Giggs : Сочинение

Весенним теплым вечером по уставшему за день тротуару шёл домой Ваня Обрызгайлов. Невмеру большая Ванина голова моталась из стороны в сторону на тонкой шее в такт неулюжим шагам его кривых ног. Тонкая полоска лба матово блестела в последних лучах заходящего солнца, осторожно выглядывая из-под густой чёлки рыжих волос.
Он чем-то привлекал взгляд каждого прохожего. Ваню это бесило. Волны злобы поднимались от живота и выходили наружу уничтожающими лучами из его голубых, но каких-то бессмысленных рыбьих глаз. Видимо, именно эта бессмысленная животная жестокость и завораживала каждого встречного.
Кроме всего прочего, у него были и другие причины чувствовать раздражение и злобу. Сегодня случилось два неприятных события, которые повлекли за собой другие, и следующие пакости отчётливо вырисовывались в его меланхоличном сознании.
Во-первых, после первой пары их не выпустили на перемену – забежал взмыленный, сам на себя не похожий директор лицея и, почему-то трусливо оглядываясь на дверь, объявил, что в каждой группе необходимо отчислить по одному лицеисту и что нужно будет писать сочинение для выявления самых неспособных. Это не испугало Ивана – он считал литературу своим коньком – но смутное тоскливое предчувствие чего-то очень нехорошего, почти конца света, охватило его.
Через несколько минут, после того, как директор испарился, Кирилл, сидевший перед Ваней, повернулся к нему и с кислой улыбкой указал пальцем на окно. У входа в лицей, директор, выгнувшись, как шахматный конь, пожимал толстые нежные руки трем дядькам в кожанных пиджаках и с золотыми цепями на жирных шеях. Никогда раньше физиономия директора, которого лицеисты втихаря прозвали Свищом, не вызывала такого отвращения у Вани: голова у него тряслась, как у старика, фирменная подхалимская улыбка стала еще гаже чем когда-нибудь, выдавая мрачную порочность этого человека, высвечивая её как рентгеном.
Неподалеку от директора и “трех толстяков”, как их назвал про себя Ваня, томилась троица придурковатого вида акселератов, которые о чём-то вяло болтали и время от времени с удовольствием наблюдали за согнутым Свищом, на лбу которого бисеринки пота уже стали соединяться в маленькие ручейки и противно стекать по лицу около глаз, как будто он плакал. Впрочем, возможно, он уже и в самом деле плакал…
- Молодой человек!!! – взорвалось около Ваниного уха. Голос был низкий, резкий, отвратительный и страшный. Из ночного кошмара. Ваня, неожиданно для себя, тонко взвизгнул, вскочил, так что ноги на мгновение оторвало от пола и густо покраснел. Голос был каким-то отдаленно знакомым, и он привел Ваню в дикий ужас. Это был страх такого рода, когда тебя сковывает и твоё тело спокойно ожидает расправы; когда сопротивление кажется мозгу бессмысленным и неуместным, как громкое испускание газов в переполненной церкви.
Незнакомец стоял настолько близко к нему, что он почувствовал запах его дыхания – как будто этот человек (а человек ли?!!) только что отобедал сырым мясом.
Колени у Вани противно задрожали, на глаза стали наворачиваться слёзы и вообще он был на пределе. Ваня заставил себя медленно повернуть голову, ставшую вдруг очень тяжёлой, в сторону смрада скотобойни. Его удивило и несколько успокоило, что это оказалось человеческое лицо, немного, правда, смазанное и как бы незаконченное, - но это можно было списать на оптический эффект, обычно имеющий место, когда слезы застилают глаза. Мужчина, казалось, остался доволен своей выходкой и, почти по-доброму, тихо произнес: “Садитесь”.
Падение показалось Ване вечностью, от напряжения он уже собирался закричать, дико и тоскливо… но тут, наконец, его ягодицы достигли спасительного сидения.
- Повторяю специально для Вас, молодой человек! – неожиданно прокричал незнакомец, сдавливая Ване горло своим голосом.
- Меня зовут… - Тут у Вани как будто на мгновение что-то случилось со слухом и звуки потекли в уши густой липкой кашей, совсем непохожей на звуки человеческой речи.
- …Что запоминать совершенно необязательно. Я надеюсь, что более двух раз в жизни никого из вас не увижу. Сегодня – первый. Далее. Важно, чтобы вы запомнили следующее… - Здесь мужчина сделал долгую паузу и стал молча смотреть на Ваню. Когда Ваня почувствовал, что сейчас его начнет рвать на парту и он ничего не сможет с этим поделать, незнакомец продолжил, будто немного успокоившись видом Ваниных страданий, ясно читавшихся на его широком рябом лице.
-…Вы все Должны будете написать сочинение. Сочинение на тему, которую дам вам Я.
В том, как незнакомец странно выделял слова в своих фразах, Ваня усмотрел нечто чудовищное, необъяснимо еще больше нагнетавшее в классе напряжение. Он был уверен, что все в классе сейчас сидят бледные и, как и он, еле дышат, но не хотел хоть на мгновение оторвать взгляд от своего мучителя, опасаясь, как бы чего не вышло.
- Вы не БОЙТЕСЬ, я не буду давать вам очень трудную тему. Вы для ЭТОГО слишком тупы.
Никто не возразил, только краем глаза Ваня заметил, что голова сидящего впереди Кирилла как-то судорожно дернулась вперед.
- Сочинение должно БЫТЬ написано к завтрашнему утру. Тема (Тут незнакомец на мгновение остановился и подмигнул Ване) “Девушка и колодец”, - неожиданно выдал странный человек и коротко, неприятно хохотнул.
- Он что, издевается? – подумал Ваня. Ему показалось, что незнакомец выдумал эту чушь в последний момент, что с таким же успехом он мог ляпнуть что-нибудь типа: “дирижабль и мошонка”; и вместе с тем, что-то подсказывало – что-то не Ванино, что-то потустороннее – что другой темы просто и не могло быть. Он уже знал, совершенно определенно, что случится что-то страшное, что название темы, как заклинание, услышав которое, можно в ближайшее время ожидать только ужасных несчастий и страданий.
Потом незнакомец бесстрастно, как корова жующая старое сено, повторил то, что говорил директор насчет отчисления самых неспособных, естественно, глядя на Ваню.
- За сим позвольте откланяться, - совершенно другим, приятным и мелодичным голосом закончил говорить странный человек.
У Ивана на мгновение потемнело в глазах, пошли светлые пятна, а когда они слились в одно, то снова появилась классная комната со скучными портретами на стенах, только уже без незнакомца. Справа от себя он услышал какой-то шум и, повернувшись, увидел, что одного из ребят рвало на парту. “Это был не сон”, - подумал Ваня.
По дороге домой его растерянность и страх постепенно стали превращаться в злобу и раздражение.
- Что он себе позволяет? Чего я растерялся? Нужно было сказать ему, что нехорошо подкрадываться к людям и орать им в ухо… - мелькало у него в голове.
- Еще эти рожи! Вот ты, толстый, чего уставился? – мысленно обратился Ваня к прохожему, какому-то пенсионеру в покрытом перхотью пиджаке, который, проходя мимо, действительно смотрел Ване прямо в глаза, как бы не в силах отвести от них свой взгляд. У пенсионера были глаза курицы, над шеей которой занесли топор.
Проходя мимо доски с объявлениями, Ваня неглядя сорвал лоскуток бумаги с телефоном, скомкал и сунул его в карман. В кармане он накрыл лоскуток своей рукой и ему показалось, что лоскуток шевелится, пытается выскользнуть из-под ладони. Тогда Ваня вернулся и прочитал содержание этого объявления. На нём было написано: “Бурим СКВАЖИНЫ, копаем КОЛОДЦЫ”. Сглотнув пересохшим горлом, Ваня шатаясь побрёл к остановке. Лоскуток бумаги с телефоном жёг ногу через карман, однако выкинуть его Иван не посмел.
Закрыв на все замки входную дверь, Ваня прислонился к ней спиной и закрыл глаза. Ему было немного дурно и кружилась голова, но хуже всего было ощущение полной истощенности и постоянной неведомой опасности. Всё это не сулило написания сочинения на одном дыхании. Сейчас он вообще был уверен, что у него ничего не получится. У него! У учащегося литературного лицея, сына известного журналиста!
Пройдя на кухню, он открыл холодильник и пошарил глазами по полкам, на которых уютно расположились продукты. Он остановил свой выбор на вареной колбасе, достал её и стал механически-отчуждённо нарезать тонкими ломтиками. Пока он ел, уставившись на календарь, висевший на стене, мозг работал над образами героев сочинения. Если колодец запросто вырисовывался в его воображении, да еще в нескольких ипостасях – выбирай любую; то с девушкой получилась неприятная заминка. Она выходила какой-то неодушевлённой, вроде робота или зомби. В конце концов, дошло до того, что девушка в его сознании предстала в виде куля с мукой или цементом, на котором белые, местами облупившиеся, буквы сообщали, что это девушка.
Он стал медленно повторять вслух слово “девушка”. Где-то после двадцатого повторения, куль с мукой превратился в огромную лягушку, того же нерадостного цвета с пустыми глазами насекомого. У Вани пропал аппетит и он засунул колбасу обратно в холодильник. Вот если бы отец не уехал во Францию, он смог бы его упросить написать сочинение. А мама гостила у сестры. Всё выходило один к одному – незнакомец не мог выбрать лучшего времени. “Что я ему сделал?!” – ярко загорелась мысль, но тут же скисла. Это было неважно. А если вообще не писать сочинение? Нет, Ваня твёрдо знал, что это невозможно. Это будет преследовать его всю жизнь. Надо сейчас с этим покончить!
Он прошёл в свою комнату и сел за слегка запыленный стол.
- Надо как-то начать и оно само пойдёт, - решил он, – ведь так всегда и бывает. Что толку сидеть и мусолить странное понятие “девушка”? Надо писать, а тот, кто будет читать, сам знает, что такое девушка, зачем она и почему…
Это его немного успокоило и ободрило. Он открыл тетрадь, взял ручку, поднёс руку к бумаге и застыл, совершенно не зная, с чего начать.
- Ну как начинают великие писатели? Щас посмотрим.
Он встал, подошёл к зловещему неприветливому книжному шкафу. Перед глазами было много фамилий, но никого из этих писателей он не мог назвать великим. В конце концов, Ваня наткнулся на томик Достоевского. В самом начале потрёпанной книги был роман “Бедные люди”. Он записал в тетрадь: “Сочинение. Девушка и колодец”. Далее был эпиграф, слова князя В.Ф. Одоевского: “Ох уж эти мне сказочники!
Нет чтобы написать что-нибудь полезное, приятное, усладительное, а то всю подноготную в земле вырывают!… Вот уж запретил бы им писать! Ну, на что это похоже: читаешь… невольно задумаешься, - а там всякая дребедень и пойдёт в голову; право бы запретил им писать; так-таки просто вовсе бы запретил.”
Ваня остолбенело похлопал глазами и стал грызть ручку.
- Вот чёрт! – думал он, - с таким эпиграфом уже полдела сделано. Вот прочёл я его, и уже хочется дальше – узнать про всю “подноготную”… Но как мне выбрать эпиграф, если я еще не знаю, о чём вообще буду писать? Не воровать же, в самом деле, у Фёдора Михайловича?!
Он решил немного прочитать дальше, чтоб хоть с началом как-то определиться, но дальше сразу шло письмо, начинавшееся словами: “Бесценная моя Варвара Алексеевна!”
- Бесценный мой колодец, - уныло пробормотал Ваня и открыл начало следующего романа – “Белые ночи”. Достоевский назвал его “сентиментальным романом”, а ниже опять шёл эпиграф, который Ваня пропустил. Ваня судорожно стал читать первое предложение, будто утоляя жажду: “Была чудная, такая ночь, которая разве только и может быть тогда, когда мы молоды, любезный читатель”.
“Мой любезный незнакомец, с запахом сырого мяса изо рта, я расскажу тебе удивительную историю о том, как девушка полюбила колодец. О том, как ей было хорошо, когда она приходила жарким июньским днём, дышащим солнечным дурманящим маревом; постоять облокотившись на слегка влажное прохладное дерево его сруба и рассказать о своей любви,” – написал вдруг Ваня каким-то чужим почерком, местами разрывая ручкой бумагу. На страницах появились влажные пятна, чернила стали расплываться – Ваня заплакал. Он понял, что как только он закончит писать сочинение, каким бы оно ни получилось, всему придёт конец. По крайней мере, ничего больше он никогда написать не сможет.
Половина комнаты вдруг исчезла, то есть не исчезла, а стала полупрозрачной. Через желе из книг, шкафов, картин на стенах он увидел поляну, полукругом окруженную вековыми соснами, мрачными и дикими, ошалевшими от июньской жары. Капающая местами смола смешивалась с пылью, опавшей хвоей и мельтешащими повсюду неугомонными насекомыми.
Посреди поляны находился колодец – от него веяло не приятной прохладой, а холодом безумия и внутри него был мрак смерти. Спиной к Ване стояла девушка в одежде из какой-то грубой серой материи. Облокотившись на сруб, она что-то бормотала неприятным скрипучим голосом, от которого пупырышками покрывалась кожа и волосы шевелились на голове. На коже рук девушки виднелись пятна разложения. Ваня подумал, что если она обернется сейчас, то он или сойдёт с ума, или у него остановится сердце.
Стараясь не шуметь, он медленно стал вставать со стула. Внезапно зазвонил телефон. Ваня отвернулся от ставшей прозрачной части комнаты и взял трубку. В трубке слышалось поскрипывание вековых сосен и как бы эхо нечеловеческого голоса девушки, отдававшегося из колодца. Ваня бросил трубку на рычаг и придавил её рукой так, что синяя пластмасса его корпуса затрещала.
Ваня вытащил из кармана бумажку с телефоном, которую сорвал на доске с объявлениями и набрал номер. Трубку мгновенно сняли.
- Добрый день, - пролепетал Ваня.
- Что, Обрызгайлов, не идёт сочинение? – раздался из трубки голос незнакомца. Голос как будто стал еще противнее, чем в прошлый раз.
- Пока как-то не очень, - сознался Ваня, пытаясь унять дрожь и обмочив штаны.
- А ты нырни в колодец и тогда можешь не писать сочинение, - предложил незнакомец.
- Правда? – спросил с надеждой Ваня.
- Правда.
- Но там эта… я… - Ваня захлебнулся слезами.
- Боишься? Да её там уже нет. Она обычно ненадолго приходит, - успокоил голос.
- А сосны?
- Что сосны? – раздражённо осведомился незнакомец.
- Ничего, я согласен.
- Ну, тогда поторопись, - усмехнулся скрипучий голос, - а то по вечерам там жутковато немного, даже для меня.
- Угу.
- А в лицей можешь завтра не приходить, я всё улажу.
- Спасибо.
Тут связь разъединилась, Ваня расслабил пальцы и трубка повисла на проводе. Он повернулся к двери своей комнаты. Прямо у стены был колодец. Он подошёл, влез на край, стараясь не смотреть вниз и по сторонам; страх почти прошёл. Набрав в лёгкие побольше воздуха и зажмурившись, он прыгнул вниз.
Прохожие расступились, давая упасть невесть откуда появившемуся падающему пареньку. Когда он с глухим звуком упал на тротуар, обрызгав его кровью, некоторые пошли дальше по своим делам, а те, кому спешить особо было некуда, окружили тело и принялись его разглядывать, тихонько шушукаясь.
- Наркоман, наверное, - вглядываясь в умиротворённое лицо трупа, громко сказал один пенсионер и виновато улыбнулся. Народ стал расходиться.