Абдурахман Попов : Ббрамс

Рассмотрим, к примеру, казахов. Некоторые из них, назло русским, называют своих детей странными именами. Казахи со странными именами иногда встречаются и создают семьи. И уже назло родителям регистрируют новорожденных совсем уж по-дурацки. Знавал я одну такую пару — Идията и Гюльчачак. Бедняги назвали первенца Эльжбетой, придав, тем самым, новый импульс поколенческой вендетте имён.

Если часто менять профессии, то к старости будет болеть ВСЁ, но понемногу. А я уже два года отработал на вайме. Вайма — это гидравлические тиски, а больше вам знать ни к чему. Человек, которого я сменил, за свою сорокалетнюю карьеру сколотил около пяти миллионов оконных створок. Плюс-минус сто тысяч. Я спрашивал себя: как ему удалось сойти с ума так, что это осталось незамеченым для окружающих? Не хотелось ли ему в конце смены засунуть в тиски свои гениталии и посмотреть, чем это закончится? Не снились ли ему поебушки с ваймой? Иногда этот дедок приходил в цех. Он похлопывал меня по плечу, а вайму по рычажкам и шёл в бытовку беседовать со старичками. Конченый был человек.

Мне всё это осточертело и я перестал давать план. Или я сначала перестал давать план, а уже потом осточертело? Так или иначе, но я стал саботажником. Тонким шилом я протыкал гидравлические шланги. Из дырочки брызгало масло. Оно было тёплым. Я вызывал слесаря и отправлялся в бытовку. Мне удавалось урвать полчаса для сна. Я проделывал этот трюк всё чаще и чаще. Недоумок-слесарь начал наконец меня подозревать. Стал на меня коситься. Станок был изготовлен незадолго до смерти Сталина и имел знак качества.

В то утро у ваймы меня ждал какой-то казах. Мой годок. Я издали определил его как придурка. Дальнейшие события показали, что это был придурок, так сказать, кристальный. Казах стоял и протирал тряпочкой шланги. Он увидел меня, подошёл и протянул руку.
- Баян, — сказал он.
- Домисолька, — ответил я и сжал ему кисть.
Он тоже сдавил. Я сжал ещё сильнее. Он не отставал. Наше рукопожатие определённо затянулось. И тут казах пукнул. Я отступил. Раунд был за ним.

И он стал моим напарником.
- Теперь мы напарники, — сказал он и вытащил из кармана две монетки, примотанные нитками одна к другой.
- Скоро они проникнут друг в друга. Это диффузия, брат.

Я перестал ненавидеть вайму и переключился на казаха. Я больше не протыкал шланги. Более того, я решил увеличить выработку, чтобы замучить своего напарника.

Вскоре я отказался от этой затеи – Баян был неутомим в трудовом процессе. Кроме того, он работал с голым торсом и его пупок был похож на кнопку в сливном бачке унитаза. Меня тошнило от его вида. И от Баяновых разговоров. Гад достал меня до кишок.

- Ты служил, брат? – спросил он меня.
- Угу.
- Участвовал?
- В чём? В самодеятельности?
- А я участвовал. Бывает, отстреливаешься от чехов, а цевьё «калашникова» не сжимаешь. И оно скользит по ладошке. Туда-сюда, туда-сюда. Ебёшь духов автоматом. Ничего лучше и нету.
- Ты мне лапшу вешаешь.
Баян высморкался в ёмкость с клеем. Дело шло к обеду, и мы собрали около двухсот створок.
К нам подошла начальница цеха. Это была ушлая баба. Знала все ходы-выходы. Кто-когда поссать сходил. Но иногда её клинило.
- Рахман, ты добавляешь в клей отвердитель? — спросила она.
- А как же.
Начальница наклонилась и понюхала. Потом окунула палец в клей и попробовала на вкус.
- Добавь ещё, — приказала она и ушла.
Отвратительно. Всё это было отвратительно. Я уже не верил, что может быть другая жизнь. Что может быть по другому.

Баян угнетал меня своими историями. Когда я шёл в туалет он увязывался за мной. Но в туалете он почему-то затрагивал исключительно производственные вопросы. Поднимал их. А за станком всё было по другому. Но иногда он удивлял по-настоящему.
- Ты никогда не задумывался о спонтанных суицидах? — спросил он меня как-то.
- Нет, я всегда всё планирую заранее.
- А вот бывает так: стоишь на станции, ни о чём таком не думаешь и вдруг – БАЦ! Неожиданно вспоминаешь, что в детстве имел половую близость с собственной бабушкой. И жить с этим ты уже не можешь. И прыгаешь на рельсы. Ставишь в тупик родню. И никто никогда не узнает, что ничего такого в твоей жизни не было, а был лишь кошмарный сон, который всплыл не вовремя. А у тебя было что-нибудь ТАКОЕ?
- Да, конечно. Только ты хрен об этом узнаешь.
- А у меня однажды отсосал один капитан.
- Ты хочешь сказать, что завафлил капитана?
- Гвардии капитана. Я был дневальным, а он…
- Тормозни-ка, ты этой херни никому в цеху не рассказывал? И не вздумай, тут такое не канает.
- … и я так и не узнал какой именно из капитанов это был, поскольку их было два брата-близнеца и оба капитаны. Их никто не мог различить. Даже они сами стали различать друг друга, только после того, как один из них сломал ногу.

Придурок разводил меня, это было ясно.

- Ты гонишь мне, Баян.
- Да нет, это ТЫ гонишь.

В пятницу он заявил мне:
- На выходные я останусь в цеху. Хочу побыть один.
В конце смены он спрятался в яме с опилками. Я пожелал ему задохнуться насмерть. Или быть загрызанным.

В понедельник он как ни в чём не бывало встретил меня у ваймы.
- Ты знал, что на выходные в цех запускают собаку? – спросил он.
- Конечно.
- Я думал, мы друзья.
- Так и есть.
- Я всю субботу просидел в яме.
- Субботу? А что было в воскресенье?
- Мы подружились. Я ей предложил своё говно, больше у меня ничего не было. А потом мы катались на тележках…

Спустя какое-то время я познакомился с обладательницей самой роскошной задницы в нижнем Поволжье, и казах стал появляться реже. И как-то просвечивал, что-ли. Я его уволил потом. Или повесил. Кажется, он до сих пор висит под мостом, на длинной верёвке и мочит свои ступни в Волге. Сходите, посмотрите. Разъебаи.