Варвара Уризченко : На встречке (продолжение-4)

Трое в форме стояли плечом к плечу, за ним – лысоватый хмырь с фотоаппаратом и плотный дядька в куртке шофера.
Седой, с сильными продольными складками от носа ко рту, видимо старший, сунул Гале прямо под нос красную ксиву.
- Московский уголовный розыск. Майор Федор Апраксин.
Понятно.
Кошелек …
«Кошелек, кошелек – какой кошелек» …
А он уже и забыл. Однако, круто они тогда работали … У нас – хер с два бы нашли, а тут – пожалуйста, на следующий день.
Круче, чем в кино.
Менты из прошлого показались намного приятней теперешних, хорошо по жизни знакомых, с самого детства. Не выебывались, Рэмбо из себя не корчили. Мордой на пол, руки за спину не укладывали. Даже не матерились. И лица у них были вполне человеческие. Ну, разве что молодой, очень лицом похожий на Валерку, не нравился по вполне понятной причине. А майор Апраксин, худой, как язвенник, с длинными кожаными складками на месте отсутствующих щек вызывал уважение.

- Ладно, пойдемте,- Он застегнул пиджак. Только б не здесь, не при ней. Не то он умрет. – Галь, это недоразумение, я тебе всё потом расскажу.
- Куда ты пойдешь?! — Галя метнулась к порогу, встала рядом, точно закрывая собой. – По какому праву? Человек документы потерял, ну и что?! Он сам к вам с утра прийти собирался!
Вот так тихоня…
С такой можно жить. Жаль только, не придется.
Они все попадали. Прямо легли от смеха. Шофер за живот схватился. Даже смурной Апраксин усмехнулся уголком рта.
- Собирался, значит? А он вам, собственно, кто?
- Кто … Муж!
- Вот как? Даже свидетельство о браке есть?
- Нет … Мы только собирались. Когда паспорт ему восстановят. Правда, Виктор?
Он кивнул.
- Виктор?! – Молодой опер, ремнем подпоясанный как буква «Х» был действительно, здорово похож на Валерку (а вдруг его дед или прадед?!) – а дальше, интересно, как?
Галя беспомощно обернулась, открыла рот. Едва не спросив «Как твоя фамилия?»
- Малышев, Виктор Иванович … — кивнул Витек. — Я, правда, паспорт потерял. На вокзале украли с чемоданом.
- Значит, ксивой ложной ещё не обзавелся, а уже в Москву? И чего тебе, Захар, в схроне не сиделось? По «Националю» и столичным хазам соскучился? Думаешь, усы сбрил и волосы перекрасил, так никто и не узнает?
- Кто?!
- Захар Рябушкин, — Майор повернулся к Гале, — он же – Сергей Тарасенко, он же Олег Зайчинский, он же … Семь краж со взломом, два побега … Пятеро трупов, из них – двое женских. Бежал на этапе, три года во всесоюзном розыске.
- Нет …- сказала она тихо.
- Всё — да, да, не волнуйтесь. Вы, я понял, даже фамилию его не спросили Славная девушка, хорошая, а с бандюком связалась.

Витек еле удержал в горле нервный смех. В ТОЙ жизни кто его только не называл бандюком …

Он сел напротив майора, положил руки на стол. Двое встали у него за спиной
- Нет. Это неправда …- Галя села на кровать, низко опустила голову.
- Конечно, неправда … — сказал он тихо. – Женщину я бы, наверное, убить не смог. Даже по делу …
Разве что тебя – прибавил он мысленно. Если б с кем застукал – наверное, убил бы на месте.
Светка последний год вообще блядовала в открытую — ему было все равно. А все разборки и драки по этому поводу (даже ей вломил однажды, не рассчитав силы, правда обошелся ему этот фингал в дом на её имя по Ленинградскому шоссе, ну и ещё кой-какой ювелиркой) — потому что МОЁ НЕ ТРОЖЬ. Моя телка – как моя тачка. А внутри было пусто.
Значит, любовь – это когда хочется убить? Нет, ерунда …
Любовь – это когда убить НЕ хочется.
И никогда не захочется.
Потому что повода нет.
Даже намека на повод.
Нет — и не будет.
С улицы вошли ещё трое – видно бросили на его задержание целую бригаду. И двое в штатском – мужик и толстая тетка в фартуке. Соседей, наверное, взяли в понятые.
В комнате стало тесно. Втрое тесней. И запах такой … Понятно, мылись тогда в ванной и носки меняли не каждый день. Хотя и от него, наверное, пахнет сейчас не лучше.
Он не знал – поверила Галя или нет.
Не мог посмотреть в её сторону.
Фотограф делал снимки, Витек угрюмо посмотрел в фотоаппарат. Вдруг ужасно захотелось курить. А тут, майор, как назло, достал пачку Казбека, чиркнул спичкой, затянулся так, что остатки щек в череп ушли. Дым был смачный и хорошо знакомый – в детдоме тоже курить начал с папирос, потом перешел на «Приму». И ещё такие были, черные, кубинские – «Партагас».
Галя открыла комод, достала оттуда платок шерстяной, набросила себе на плечи, точно ей холодно. И снова села на кровать, сцепив руки и опустив голову.
- Это не про меня, — сказал он тихо. – Все равно, веришь ты или нет …
Ему почему-то было легче, что про кошелек ни слова. Херово, значит, работал тогдашний МУР, не лучше, чем теперь. Кошелек не нашли и искать не будут, а на случайного человека всех собак спустили. Блин, ну похож он, значит, на какого-то ихнего Фокса, ну так все на кого-то похожи …
Стоп, а с чего собственно, паника? Ему же отпечатки пальцев сделают на Петровке. Ну, и все … Пальчики-то у каждого свои. Они ещё перед ним извиняться будут …
- Вы мне хоть карточку его покажите, — сказал он майору, — чтоб знать, на кого я похож …
Тот ничего не оветил, только хмыкнул.
- Галь, все скоро разъяснится, — она не шелохнулась, только сцепила руки сильней.- Я тебе сердцем клянусь, что это не я.
Показалось ему или нет, что она кивнула?
- Ты бы её больше не тревожил, — майор смял окурок в кулаке, бросил на пол. – Вон соседи говорят – сирота, отца на фронте убили. Это всё равно что дитя малое без хлеба оставить. Впрочем, тебе не понять.
Все больше нравился ему этот майор.
Если б не место и обстоятельства встречи …
Чернявый опер, похожий на грузина или армянина подошел ближе. Витек сам вывернул карманы. Бросил на стол кошелек, барсетку с пояса снял и положил рядом. Не хотел, чтоб его, по крайней мере, сейчас, руками трогали.
Витек смотрел, как сухие пальцы, коричневые от табака, перебирают купюры с Лениным.
- Валентин, запиши, восемь тысяч пятьдесят один. Рубль …
Этот хлыщеватый Валентин мало того, что похож был на Валерку, так ещё и волосы у него, зализанные назад, были точно намазаны маслом (Витек не знал, что это гуталин) с блядским запахом губной помады.
Витек смотрел, как расходится молния на черной барсетке.
Бля-адь …

Он же забыл…

Сейчас будет очень интересно.

ОЧЕНЬ.

- Валюта?!
Зеленые бумажки с портретом Франклина. Очень много. Полпачки разорванной.
Типа мелочь в кармане.
Водительские права. С фоткой, разумеется. Малышев Виктор Иванович. Только один прокол, за превышение скорости.
- И где ж такую ксиву делают? На такой бумаге?
- В Караганде, естественно, – отозвался Витек. — На коленке печатают …
- Это не в Караганде, – похожий на Валерку Валентин потрогал, ковырнул аккуратным ногтем ламинированную карточку. – Это скорее, в Нью-Йорке. Или в Лондоне …
- Ты считаешь …
- А что ты думаешь, Федор? Идет война, холодная … Таких вот и вербуют.
Зря, что ли, он на три года как в воду канул?

- Бля-адь! – веером по столу рассыпались бумажки, зеленые синие и розовые. – Это что за игрушки? Деньги?
Теперь все столпились вокруг стола. Даже понятые.

- Какие деньги? Власовский флаг над Кремлем?! – Глаза у Апраксина стали бешеные, как ртуть. – Ещё одну машину сюда! И с ЭТИМИ связаться надо, с Лубянки. Что ж они, гандоны штопаные, херней всякой занимаются, а тут у них под носом … Того и гляди Третья Мировая начнется, на нашей территории. Тут же целая сеть действует, организация, блядь, может по всей стране …

Это уже не смешно …
Теперь его здесь к стенке поставят. Только не сразу.
Ой, не сразу …

- А ты говорил, чуть рыпнется – стреляй, оформим потом как «при попытке к бегству»! – Похожий на Валерку Валентин достал из кармана портсигар и сигарету, тонкую, дымок пошел шелковистый. – Его как хрустального беречь надо теперь. И обыскать получше!
- Не надо! Я сам! – Витек снял с себя пиджак, рубашку, брюки мятые положил на стол. Смотрел, как пальцы, чужие мяли и щупали подкладку, выворачивали карманы. Трусы почему-то не попросили снять, и хорошо – уж очень они несвежие.
Потом оделся, стараясь в сторону Гали не глядеть.
- Товарищ майор, я уже по рации связался, едут! – отрапортовал молодой парень, похожий на Костю Векшина, из того самого любимого кино, которое теперь у него печенках будет сидеть.
До самой смерти…
- Значит, ждем!
- А с ней как быть? – Валентин кивнул в сторону Гали.
- С ней отдельный разговор будет. Отсюда не выпускать!
- Да вы что?! – Витек рванулся встать, но был тут же назад отброшен, ударом под дых, больно ударившись о спинку стула.- Ты чего гонишь, начальник? Я вчера приехал, встреча на сегодня назначена, мне одну ночь перекантоваться надо было, лучше в теплых объятиях. Ну, я на танцульки завернул, вижу у стенки стоит, овцой овца, на любой хуй полетит, как бабочка на лампу! Для постоянной работы я б, наверное, получше лялю нашел, как ты думаешь?
- Да уж точно, ты всё больше по бля …- начал Апраксин. Но тут же отвернулся в сторону, только желваки заходили на лбу.
Витек понял, что перешел для него в другой разряд. Был хоть урка, но человек.
А теперь – нелюдь …
Точно обкуренный, он смотрел, как ОНИ переговариваются между собой, пишут что-то, Апраксин то садится, то ходит из угла в угол. Голоса были, как сквозь вату.
Говорили по русски, но слов он не понимал.
Только одно понимал — КИНУЛИ его.
Как в пруд слепого котенка. Он сам себя кинул.
Потому что сила эта, действующая во всем – тупа и бессмысленна, как слепой слон в посудной лавке.
И нет никакого смысла, что он здесь. Просто – осечка, сдвиг, замкнуло во времени что-то. Точно споткнулся или в лужу ступил.
Совершенно случайно.
Как, впрочем, и все на свете.
Случайно он родился – а мог не родиться. И это всё равно. Случайно жизнь на Земле завелась, как плесень на хлебе. И нет в том никакого смысла.
Его вообще — нет, ни в чем.
Случайно фура с «Хондой» поцеловались на энном километре Можайского шоссе. А где-то там, метеорит или ещё какая хрень слепая случайно завернет на нашу орбиту и – херакс. Точно и не было ничего никогда. И его скоро не будет. Гораздо скорее, чем ОНИ думают. Надо только дождаться, когда к машине поведут. Или нет, потом, чтоб Галя ничего не знала. Уже там, когда приедут. Рвануться, как волк в капкане, хоть в наручниках, хоть без. Или в горло вцепиться тому, кто поближе – пусть хоть на месте пристрелят или забьют до смерти. Он отбиваться будет, зубами их рвать – дешево жизнь не продаст.
Он, Витька Малышев, в ТОЙ жизни ни дня в неволе не провел, хотя могли по всем делам привлечь, кроме мокрого.
И здесь не станет.
- Товарищ майор!
«Вася Векшин» нагнувшись, поднял что-то с пола у кровати. И подошел к столу – опасливо, точно лягушку, держа в руке в очередной раз потерявшуюся «мобилу» — Моторолу последней модели.
Продолговатую, с крышечкой и торчащей кнопкой антенны, в корпусе серебристого цвета.
Витек её все время забывал и терял. И прежнюю, здоровенную, черную – тоже. То на бачке, в туалете, то на водительском сиденье, то в постели.
Вот и теперь …
Под железной ножкой кровати. Видимо из пиджака выпала.

- Тоже сюда! Нет, постой – мало ли там какая начин …
Майор не договорил – Витек, рванувшись, как пружина, на ядерной скорости, выхватил мобилу у опера из рук, и, крепко зажав, поднял её над головой, на манер гранаты.

- Да!!! – рявкнул он, чуть связки себе не сорвав. — Микробомба атомная, американская с действием в полкилометра!!! НА ПОЛ ВСЕМ!

Они видно, поверили, все эти люди середины века.
Потому что легли.
Даже майор, помедлив немного, сел в позе пограничника на станции метро «Площадь Революции».
Только Галя осталась сидеть, точно не слыша, обхватив себя за плечи, как мертвая.

- КЛЮЧИ ОТ МАШИНЫ! – Он открыл крышечку «Моторолы» — Быстро, блядь! Не то на цифру «семь» нажму, и вас с собой на тот свет … И полдеревни в придачу!

- Давай … — хрипло сказал майор.
Шофер, совсем как в кино, плотный, в кожаной куртке, с виду балагур (сердце у Витька дрогнуло, жалко стало унижать хорошего мужика, да и всех этих муровцев при исполнении, но …) вынул ключ из нагрудного кармана, бросил на стол.

Витек взял ключ, положил в карман.
Потом, с мобилой навскидку, подошел к кровати, к Гале, сидевшей точно каменная, поднял её за локоть, и, взяв под руку, потащил за собою. Она не сопротивлялась. Вместе выбежали на воздух, к «газели», что ли, с крытым фургоном, дежурившей прямо у крыльца.
Галю пропустил вперед, сам сел у руля. Нажал на педаль, что есть силы – показалось – земля поехала назад, чуть-чуть забуксовало …
Потом тронулось, резко, так что обоих качнуло, точно на ухабе.
И муровская тачка понеслась, людей пугая, по тихой лефортовской совсем деревенской улице, на последней скорости, точно уходя от погони.
Витек жал на педаль и одновременно сигналил со страшной силой – чтоб никто не ввернулся под колеса.
Галя ничего не говорила, он слышал только, как она дышит. И ещё её сердце, как своё – сливавшиеся в один стук.
Он гнал вперед, из Москвы, к Владимирскому шоссе, в строну Реутово.
Граница Москвы кончилась, как будто – пошла промзона – ангары какие-то, сараи, с войны оставшиеся железные противотанковые ежи…
Дымила толстая труба.
Чудом проскочили, едва не врезавшись в самосвал, груженый бревнами.
Когда кончились дома, и узкое, втрое меньше теперешнего шоссе завернуло в гору (внизу была такая же узкая речка, поляна, а на горизонте тучей – лиственный лес) Витек решил сбавить скорость – но тормоза не слушались.
Потеряв управление, тачка мчалась по дороге, на предельной скорости – пока не кончится бензин – или до ближнего столба …
Вдруг показалось, что стрелка на указателе скорости сошла с катушек, завертелась так, что не видно стало ни цифр, ни делений …
И откуда он взялся, точно из воздуха вынырнул – мальчишка-велосипедист в голубой застиранной майке, метрах в десяти от колес?!
Он видел большие, точно искусанные губы, большие руки на велосипедном руле, выступающие над майкой ключицы, пепельно – русые пряди, слипшиеся в сосульки от пота.
Глаза мальчишки, серые, прозрачные, с синяком под каждым, большим, как фингал, казались слепыми – точно дорога перед ним была пуста …
Витек, что есть силы вывернул руль вправо.
Машина, два раза перевернувшись, полетела вниз, под откос.
Боль, страшная, была не больше секунды, потом ударило сверху – наступила темнота.
И полная тишина.