Calypso : Отцовская радость

Юля умирала взахлеб, оживленно, сведя тоненькие свои ножки, закатив глаза к самому потолку, так что каждая жилка на измученных ее белках была отчетливо видна. Тельце ее, изнуренное, утлое, уже полупрозрачное то и дело вздрагивало, будто бы от тока, сосочки почернели и дерзко торчали вверх
Кузьма устало опустился подле обнаженной дочери. Взглядом, отеческим и суровым, окинул умирающую жизнь, сладко зажмурился и внезапно, повинуясь безотчетной, нахлынувшей радости, вскинулся с полатей и пустился в пляс
Его огромные ноги вовсю топтали пол, руки обнимали пустоту, голова, заросшая дикой гривой спутанных волос, то и дело вскидывалась к небу, в порыве восторга.
Не останавливаясь ни на секунду, вихрем носился он вокруг кровати, гортанно смеясь. -Ай-люли! Ай-люли!- кричала душа его и тело вторило ей болью и сладостью отдавая в паху.
-Ай-люли...Гей!
Не рассчитав высокого прыжка, с кряхтеньем утробным, он приземлился на полати. Раскинув руки для равновесия, отклонил тело в сторону, но все же не удержался и всей тушей своей распластался на холодеющей дочери. Девочка всхрапнула уютно, головка ее, чернеющая смертной тьмой, откинулась на влажной подушке, рот раскрылся широко, исторгая вязкий, гнойный язык, тело забилось под отцовским напором, будто живое еще, не отмеченное печатью могилы... Глазки ее, мутные, тронутые распадом, сфокусировались на бородатом и добром, таком родном лице отца.
-Папочка, прошептала она заветно, - Папа...
И все... С выдохом изошла душа ее, словно и не было. Опала ненужная боле оболочка на серую простынь, затихло сердечко, сомкнулись веки.
-Ай-люли,- пробормотал Кузьма, глядя куда то вверх и в сторону,- Гей....