Антоновский : Кусок воздуха в спальном районе в поисках свободы

Тогда он печально посмотрел на небо. Перед ночным сном оно было буквально фиолетового цвета, там тоже не было свободы, и глупо было смотреть на него, как глупо грустить в окно больным, нужно выздоравливать и идти гулять, но вот сидишь упершись вспотевшей ладонью в подбородок и все смотришь и смотришь на недвижимый пейзаж, только свет сменяется. Он проходил узкой улочкой между девятиэтажными зданиями, совершенно пустынной и от того, невыносимо длинной. Один без толпы, кажется, совсем замедляешь шаг, и не идешь вовсе. Толпа сама перемещает тебя, выбрасывает куда нужно, а тут на пустой улице нет кого-то за кем пойти, и вот просто стоишь, забыв куда шёл, и что вообще надо делать. Окна многоэтажки были так же пусты, и казалось там не жил никто и никогда. Никто и никогда не жил и не будет жить. Просто так тут эти дома поставили, потому что есть вещи привычные и автоматические – что кроме тебя тут живет ещё миллиардов 7 людей, что у незнакомцев есть квартиры, семьи, дела, и вообще все лучше, чем у тебя, а в целом хуже.
И лишь тогда он снова понял, что он не человек. Он всегда с жалостью вспоминал об этом. Чувство что у него нету тела, рук – ног – лица – что там ещё бывает у людей, глаз ушей – ударяло неизвестно откуда, да и откуда ему было ударять, потому что ни сознания, ни мозга, ни мыслей у него тоже не было. Он был никем, просто куском воздуха, сочленением невидимых прозрачных пустот, через которых проходит кислород и углерод, который выдыхают, через который стремятся ввысь ветра и смрадные выхлопные газы. Он был просто кусочком воздуха, но о своих размерах он тоже не знал, потому что не чем было знать это, и наверное незачем. Он видел и слышал, ощущал и чувствовал, но только потому, что сквозь него проходили люди, или кто-то мог случайно вспомнить о нем, и не понять, даже что о нем, потому что человеку было не дано понять его, и не одному человеку не дано думать о таких пустяках как кусочек воздуха неизвестного размера в спальном районе или где ещё там.
Сквозь него текли дожди, и сквозь него текли мысли, и эти дожди текли в чужие мысли, потому что дожди всегда текут в чужие мысли, а он перемещался и не понимал как, и не мог знать и понять потому, что ему было нечем понять и знать.
Он чувствовал, что улыбается детям, и дарит им чувство какой-то глубокой тайны, а взрослых все больше царапает, и может быть, если бы ему было чем не хотеть, он бы не хотел этого, но ничего не смог бы с этим поделать, и так бы и висел, и смотрел в звездное небо и мечтал о свободе, хоть и не был ничем ограничен.
У него не было ограничений, и вот он вдруг оказывался где-то на краю вселенной за миллионы лет до 21 века, и там бушевали войны планет и туманностей, огромные звезды сталкиваясь взрывали друг друга, и образовывали по никому непонятной логики новые и новые пространства и то что кроме пространств, и то что кроме измерений. И одновременно с этим он был тут в спальном районе, на остановке с круглосуточным магазинчиком, где стояли товары с причудливыми этикетками которые пародировали человеческое восприятие столкновения звезд во вселенной, и он не знал зачем ему эта маленькая планетка, если он мог почувствовать себя несколькими колоссальными вселенными. Но впрочем даже в этом состояние он же всё равно не чувствовал себя свободным, поэтому он ошивался здесь.
Окна наполнялись жизнью, словно время отмирало. Кто- то звонил в мобильные телефоны, трубили о чем-то телевизоры, люди укрывались какими-то пледами, доставали колбасы и масло из холодильников, закрывали форточки предчувствуя ночной дождь.
Лениво, словно только потому что надо куда-то ехать, тянулась в другой конец улочки черная иномарка с женщиной в косынке за рулем. Он не знал имена всему этому, и они были ему не зачем потому как, нечем ему было это произнести. Он чувствовал усталость, потому что она исходила тут от каждого предмета, но что с ней делать он не знал. Когда не свободен, всегда устал. Но где ему было отдохнуть, когда он мог быть одновременно везде. И тогда он снова вспоминал что он не человек и не огромная вселенная, а кто он он не знал, и даже куском воздуха неопределенных размеров, его мог назвать только кто-то другой. Кто о нем вдруг задумывался, но разве этому тому что-нибудь да известно?
Нет.