнеры. Была Светка, вцепившаяся в потроха, как солитер. Другую телку завести, нормальную? Их, будто и не осталось совсем … Ещё год и виагру пить придется. И всё больше казалось – зря это все. Вся его жизнь. Совсем. Не стоило суетиться …
Тогда Витек и перестал с пушкой спать, боялся, что спьяну возьмет ее в руки, приставит к башке, и мир разлетится в клочья, а мозги по комнате …

Люди вокруг были, как люди. Много было просто, совсем по колхозному одетых, какие-то тетки или бабульки с мешками в руках. Некоторые издали напоминали Витьку его знакомых, даже окликнуть хотелось. Витек совсем расслабился и стал искать в толпе девах помоложе …
Тех, кому бы он вдул.
И …
Он вдруг понял, куда делись нормальные бабы.
Они вымерли. Как мамонты или динозавры, ещё до его рождения. Или чуть позже. Вот где они были – в шляпках с бантом, с фитюльками, или, по старинному, с сеточкой, типа вуаль; в беретиках, с завитыми волосами, в белых и всяких кофточках, в костюмах деловых, в платьях цветастых или в горошек, с волосами, уложенными в валик или завитыми локонами, а то и вовсе – две косы по плечам.…
Из всех мировых звезд Витьку нравилась только Мерилин Монро. Такой, по его представлению, должна быть Женщина, настоящая. Он даже дрочил на неё нередко, глядя на фото или просто так, хоть она и мертвая. Но рядом с любой из НИХ даже Мерилин была просто драная кошка.
До чего ж хороши они были — эти девчата, девушки, дамочки из этого, хрен его знает какого года! Глаза разбегались в стороны. И даже то, что все они — ровесницы его бабушки, не пугало ничуть. Ладные, все на месте – и грудь, и попа, и плечи покатые или широкие от накладных подплечий. Ни одной стриженой почти налысо, или, как Светка-солитер — с патлами прямыми до колен. Ни одной в брюках – все в платьицах, юбочках, только одну он встретил ядреную деваху в сатиновых штанах, типа спецодежды, но и ей бы он вдул с превеликим удовольствием … И ни одной глисты. Ни одного растения. Ну, да – на козьих диетах не сидели, ели все что положено, первое, второе и третье, да ещё с хлебушком … И все – в теле, некоторые даже слишком, на нынешний взгляд, но только не на его, в данный момент воспаленный, как у голодного волчары! Одна – точно сдобная булка, ещё горячая, с пылу, с жару, другая – точно пирожное эклер на гофрированной круглой бумажке, или корзиночка, с затейливыми завитками крема, третья – как слоеный розанчик, розово-золотистый, чем-то присыпанный, с капелькой варенья посередине. А если и попадались субтильные, всё равно, ладные — тонкие не как палка, а где положено – в талии, запястьях, лодыжках. Как, например, вон та стрекозка, на переходе дорожном, в сером костюме и белой блузке, державшая носки чуть врозь, по балетному, и с сумочкой, похожей на чемоданчик – до боли захотелось взять её двумя пальцами за запястье, и тронуть ладошку своими губищами. Да что габариты, не в них дело. Не было в НИХ ни капли остервенелости, ни сучьего расчета во взгляде, одинакового что у глистоногих моделек, что у бизнесвуменш, что у толстомясых телок у шеста! Глаза, вот что было в НИХ самое – самое … То с поволокой, точно у телочки на лугу; то совсем ясные, как у пятилетней девчонки; то с чертиками, озорные; а то – плывущие, чуть затуманенные, при встрече с твоими прячущиеся, точно жемчужинка в раковину … Или — зовущие, и тут же – опущенные, отведенные в сторону … Витек чувствовал, как сердце бьется, щеки горят, а член поднимается колом. А то, что пахло от этих девчонок как от воспиталки в детдоме духами «Красная Москва», а то и вовсе – молодым потом, без всякого парфюма не только не оскорбляло нюх, наоборот – возбуждало со страшной силой … Как, впрочем, и ноги с волосками, видными даже сквозь чулки, и мелькнувшие раз, другой небритые подмышки. Небритые пелотки — это было на его вкус, он терпеть не мог гламурные, гладкие, как вареник, или того хуже, как у дешевых шлюх – плохо выбритые, колючие, как щека алкоголика – такая сразу злость подымалась. Или того хуже, как у Светки – с интимной прической на манде, каждую неделю – новой, как взглянешь, так вздрогнешь. Последний раз вообще – в виде серпа и молота …
(Продолжение следует)