Илья ХУ4 : последняя малява

Это моё последнее письмо, брат. В
котором я хотел бы сказать всё тебе
что думаю о нашем с тобой мире. Преступном мире.
Говорят вот «порядочный арестант». А порядочность, что это? Думаю она в людском во всём — чистом, добром и светлом...
Не предавай друзей, не
обманывай, не убивай, не кради где живёшь. По библейски почти. Есть же люди, но есть и нелюдь — шерсть. Так вот ежели в душе-то самоей нет людского, о какой к чёрту порядочности может идти речь?
Если ты относишь себя к людям, то
других людей ты чувствуешь
нутром своим. А нелюдь, непуть, шерстюга — отработка. Порядочный человек и к этой накипи всей, по идее должен подходить по-людски. С пониманием, не уподобляясь мрази этой. И я пытался, и пытаюсь до сих пор, хотя уже точно знаю, что
неправильно это — нелюди дай
палец пососать, она руку откусить
пытается. Принимает блядво доброту за слабость… Пытается залезть на шею, да всё больше на хуй заползает… С такими и поступать
надо кровожадно, по возможности
жестко, потому как животные эти нашп пища. И я и ты, мы их ели и будем есть. Пусть визжит гадьё потом и плачут горько профурсетки. А шерстюга непутёвая всегда себя проявит по гадски. Сама… Тогда уж и дело за нами!

Обрати внимание, что все наши
терпилы потом показывали
себя, как гадьё… Или до нас еще
показали… Вот он где промысел господний. Чрез нас стало быть наказаны были Отцом небесным.

В закрытых пространствах многое
видно отчётливей. Ты же помнишь как меня год почти мариновали в одиночном
карцере… Знаешь за что? За то что
выпал на голодовку, дабы для
людей простых добиться нормального питания и обеспечения, а т.к. это
нереально у нас в стране, где кровавый блок блядских гэбистов власть приватизировал, то хоть арестантских людских благ — чтобы легавые давали людям двигаться, общачёк собирать И весь острог ведь тогда поддержал меня.
В карцере я пятнадцать дней просто голодал один, за келешованую посуду — негоже с пидорами с одной чашки хавать людям-то! Потом
сломал всё что ломается, вскрылся
и голодал еще три дня на сухую. И
люди опять поддержали
меня ибо нутру своему поперёк не скажешь, когда душа в нём светлая.

Хотя бы людское чувствуют
душой, но до некоторых душ надо
достучаться. Пока я был там
в карцере, мусара даже курить
разрешили и иметь сигареты, не
говоря уж о посуде. Почуяли нюхом своим легавским — не остановится. Человек. А шерсть в
масках людей скулила «не
вывезешь!» а вывез и душа рада, хоть тело помирает. Да и мпски
послетали со временем.


На уральской команюировке одной тоже вот, в буре: температура была под сорок, а за окном, которого нету минус тридцать пять… я
выблёвывал лёгкие, но в санчасть
так и не попал… в качестве проф
лечения меня просто отпиздили
опера в стакане. В тот раз я
шинковал руки и пузо, своей
кровью писал на стене, весь стакан в крови был, в моей… мусара за дверью
глумились и орали «слышишь, скорая едет виуу виу». Демоны. Пришел себя опять в
одиночке, в подвале и тишина.
Месяцы тишины. Тогда и понимание что грешны мы приходит и что вот он первый круг ада где — здесь на земле матушке, когда потроха свои с пола собираешь пальцами сломаными, окоченевшими… А рядом бесы хохочут...
Да только не про то речь.

В лагерях всех всё тоже
самое, голодвки, зарезки… буры, епкт. Рамсы и тёрлово беспонтовое за жили-были
с блатными, которые называя себя
братвой, тем не менее шагают в
ногу с мусарами. Но мразь всегда
чует силу, ум и правду. Дух твой. Мразь
боится твоего похуй. Или
смерть, или по моему. Я не боюсь
ни смерти, ни боли, ни слов… Боли
нет, слова — воздух, а смерть…
Смерть придёт, когда Ей надо
будет.
Нелюдь да шерсть есть в ней
душонка, но мелкая
скукоженая, и наполненая
страхом, и страх тот усиливается, когда её серые глазёнки ослепляет что-то большое и светлое. Сияние Души Человека.
В тёмном мирке, населенном
опасными тварями, где
верховодит мразь и пакость, где
свет дня заменен лживым
отблеском лампочки. Где я.
Где если кусают, то это не игра
щенков, и даже если не больно
кусают, то пробуют на вкус.
Сияние Души видно
отчётливо, оно заставляет гадьё и
блядей щурица и слепнуть, доставляет им боль.
Здесь маски слетают.
Здесь если в тебе нет людского
этого, нет души, нет порядочности
- видно сразу и всем.

Где бы я не сидел, обстановка
такая, что Люди улыбаются и
кайфуют. А нелюдь валит, ломится. И так было всегда, и на воле.

Сейчас когда пальцы-костяшки
холодом ощущаю на плече и костлявая дышит в спину.
Я чувствую смрад её. Прошу
тебя, брат, ведь ты всегда был со
мной и знаешь меня, как
никто, чтоб ты позаботился о
доброй памяти моей. Доешь всю
дичь. Питайся сладкой кровью
мрази.
Живи и помни…