Серафим Введенский : Коллега

Мальчик ковырялся сухой веточкой в глиняной земле. Делал маленькие туннельчики для пчел, как он видел у бабушки в саду. Брал прохладные комки, крошил их себе на ладошку. Солнце напекало ему спину, а затылок чесался от грубого воротника безрукавки. Он пыхтел, вертел головой, хотел уже заплакать. Но встретился взглядом с мужиком в высоких грязных резиновых сапогах. Тот равнодушный, уставший смотрел на мальчика. Улыбнулся тонкими засохшими губами исподлобья. Мальчика это смутило. Он покраснел и отвернулся. Показалось ему, что должен он что-то сделать, но никак не понимал чего. Попытался заплакать, — уже не плакалось. Он вытер руки о безрукавку и подошел к кучке беседующих женщин. Они дружно принялись слюнявить носовые платки и оттирать ребенка. Мальчик хмурился, супился и смотрел на подъезжающий автобус к воротам.
Привезли синий гроб с рюшками. Поставили прощаться.
- Ир… Ирка, глянь, гроб, как машина у Ковалевых на свадьбе, те же рюхи прям…
Открыли гроб. Мальчик зарыдал, и чем громче причитая, плакали разные бабушки, тем сильнее захлебывался он сам.
Закопали. Воткнули черную металлическую табличку. Достали водку. Бородинский хлеб.
-Да-аа… Варенька, Варенька… — заложив за спину руки, стоял и покачивал головой дед в байковой рубашке. – Вот уж и тебя не стало. Да-аа…
-Отец, ты чей — то? – спросил мужик с пластмассовыми стаканами.
Дед вздрогнул, затряс щеками, растерялся:
-Я… Шишков Анатолий Анатолиевич буду. Тут… это… Сдешний, на «болоте» живу. Дом крайний…Ну у камышей там…
- Знакомый Варвары Гавриловны?
- Да…
- С хлебзавода что ли?
-Да-аа…
-Вот так вот, Анатолий Анатольевич, все под Богом ходим. Варвара Гавриловна-то еще на Пасху всю службу отстояла, и на тебе тут… – мужик не договорил и налил деду.
Трясущейся рукой он взял мягкий стаканчик. «Ну прощай, Варенька, дорогая». Выпил, не поморщился, почмокал беззубым ртом. Выпил еще пару мягких стаканчиков. И узналось, что дед этот до страсти какой любил по молодости Варвару Гавриловну. Что бабы такой красивой он никогда не видел, знал бы только, что с мужем не срослось, из Серпухова никогда бы не уехал. Письма ее хранил пока жена не нашла и палкой по спине не шарахнула. Рассказывал, как на баяне самоучкой выучился для нее играть. Потом с горя променял баян, за что шваброй получил. Водил гулять ее через Высоцкий к реке. Налюбоваться ею не мог, ходили по берегу пока темнеть не станет и ноги у нее совсем не озябнут.
Дочь Варвары Гавриловны, пышная женщина с пышной прической. Розовая, захмелевшая, плакала:
- Ах… Ах Анатолий Анатольевич… а какая она красавица ведь была, мужики увивались за ней до старости. До старости брови у ней были такие черные…
- Да-а. Черные-черные. Смоль. Как углем двух гусениц нарисовали, хоть бери платок и оттирай.

Поехали поминать домой. Уговаривали деда. Отпирался, отмахивался рукой.
Поехал. Пили. Ели в саду. Хорошо ему было. Женщина с пышной прической добро улыбалась ему, подливала, угощала, плакала.
Мальчик с интересом рассматривал нового знакомого: «Дедушка Анолий Анольевич, вы пахните, как наш пес Цезарь, вы тоже в конуре живете? Может, к нам переедете?»
-А? – вздрогнул дед, повернулся к мальчику и расхохотался. Наклонился к нему в упор, подставил лоб, хитро взглянул из под спутанных бровей и протянул вареное яйцо. – А? Ну…Бей.
Мальчик несколько раз слабо ударил полбу деда яйцом.
- Ну…ты… эх… Бей, не боись.
Треснул по лбу с тонким хрустом. «Оооо…»- простонал дед и еще громче закатился смехом. А мальчик от смеха даже заикал.
Гости стали расходиться. Анатолий Анатольевич сложил руки за спину и медленно поплелся домой. Глухо закашлялся, выругался, поднял голову и увидел, что небо стало чернильным и тяжелым. Он пригнулся слегка, будто вот-вот кто-то сверху хорошо даст по шее, и поспешил.
Пришел домой. Сел за стол. Потянулся за килькой. Его резко саданула по руке женщина в пестром халате: «Тебе что ли положили?!». Дед одернул руку, обиженно и зло посмотрел на нее. Промолчал. Только вздохнул и съежился.
- Пивка бы… — тихо пробормотал он.
-Пивка ему… Уже нажратый пришел! Фу. С коридора несло. И кто тебя учил-то ночью по холодильникам лазить? Всю колбасу обрубал!
- Сволочь ты, Валя. Я подохну ты меня и хоронить небось не станешь.
-Ты ка-а-ак на мамку!? – поднялся из-за стола худосочный парень и протянул длинную руку к воротнику дедовской рубашки.
Дед за долгое время, впервые, не отвел взгляда от пустых круглых глаз внука: «Шут и пёс с вами. Дрянь всё…» Ушел и закрылся в комнате.

***
Мужчины и женщины молча стояли у свежего бугорка в гвоздиках. На траве стоял пакет с торчащим горлышком. Молчание нарушил дед в байковой рубашке:
-Да-аа. Зина, Зина…
- Вы Зинин знакомый?
- Да-а.
- Вы не в больнице случайно с ней работали?
- Да-а.
Помолчали. Выпили. « Ну, прощай, Зиночка, дорогая моя».