Заур Гусейнов : Эмпат

Живу в одном из городов одной из населенных планет. Большинство девушек в моём возрасте помешаны:
а) На флирте.
б) Не только на флирте.
в) На модной одежде, но чтобы бренд не закрывал пупок, а юбка не ниже чем ладонь до коленок.
Они сходят с ума по машинам, особенно если эту тачку тебе подарил богатый папик. Другие гадают о помаде на вечер, выбирая между красным гламуром и шоколадными фикалиями. У меня тоже есть пунктик. Я люблю читать. Читаю утром, днём и ночью. Читаю за едой и даже когда ложусь спать, открываю файлы на мобильном телефоне, в котором отсутствуют номера. Там только закачанные книги в формате JAD. Ещё я люблю слушать музыку. Для многих мелодия – как обычная звуковая волна, идёт вверх или вниз. Мне же прямиком попадает в сердце. Я тоже музыка. Тоже попадаю в сердца как, мелодии Шумана.
Вот и сейчас выхожу из подъезда одного из многочисленных домов города, расположенного на одной из населённых планет. А в одной из квартир, этажом ниже восьмого, остывает труп, оставленный после меня очередным попаданием в сердце. Я сюда ещё непременно вернусь… на похороны. Буду оплакивать его вместе с родственниками, сослуживцами и просто друзьями. Точнее – я уже скорблю. Нет, я не виню себя – это всего лишь моя работа. Я наёмный убийца, или, как сейчас принято говорить, – киллер. Но у меня тоже есть душа, и мне страшно представить, как он себя там сейчас чувствует. Слишком одинокий и слишком мёртвый труп.
Я обычная, но чувствую больше, чем остальные. Я эмпат. Болею за каждую пролитую слезинку. Даже если она чужая и льётся из чужих глаз, по чужому лицу. Замыкаюсь на сиротах и стариках, страдаю от холода улиц, на которых спят потерянные в себе и в мире люди. Люди, отвергнутые обществом. Вернее, одна часть пытается отделиться от другой, как организм отторгает не прижившийся орган после пересадки. Я простая и сейчас мне очень больно за безвременную кончину мистера Х.Т. Бейкера.
Бросила пить три дня назад, но сейчас не могу сдержаться. Поблизости нет пабов, но есть спящий бомж с початой бутылкой дешёвого виски в кармане ободранного пиджака. Ему уже хватает, а когда очнётся – обнаружит деньги в кармане. Затем или умрёт от инфаркта, не веря в своё счастье, или побежит в ближайший магазин, где купит сразу три бутылки дорогого напитка и умрёт от инфаркта чуть позже. Мне жаль спившегося бедолагу, поэтому и оставила ему такую сумму. Пусть не клянчит у брезгливых прохожих парочку дней.
Не пойду сегодня на урок испанского языка. Боюсь не удержать слёз по мистеру Х.Т. Бейкеру прямо на уроке, перед Анджелитой с пятном от масла на бежевом свитере. Изучаю испанский язык, хоть он мне и не нужен, но это – лишний час моего дня. С помощью этого часа уже успела выучить французский и японский языки. Остальные часы заняты живописью в доме искусств, кафетериями и чтением.
У Анджелиты большое сердце. Впрочем, так же, как и печень, и почки с селезёнкой. Она сама по себе большая, хоть имя означает – «маленький ангел». Я люблю маленького ангела с большой селезёнкой. Я люблю всех. Люблю мальчика, проехавшего мимо меня на велосипеде, люблю чёрную кошку, пробежавшую перед ним дорогу. Люблю ванильное мороженое, суши, кислые яблоки, засахаренную клубнику и сладкий попкорн. Люблю читать и вычислять. Люблю математику. Это моя профессия, ибо, когда не выхожу на работу, – это плюс, а когда при деле – минус. Минус одна единица. Минус один человек. Это всего лишь работа, которую я люблю. Она снимает стресс.


***

Бессмысленные ночи сопровождаются ненужными утрами. Грустно. У меня, наверное, самая грустная грусть и самая тоскливая тоска. Душа разорвана на тысячи кусков. Опускаю голову на сомкнутые ладони, а локти будто бы задались целью проделать брешь в столе и устремиться к полу. Гравитация в такие минуты на меня действует особо сильно. Вообще я часто впадаю в депрессию без причин. Вернее причин много, но выделить какую-либо затрудняюсь. Быть может одиночество, или отсутствие детства, а может молчаливый телефон, глядящий на меня грустными глазами из угла комнаты, в ожидании звонка, который никогда не прозвучит. У нас похожие глаза, похожие судьбы. Лишь в такие минуты хочу обратно в детство, укрыться в тёмном шкафу, где пряталась, мечтая повзрослеть и убить отчима. Мечтала о мире безо лжи и наживы, где покой и тишину оглушают миллиарды улыбок. Мечтала заменить привычное зловоние нависшего надо мной, кряхтящего в ожидании оргазма отчима на ароматы кофе и апельсиновой корки. И хоть отчима уже давно нет в живых, мир не стал светлей и чище. Люди всё так же живут по принципу взаимного использования. Меня тоже используют. Используют как инструмент.
За окном вечер. Минуту назад начался проливной дождь, и родители с зонтиками в руках выбегают во двор, укрывая заигравшихся детей под эпонжевыми куполами. Приятная картина родительской опеки. У меня тоже были родители… Приемные родители… Вернее семья, взявшая меня на воспитание из приюта. От них я получила расшатанные нервы и жёсткую дисциплину, грустные глаза и истерзанную душу, и поэтому спешила повзрослеть, чтобы положить этому конец. Но я ошиблась. Ничего не изменилось. К удивлению, меня это больше радует, чем огорчает. Наверное, просто привыкла и ничего не хочу менять. Привычка способна убить любую идею. В такие минуты позволяю себе всплакнуть просто так, а через минуту улыбаюсь от мрачного помешательства и ложусь на диван с «Маленьким принцем». На улице дождь. Я лежу на диване, болтая ногами, в полосатых носках, на журнальном столике чашка горячего кофе и всё это на фоне мелодии Шумана. Из книги Экзюпери я узнала, что удав, заглатывает свою жертву целиком, после чего спит полгода подряд, пока не переварит пищу. Когда-то я тоже была наполовину удавом. Работала не чаще, чем раз в три месяца, пока банковский счёт не иссякнет. Затем вновь заходила в интернет, оставляя куратору (как он себя называет) фразу из двух слов «Я готова». Чаще заказ приходил в течение месяца, с фотографиями и координатами моей работы. За последние пять лет многое изменилось. Гонорар поднялся в несколько раз, география работы расширилась, не изменилось только одно ¬– я всё так же работаю исключительно с мужчинами на вид старше тридцати лет. Теперь я работаю чаще. Мне так легче избежать тоскливого одиночества, а появляться в обществе нет никакого желания. Считаю это слишком правильным для нашего времени. Раньше общение с куратором сводилось только рабочими фразами, в последнее время же он пытается общаться со мной. Стал задавать много вопросов: как это происходит? Что чувствует моя работа и больно ли ей? Он почему-то называет мою работу жертвой. Считаю его вопросы неэтичными и оставляю без ответа. Интересно, как его ещё держат на этой должности, или выше него никто не стоит? А может он влюбился? Какой он из себя? Сколько ему лет? Надеюсь не больше тридцати.
От этих мыслей меня отвлёк стук в дверь. У меня нет звонка на двери. Это чтобы телефон не ревновал. Открываю замок за замком. Их у меня три. Ни один не подводит, не заедает. Движения отточены и четки, как механизм швейцарских часов. Последний штрих – отпечаток пальца на биометрическом замке и дверь, за которой ждала соседская девчонка, открыта.
– Ты знаешь, что невежливо приходить вот так под вечер? – спрашиваю я. – Цивилизованные люди сначала позвонят, договорятся о месте и времени встречи. У каждого могут быть свои дела и планы на вечер. Я, например, читала книгу, когда ты своим стуком прервала меня от Экзюпери и чашечки ароматного Мокко.
– Почему ты такая злая?
– Потому что ангелы не принимают, а черти боятся, что не уживёмся
– Мне бы твой характер.
Как же я ненавижу, когда она говорит эту фразу. Повторяет каждый раз, как заявится с приторно-весёлыми косичками. Я ненавижу её! Ненавижу за то, что перестаю быть эмпатом рядом с ней. Не могу делить с ней ни радость, ни печаль, когда она в моих тапочках сидит за моим кухонным столом и пьёт моё любимое кофе, рассказывая о впечатлениях прошедшего дня. С ней я понимаю, что каждый новый день мне ничего не приносит, кроме новой даты. Ненавижу эту экзальтированную девушку, но всё равно отодвигаюсь от двери, разрешая ей войти.
– Где пропадала? Тебя не было дома три недели, – сказала она, снимая ботинки.
– Отдыхала от тебя.
– А ещё я нашла новую работу.
– Налей себе кофе и молчи.
Я забираюсь на диван, укрываюсь клетчатым пледом и возвращаюсь к «Маленькому принцу» Экзюпери. Но через минуту она уже стоит рядом, на моём ковре с фарфоровой чашкой из моего любимого сервиза, купленного в токийском квартале Синдзюку.
– Теперь я работаю в аэропорту. Работа у меня не черная. Правда, просыпаться приходиться в 5:30.
– В 5:30 только рабы на плантацию встают, – но она меня не слушает и продолжает:
– В 6:30 выхожу на работу, доезжаю до места сбора, а там корпоративный транспорт
отвозит нас на работу. Работа не пыльная, в отделе снабжения.
– Снабжение? Точно раб! Подай, принеси. Спину покажи, чтобы я поверила, что тебя там не секут.
Боже, она действительно потянулась к пуговицам блузки от «LEAGEL», купленной мною для этой дурочки в Париже на улице Риволи. Она не затыкается и продолжает пустую болтовню. Я уверенна, что если бы у неё была возможность говорить непрерывно двадцать четыре часа, она бы рассказала о вчерашнем дне, вплоть до снов, снившихся ей прошлой ночью. Однажды она рассказывала о том, как в детстве отец учил её английскому языку. Он погружал пластины жвачек в мёд, и если дочери удавалось выучить заданный отрывок – торжественно вручал их ей. На следующий день я купила банку мёда и блок жвачек «Wrigley''''s Spearmint». Когда она пришла, открыла перед ней «Замок» Франца Кафки и за каждую прочитанную главу предлагала пачку жвачек и блюдце мёда. Она прочла только одну главу. Получив то, что прилагается за неё, отбросила книгу и, пожёвывая начала описывать приглянувшийся ей костюм в бутике на улице одного города одной из населённых планет. Жаль, что она не читает. Интеллект заменяет женщине член.

***

Была на похоронах Х.Т. Бейкера. Он был на высоте. Стройный, красивый, в сером костюме от известного кутюрье. Элегантный, как бутылка «Henri IV Dudognon» столетней выдержки. Как хорошо, что убийца не сделал контрольного выстрела в голову и можно разглядывать его красивое лицо. Жаль, что он был одинок и вереницу соболезнований принимает скучающий дальний родственник, сжимающий в руках ладонь маленького мальчика.
Кому не досадил Х.Т. Бейкер? Он был добрым, весёлым. У него было большое сердце. Нет, не как у Анджелиты. Не диагноз, а широта чувств. Через три дня, он должен был отмечать сорока пятилетие. Маленький юбилей. Хм… Маленькая ладонь, маленький юбилей, Экзюпери, Анджелита, маленький принц и маленький ангел.
Наконец-то я нашла того, кто искренне оплакивает Х.Т. Бейкера вместе со мной. Красивая, стройная женщина, стояла чуть вдалеке от красивых людей с непроницаемыми лицами. Её плечи вздрагивают, а значит, под чёрной вуалью проливаются по розовым щекам прозрачные слёзы. Скорее всего, она любила Х.Т. Бейкера. Интересно, как долго она будет горевать, пока не падёт в чужие объятия? Надеюсь, что это произойдёт скоро, ведь смерть – не детские мечты или парень. Её так быстро не отпустишь. Иногда люди и рады были бы забыть её, но она сама обволакивает их как удав и душит. Люди – жертвы смерти. Надеюсь, смерть её быстро отпустит. Многое вернуть нельзя: нельзя вернуть жизнь (по крайней мере, я так думаю), нельзя вернуть девственность морали, время и пролитые слёзы.
Хорошо, что Х.Т. Бейкер умер именно так. В такой смерти есть романтика. Если человека убили – это красиво. Если он умер от болезни – печально. Умершего своей смертью быстро забудут. Никто не скажет про него «А что, если бы он не сделал так, не пошёл бы туда-то». У умершего своей смертью никогда не будет этих «если бы». Жаль, что не моё дело кому жить, а кому умирать. Моё дело оказывать дань смерти. Я не вершу судьбы, я всего лишь обыкновенная кнопка «Delete» в клавиатуре Судьбы.
Смерть – самая большая загадка в жизни людей. Я не знаю, есть ли рай или ад. Но если есть что-то, то хочется верить в рай. А лучше, конечно же, думать, что люди просто умирают. Никаких чувств, никаких эмоций, никаких воспоминаний. Чтобы было так, как до 1985 года. Ничего не помню до своего рождения.



***

Разговариваю с кондиционером. Какой-то он тупой. Молчит. Видать нечего сказать. Почему люди не создают интеллектуальные машины с голосом? Если бы я могла, то подключила бы кондиционер к компьютеру. Задавала бы вопросы, а он находил в поисковике разные ответы на них. Например, спросила бы «Как дела?», он бы ответил «Хорошо. Как сама?», или «Плохо, совсем расклеился». Тогда, я бы спросила почему? Он бы ответил и на этот вопрос. Он был бы смешной, иногда грустный. В поисках смысла жизни он задал бы мне вопрос «Для чего ты живёшь?», я бы с грустью ответила «Для того, чтобы земля не пустовала». Я бы ему жаловалась на зубную боль, а он улыбнулся бы и сказал «Терпи. Не помышляй о суициде».
Надо что-то менять в своей жизни, иначе совсем свихнусь. А может я уже «совсем»? Почему люди в белых халатах не ходят по квартирам в поисках шизофреников? Жаль, что не ходят, было бы с кем поговорить. Пять дней как я не вижу девушку, что живёт по соседству. С удивлением понимаю, что скучаю по приторно-весёлым косичкам, по её болтовне. Где она? Подхожу к двери, за которой она живёт. Поднимаю руку, но она застывает. Не могу постучать. Спускаюсь вниз за хлебом, который никогда не ем.
Все любят говорить, а я люблю слушать. Потому и не заметная. Трудно заметить молчаливую девушку, растворившуюся в толпе. В людском потоке слишком много встреч и поцелуев. Смотрю на них и вспоминаю муравьёв в своей квартире. Эти маленькие существа, бродят исключительно по зазору между кафелем в ванной комнате, и каждый раз натыкаются к идущему навстречу муравью, как бы целуясь при встрече. Я счастлива и за любвеобильных насекомых, и за разумных млекопитающих хищников, но несчастлива за себя. Хотя как можно быть счастливой и несчастной одновременно? Ведь если я счастлива за кого-то, значит, я уже счастлива и не могу быть несчастной. Надо сказать: я не удовлетворена за себя и счастлива за них. К чёрту! Первая фраза была лучше.
Захожу в интерне-кафе, заказываю кофе и открываю почту, где меня ожидает одно непрочитанное письмо от куратора. Опять ненужные вопросы о работе. Пишу «Готова к последнему заказу» и вдыхаю аромат принесённого кофе. Смотрю на молодёжь, чьи взгляды не сходят с мониторов, а пальцы стучат морзянку на клавиатуре. Они живут в сети такой жизнью, о которой мечтают в реальности. Здесь общаться легче, чем в жизни. Тут можно придумывать разные характеры. Тем и интересен интернет. Тут люди с комплексами, становятся увереннее, физически недоразвитые, полны веры в то, что всё у них путём. Интернет — это лучший психолог. Он хорош тем, что можно вновь и вновь создавать виртуальную судьбу и поменяв ник, тебя никто не узнает. Даже не поменяв его, при встрече всё равно не узнают. Я считаю, что интернет можно использовать как исповедь. Тут точно никто не выдаст тайну исповеди, указывая на тебя пальцем. Хм… Тайна. Разве существуют тайны? Не верю я в них. Ни у кого нет тайны. Если ты её не можешь скрыть от себя – она уже не тайна.
Я хотела выйти из своей почты, как мне пришёл ответ от куратора. «Почему последний?» спрашивает он. Отвечаю «Говорят надо жить здесь и сейчас. Не бред ли это? Большинство людей, даже за тарелкой рыбы по-тайски, задумываются о том, что будет дальше или о прошлом, и мало кто думает о вкусе хрустящей рыбы с ароматным соусом. Не хочу отличаться от обычных людей!». Думаю, лишь бы не задавал глупых вопросов, а сама жду их. Он не заставляет себя ждать «Тебя просили не стрелять?». Конечно. Были и такие, кто предлагал суммы, которые позволили бы мне жить остаток дней припеваючи, но почему чья-то жизнь должна быть важнее и дороже другой? Не могу даже подумать, что не завершу дело. Такие мысли обхожу стороной, как лужи после дождя. Отвечаю ему «Нет, таких не было». Через минуту получаю фотографии и координаты «Л.Р Козимо, 39 лет, комплекс «Aglantzia Panorama» 7, Никосия, Кипр. 150 000 евро». Никогда мне ещё не доводилось работать за такие деньги. С благодарностью пишу ему «Прощай», но ответа нет, и я ухожу.
У подъезда, на скамейке сидят приторно-весёлые косички в позе лотоса. Я рада ей, но не могу показать насколько. В душе я эмпат. Это точно! Но почему у меня не получается это выплеснуть наружу? Люди говорят словами, я же общаюсь душой. Когда я умру, мне, наверное, будет легче всех общаться с такими же, мёртвыми как я. Но пока я живая и спрашиваю:
– Мумифицируешь?
– Медитирую, – отвечает она, открывая левый глаз, который фиксирует на мне взгляд. – И всё же, почему ты такая злая?
– Читаю много. Грамотные обычно и бывают злыми.
– Значит, мне суждено быть доброй.
Я поднялась домой, она пошла следом и сейчас пьёт моё любимое кофе за моим столом, в моих любимых тапочках. Поливаю цветы и кормлю рыбу породистой породы. Не знаю, какая у неё порода, как не знаю, бывают ли вообще у рыб породы? В это время соседка долго рассказывает о добрых вещах, я же отвечаю, что жизнь дерьмо, а потом мы умираем. Она рассказывает, что родилась дома, а я завидую ей. Её страшненькие медсёстры не лапали.
– Ты столько читаешь, но я не вижу книг, кроме «Маленького принца».
Я пожимаю, и говорю:
– Страдаю большой любовью к неизвестности и потому не храню прочитанных книг и прочитанных людей. Не имею дома никаких часов, кроме наручных и то, для красоты. Я не хочу знать, сколько времени и какой сегодня день недели. Временами путаюсь в годах. Забыла о важных датах, они мне больше не важны. Не справляю праздники, а просто напиваюсь в компании дорогого вина.
Почему я это сказала? Не ожидала от себя такого монолога. Не ожидала от меня этого и девочка с весёлыми косичками. Она уставилась на меня непонимающими глазами и сказала:
– Выходит и я тебе не нужна?
– Ты не в счёт, – успокоила её я.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать шесть, – вру я.
– Ты хорошо выглядишь.
– Шпионю за собой.
– Не поняла.
– Слежу за собой.
Сейчас я готова болтать о чём угодно. Хочу изменить свою жизнь, как бы сложно это не было, уже решила переехать в одну из альпийских деревень, где у меня будут две коровы и множество цыплят. Когда решила? Да прямо сейчас.
– У тебя есть парень? – спрашивают весёлые косички.
– Есть.
– Когда ты меня с ним познакомишь?
– Он сейчас живёт на Кипре.
– Мне нравится один парень с работы, но всё это время никак не могла решиться подойти к нему. Не выходило перебороть себя.
– Бедная девочка, если бы мы знали, почему у нас что-то в жизни складывается, а почему не складывается, было бы проще жить. А оно нам надо?
– Мне надо! – отвечает она.
– Так ты к нему подошла?
– Да, сегодня. Поговорили минут десять.
– И о чём говорили?
– Говорили про наших питомцев.
– О тараканах в голове? У тебя же нет домашних животных.
– Я говорила о твоей рыбке, а он попросил одолжить ему триста евро, на лечение своей собаки.
– Лучше бы обратился к Иисусу, он по воде ходил. Проблемы твоего мальчика для него пустяк. Ты ему одолжила?
– Да.
– Ну и глупая.
– А ты злая, – резюмирует она.


***


Третий день на Кипре. Все отлично! Утро – кофе, купание в бассейне, загорание в шезлонге перед бунгало и бегом в Средиземное море. Катаюсь по берегу на катамаране...
Аквапарк и боулинг – сплошная показуха… Обедать по регламенту, а вечером ночной ресторанчик с танцами, внимание противоположного пола и зевота от скуки. Вот и сейчас какой-то грек склонился за моим столиком и что-то нашёптывает. Ещё три дня назад хотела быть такой же, как все, потому что быть собой было невыносимо больно. Но теперь поняла – быть другой намного больнее.
Рядом сидит парочка: накрашенная блондинка с золотыми цацками и стройный брюнет с небольшой проседью в волосах. У него, наверное, не хилый кошелёк. Интересно, а что есть у неё? Ну да, симпатична, но стоит ли она таких денег? Ему дешевле было бы снять ночную бабочку, чем баловать гламурную дрянь. Она погладила его по щеке, мило улыбнулась. Он накрыл её ладонь своею и ответил той же улыбкой. Нет, всё-таки я не правильная девушка. Другая уже давно бы заметила у них обручальные кольца.
Я тоже хочу ощущать запах моря, шум прибоя и чьи-то руки, сжимающие мою холодную ладонь. Хочу знать, что не одна, дышать, чтобы вдыхать, закрывать глаза, чтобы видеть. Молчать, чтобы ощущать, жить, чтобы чувствовать. Люблю любовь, но не готова к ней. Хочу любить, но не могу. Я даже не пытаюсь, потому как знаю, что не готова дарить её и получать взамен.
Грек прикоснулся к моему плечу, я подняла голову и сказала:
– Не хочу торопить, но думаю тебе уже давно пора пойти на… – неужели я так выразилась? Плевать! Главное он меня понял и удалился. И мне пора. Встаю, расплачиваюсь за недопитый кофе и выдвигаюсь на встречу моей последней работы.
Люблю считать звёзды и представлять себя в тёмном шкафу. Хочу и, наверное, полюблю радоваться жизни, но пока что чаще грущу, не ощущая в ней перемен.
У меня получается плакать с плачущими людьми и смеяться с весёлыми. Сопереживать, страдать от чужой боли, разделяя её наполовину. И пусть я это делаю в стороне от них, ощущающих одиночество в боли, но я мысленно с каждым. Я эмпат. Чувствую тяжесть мира на своих плечах, и я достаточно сильная, чтобы выдерживать её. Люди, желаю счастья вам! Хочется пожелать того же каждому врагу и в миллион раз больше своим близким! Я не виновата, что у меня их нет.
Подъехала дорогая машина, из которой раздавалась песня Лары Фабиан «Je t''''aime». За рулём находился элегантный мужчина в классическом костюме от «Prada». Он выключил музыку, вышел из машины, захлопнул дверь, опять открыл, достал забытую на сидении газету, вновь закрыл. Прозвучал щелчок сигнализации. Глухими шагами побрёл к своему коттеджу. Какого чёрта я перечисляю все эти мелочи?
– Эй! – окликаю я его. Люблю смотреть в глаза, убивая. Мне кажется, так не слишком подло выходит. Мало кто убегал при виде пистолета в руках девушки. Наверное, если бы я была огромным латиноамериканцем, они и побежали, но с виду хрупкая женщина, пусть даже с браунингом в руках не воспроизводиться ими как опасность.
– Ты выключил мою любимую песню.
– Если я её включу – останусь жив?
– Да. Но не более того времени, что ты потратишь на расстояние до своей машины.
– Не сомневаюсь, – сказал он и, закурив свою последнюю сигарету, неторопливо направился к машине.
Я с интересом наблюдала за ним, не сводя с прицела. Какой интересный персонаж.
Вспомнила, как говорила девчонке по соседству, что не храню прочитанных книг, как и прочитанных людей. Этот мужчина стал для меня загадкой. Жаль, что я не смогу его прочесть. Он включил музыку, повернул ко мне красивое лицо, улыбнулся и сказал:
– Значит так всё и происходит у тебя, – улыбнулся он.
– Не всегда. Не говори, что ты только ради этого и заказал себя.
– Не говорю, – ответил он. Выстрел. Контрольный.
Лара Фабиан поёт «Je t''''aime». У нас с ней одинаковые чувства. Когда-то я убивала людей, но я люблю тебя… Я люблю тебя, жизнь! Сожалею лишь об одном: не могу вернуться и убить отчима снова! Он столько раз наслаждался близостью со мной, а я всего лишь раз получила удовлетворение. Жизнь, ты несправедлива, но я люблю тебя и такой.