Полонский : Дед Игнатий

Дед Игнатий проработал сторожем детского сада около двадцати лет, собирался на пенсию, но в саду хоть люди были, а дома никого. Семью фашисты вырезали в сорок первом, брата при голодоморе съели отчаявшиеся люди совсем ребенком. Игнатий перебивался, как мог, бывало, в поле калачиков поест. Ели все; крыс, кошек, потом и подошвы варили на обойном клею, недолго и до людей дошло. Никто не гнушался, кто жить хотел. Морозы были лютыми, тогда много народа перегибало. Так и лежали обглоданными на озими мерзлой. Кто выжил из деревни, тех при войне в лагеря забрали. Деревня вымерла, и тропы к ней заросли.
Но только Деду Игнатию каждую ночь деревенька сниться и братишка. Мать тощая, цедящая молоко из груди. Так и погибла первой, себя не щадя. Как не выпьет, так в холодном поту и просыпался. Многие удивлялись, что не спился еще. Все лопату с собой таскал, и постукивал ей по гальке. И так бывало, взглянет тоскливо, что на душе екнет. Любили Игнатия одним словом, за необычность любили, за то, что войну прошел, да живым остался.
Осень выдалась жаркой в этом году. Детский сад пустовал почти. Воспитателей сокращали. Игнатия не трогали, но почти не платили. Игнатий отстранился от всего, толи запил толи еще, что нашло на него, только дела ему ни до чего не было. Все на скамейке просиживал, постукивал гравий лопатой. Не сторожил толком, а выгнать не могли. Кто другой пойдет, да и не нужны другие. Зарплату им платить еще, а Игнатия кашей манной кормили и на паленую давали. Так и рассуждали местные. Игнатий, хоть какой, а свой. Войну прошел.
Переехала семья в район, а зачем переехали, люди недоумевали. Работы все равно не было, перспектив никаких. От самой семьи узнали, что и в других местах работы нет, и квартиру продать пришлось. Как-то и прижились. Да вот привели своего ребеночка, светленького в детский сад устраивать. Сами в корпус зашли, а ребенка оставили.
Мальчик все скитался, цветы рвал с корнем. Заприметил его Дед Игнатий. Да подозвал к себе.
— Чей будешь? — спросил Игнатий.
— Петровых. — Ответил мальчик.
— Да нет, не Петровых ты будешь, не их… — покачал головой дед, — все ты мне брата напоминаешь.
— Какого? — Недоумевает мальчик.
— Да Яшку, съели его, люди.
— Неужто люди себе подобных едят?
— Яшка? Яшк?! Яшка? — Соскочил со скамейки Игнатий, да так, что мальца отбросило. Выкатил глаза и отступил. — Ты мертв же, умерший. Тело твое обглоданное видел. Руки согревал дыханием. Это получается, из могилы вышел. За мной, утащить собрался, да неужто время пришло мне? Да с чего это? — Присел дед, недоумевая, почесал затылок.
Мальчик захныкал, стал в пыли возиться и слезы растирать кулачками.
— Убирайся, сука назад, Мразь, Мразь!.. — накинулся ручищами дед на ребенка, тыкая в землю об камни головой, слюной плюясь. Каменьями в рот мальцу набивая, чтоб не всосал в пропасть черную. Пальцами, втыкаясь в плоть живую, мертвой хваткой — Их так не выбрасывает, они приходят за душами, а я в эту пропасть не хочу, один вернешься. Один! — вырвав кусок плоти гнилыми зубами, завопил дед. Стал кромсать все лопатой, отбросил ее и впился ногтями в лицо свое. Разодрал все лицо себе, что кровя хлестали, и побег Игнатий в сторону деревеньки старой, заведомо подпалив детский сад.