: Подземная любовь (на конкурс)

Она всегда приходила на станцию Мертли-авеню в одно и тоже время. В 8:32.
Высокая смуглая девочка лет шестнадцати. Наверное, предпоследний класс. А может, выпускной. Или как у них тут в Америке…
Думаю, она была из пуэрториканок. Мексиканки, те другие. Низенькие, плосколицые и кривоногие. Моя девочка была совсем другой. Стать и порода улавливались во всем и сладостно переплетались с ее незрелой юностью и хрупкой невинностью.
Кисть, предплечье, шея с двумя пульсирующими, почти черными родинками. Впадинки над ключицами чуть глубже среднестатистических. Всего лишь чуть. Хотелось в них зарыться носом и просто дышать ими. Восковая, чуть матовая кожа маняще золотилась выгоревшими на солнце волосками.
Волосы-смоль, ровные и гладкие как на скрипичном смычке, лежали покойно чуть ниже острых лопаток, стянутые простенькой обтрепанной резинкой. Вороная челка непокорной прядью падала на глаза. А глаза… Какие у нее были глаза. Миндаль. С поволокой. И как она поправляла эту прядь… Лак на ноготочках всегда радикального цвета. Синий или зеленый. Дитя.
И эта школьная форма: черные массивные туфли с грубой подошвой на ее, еще не до конца по-женски сформировавшихся ножках, смотрелись одновременно нелепо и обворожительно. Темно-зеленые гольфы крупной вязки заканчивались чуть ниже обольстительных коленок, клетчатая юбка от этих же коленок сантиметров на пять выше. Сколько раз я облизывал взглядом эти пять волшебных сантиметров, когда она садилась напротив меня в полупустом еще, утреннем вагоне трейна. Белая блузка с традиционным чернильным пятнышком на рукаве. Черная жилетка с вышитым логотипом школы на правой груди. Нет, не на груди — на правой, вздернутой грудке. Драповое серое пальтишко с большими квадратными керамическими пуговицами, которые никогда не были застегнуты.
На пол она беспечно бросала ранец с прицепленным к нему огромным значком « I love N.Y.».
Такая она была. На фоне выщербленного кафеля и брутальных клепаных перекрытий убогой нью-йоркских подземки. Моя ежедневная отрада. Моя двадцатиминутная подземная любовь.

Она следовала свои пять остановок до Гранд-стрит и через восемнадцать минут, напоследок соблазнительно поправив в последний раз челку, выскакивала в другой, не наш с ней мир. Ее где-то там наверху ждала школа для латиноамериканских девочек.
Я упирался взглядом в заоконную темень и отсчитывал две остановки до ненавистной Лоример-стрит, где меня ждала работа в котловане за пять долларов в час.
И так уже мы ездили с ней шестой месяц.

Если я приходил на несколько минут раньше, чем 8:32, то оставался на перроне и ждал свою Лолиту. А с некоторых пор я заметил, что и она меня ждет, если я приезжал на пересадочную станцию Мертли чуть позже.
К Новому Году произошел еще один значимый скачок в наших отношениях. Встречаясь на перроне, мы едва заметным кивочком головы здоровались друг с другом. И даже улыбались уголками губ. В такие моменты я даже возбуждался. По мужски возбуждался и перетаскивал наплечную сумку с убогим ланчем в область паха.

Так не могло длиться вечно. И я стал разрабатывать варианты знакомства. Разучивал фразы на английском. Непринужденно их проговаривал вечерами перед зеркалом.
В начале февраля, я выскочил за ней на перрон и отследил путь до самой школы. В вагоне метро знакомиться было совершенно невозможно. Шумно и скоротечно.

Накануне дня святого Валентина я решился. Позвонил бригадиру, сослался на температуру, приобрел трехдолларового плюшевого мишку, который держал в беспалых лапах красное сердечко. На сердечке была соответствующая надпись о любви на испанском языке. Мне показалось это оригинальным.
Без труда добрался до школы. Вовнутрь не пустил дебёлый двухсоткилограммовый охранник, тоже из латиносов. Экземпляры, подобные мне, около этой школы появлялись нечасто и страж на меня смотрел как на гуманоида. Но не прогонял. Даже сказал время окончания занятий.
Я спрятался за массивную колонну. Стал ждать, нервно теребя в кармане плюшевого медведя. Короткий зимний нью-йоркский день заканчивал свою световую стадию, солнце ушло за однотипные кондоминимумы из кирпича цвета высохшего говна.
И вот ученицы стали выходить. Школа была сугубо девичьей. Господи, мимо меня проплывал сплошной поток лолит в зеленых гольфах и черных форменных жилетках. Но свою я не узнать не мог. Даже со спины. Вот она, поправляя неизменно ниспадающую непослушную челку, пошла в сторону станции. Я тронулся за ней.
Но что это?! Не успел я приблизиться и на двадцать шагов, как ее ранец подхватил какой-то типок в клубной куртке «New York Kniks», в приспущенных до неприличия джинсах и высоких баскетбольных кроссовках. Негр. Не очень черный. Из белых негров. Похож на Чарльза Баркли из «Филадельфии-76», отметил про себя. Я почувствовал, как она улыбнулась ему, хоть и не видел ее лица. О боже, он ее поцеловал. Долго так и интимно. Что-то неприятно перевернулось у меня внутри. Потом он ей что-то долго шептал в нежное ушко. Она хохотала, запрокидывая голову. Резко изменив направление, парочка двинулась в сторону противоположную от станции. Я тихо шагал за ними.
Вот они свернули в подворотню, я шмыгнул следом. Остановились между мусорными алюминиевыми баками и пустынной в это время баскетбольной площадкой, огражденной от внешнего мира металлической сеткой. Я спрятался за кузовом брошенного бесколесого пикапа. Поднял глаза.
Баркли уперся спиной на пружинящую сетку, а моя Лолита, стоя на корточках и крепко вцепившись своими зелеными ноготками левой руки за крепкую джинсу, глубоко и монотонно заглатывала своим пухленьким ртом негритянский член. Короткий, но чрезвычайно толстый. Охвата правой ладошки не хватало моей девочке, чтоб замкнуть этот член в кольцо.
Меня бросило в жар и тут же в холод. Рука непроизвольно поползла в штаны. Член уже был больше негритянского. Во всяком случае, длиннее. Я начал онанировать медленно, постепенно увеличивая темп. Кончили мы вместе. Я в трусы, негр на личико моей Лолиты. Баркли выл, я бился головой о борт пикапа. Как же хорошо…и как все плохо…

…В штанах было липко и неуютно. На душе так же. Я залез в пыльную кабину заброшенного грузовичка, вытер себя, как мог, советскими семейными трусами и оставил их уныло висеть на баранке никому не нужного авто. Посмотрел в лобовое стекло. Никого не было. И моей девочки с негром тоже. Ушли. И мне пора.Поздно уже.Ведь завтра, в 8:32 на Мертли-авеню…