Бабанин : Блядь.

Я – счастливый человек! Во-первых, я знаю русский язык (разговорный со словарем), а это, как говаривал великий Довлатов – уже счастье! Во-вторых, я как-то незаметно зарабатываю на все свои пороки (перечислять не буду – их много). А, в-третьих, у меня появилась безпроблемная блядь. Нет, не подумайте, именно – блядь, а не путана! Она точно так же нуждается в «соприкосновении кожных покровов», как и я. Так же часто, и так же страстно, и так же бескорыстно. Курсивом – бесплатно! Первые два пункта можно опустить за незначительностью.

Она приходит в промежутках между работой, семьей и другими счастливчиками, и мы самозабвенно соприкасаемся кожными покровами. Таких промежутков достаточно много, чтобы почувствовать себя абсолютно счастливым мужчиной и вызывать пароксизмы зависти у немногочисленных друзей, женатых притом!

В непродолжительных паузах между «соприкосновениями» мы с блядью разговариваем. Да, представьте, разговариваем, причем на любые темы! Моя любимая тема – истоки женского блядства. Ее – все остальные, в том числе, и те, которые напрямую связаны с другими счастливыми обладателями моей бляди. С ее слов я ей интересен тем, что необычно выражаю свои мысли русским языком, в отличие от других «счастливчиков». Зато у них есть неоспоримые преимущества в виде собственного бизнеса, яхт и тачек, что, в принципе, на мой взгляд, намного значимее для женщин, чем мои знания русского разговорного (со словарем). Но это же – для женщин, а не для блядей!

Любопытный факт: блядь, в отличие от путан и жен, любит всех одинаково сильно, до спазмов, до колик, до… В общем, как своих детей. Проститутки никого не любят – это работа, а на работе – ничего личного! А жены со временем не любят мужей, словно проститутки на работе. По всему выходит, что блядь – идеальная женщина для совместного времяпрепровождения на планете Земля! Согласитесь: я – счастливый! Меня любит блядь! И я ее уже… кажись…

А однажды мы повздорили… А я назвал ее «блядью»! А у нее мелко-мелко задрожали губы, и глаза намокли сильнее обычного. А еще плечи задрожали тоже, а еще она отвернулась и, кажись, заплакала. А я замешкался и стал объяснять значение слова «блядь» (я же владею русским языком, блядь! Так мне казалось). А она уткнулась плачущими черными глазами в свои тонкие коленки и зарыдала. А я, блядь, цитировал по памяти все словари – от Брокгауза через Даля до Ожегова, объясняя этой… бляди, что «блядь – это законная жена рекрута, забранного в армию на двадцать пять лет». А она рыдала и рвала своими блядски-ухоженными ногтями с темно-вишневым лаком свои блядские оранжевые колготки, которые купила с аванса и впервые надела специально для меня! А я орал, что все женщины – бляди, которые научились не реагировать столь бурно на такое прозвище – это нормально! А она вдруг вскочила, поцеловала меня мокрыми от слез губами, выбежала из комнаты в на-пол-аванса купленных, а теперь порванных оранжевых колготках, заперлась в ванной и включила воду… А я стоял под дверью и… впервые в жизни понял, что научился любить! А она, блядь, взяла, да и перерезала себе сонную артерию обыкновенными маникюрными ножницами. А я… А я в первый и в последний раз в своей никчемной жизни понял, что блядь – это не она! А я!