Доктор Просекос : Об Осетиях (не раскадровка)

Надо признать, начало этого креатива вышло неудачным. Сам жанр «раскадровки»: текст и тут же комментарий к нему оказался неудобоваримым. «И в нашей работе есть недостатки. Исправляемся», - заявлял Деточкин. Я говорю так же и отказываюсь от «раскадровки», перейдя к свободному изложению. Надеюсь, этот текст лучше, тем более что добрый мальчик Крот пообещал разместить мои фотографии в Инете на этот счет. Вот.

Тогда в Авневи никто так и не появился (прежний текст заканчивался тем, что мы приехали вместе с осетинами в грузинское село, где устроили дебош). Боевики расколошматили стекла в доме, забрали подсолнухи, орешки, сушившиеся на балконе, и поехали к себе, в село Знаур. Я осознаю, что все это, конечно, не наш метод, но орешки оказались на редкость вкусными…
Вы осудите, скажете, мол, вот чем занимались осетины. Отвечу: там вегетарианцев нет, а жестокость познается в сравнении. Я, например, вспоминаю Маира Букулова, замученного на дороге Смерти, которого четыре дня пытали паяльной лампой. В этом году на Тлиаканских высотах грузинами был захвачен Гена Санакоев. Когда осетинам вернули его труп, у него был выбит глаз и переломаны руки. Грузинская сторона объявила его казаком, труп даже облачили в соответствующую одежду…
Знаю, есть люди, утверждающие, что на старости лет Просекос стал через чур мнителен, впечатлителен, впал в метафизику, начал верить в сны. Он окружил себя "шаманами", "экстрасенсами" и прочими проходимцами, его некогда блестящий ум стал похож на потемневшее серебро из бабушкиного сундука, а потому грош цена его утверждениям. Но все же буду настаивать: Цхинвал - живой город, в мистическом плане. Здесь нельзя никому желать зла - вернется так, что мало не успеет показаться.
Были здесь четыре кекса, которые попытались убить меня и моего друга. Никого из них уже не осталось. Последний протянул от силы пять лет, остальные откинулись раньше. Главного звали Песо, Котик в переводе. Так называла его мама в детстве, когда кутала в пленки и кормила кашей с молоком. Прозвище закрепилось, а придурок подрос, стал предпочитать совсем другую кашу, совсем другое молоко. И вот, однажды удолбавшись, он шел по улице Сталина с тремя дружками. Компания увидела нас и попросила закурить. В ход пошел нож. Мне прорезали руку – почти насквозь, потом удар в бок - выше почки, по другу тоже прошлось лезвие. Отбивались мы уже на земле в лужах собственной крови… Вроде бы выжили.
Идиоты думали, что они продырявили Просекоса, ну уж нет, вы карму себе продырявили. Песо ушел первым -- благополучно скончался от передоза. Придя на могилу Котика, чтобы ритуально помочиться на нее, мы встретили его родителей: простые честные люди красили оградку. Они спросили, знакомы ли мы были с ним. "Да. Но он нас немного больше знал. Хороший был человек". "Тогда выпейте за упокой его души". Мы опрокинули по полтосу, а когда уходили с кладбища, были просто счастливы от того, что нам не удалось осквернить могилу. "Прикинь, что было бы тогда с нами". Дело ведь происходило в Цхинвале, а здесь совсем другой пространственно-временной континиум - мы-то это как никто понимали.
Но те крикливые, чванливые, надменные людишки из Тбилиси нихуя не понимали. Однажды они даже вроде бы добились своего - проникли в город. Я молчу насчет того, сколько человек они там убили и как это делали, но интересен такой факт. Когда дни грузинской культуры заканчивались и гастролеров уже прогоняли, осетинские ополченцы ворвались в здание местного театра, где те базировались, то обнаружили там в тумбочках кучи говна. Отступая, они даже нагадили на хлеб, а как иначе: то ведь был осетинский хлеб! В довершении ко всему был расстрелян памятник Коста Хетагурову, бюст поэта оказался отделенным от остальной части...
Не понимали они тогда, не понимают и сейчас.
Что же произошло в августе этого года? В ночь на 19-ое мрачные гандоны, помойные пидорасы начали шквальный обстрел Цхинвала с попыткой его штурма. Защитники города долгое время сдерживались от адекватных мер: надо было, чтобы международные наблюдатели, эти равнодушные к человеческому горю гоновпихи из бельгий и голландий, и вечно сонные миротворцы успели зафиксировать, с какой стороны ведется огонь. Когда же Цхинвал стали обстреливать 120-миллимитровыми минометами, нападавшим ответили. Огонь прекратился.
Но утром бой начался в другом месте - на Тлиаканской высоте, очень важной со стратегической точки зрения. Она была отбита грузинами у осетин, однако через два часа ее захватили обратно (мне сказали, что это сделали не осетины, а шесть (!) русских мега-гига-мульти-назовцев (до сих пор не могу забыть суровый сканнирующий взгляд одного из них - встретился на улице)). В результате, по официальным грузинским данным, их сторона только во время этой битвы потеряла 26 человек. Сколько в целом погибло за весь последний период, сказать трудно, но предполагается, что не менее семидесяти. Это очень много по местным меркам, особенно учитывая тот факт, что осетины потеряли только двух человек. И - "бежали робкие грузины"! Министр обороны Южной Осетии поздравил всех с победой.
Кстати сказать, этот самый министр тоже русский, Анатолий Баранкевич. Классный мужик, здесь на него едва ли не молятся, а мне даже удалось выпить с ним в гостинице "Владикавказ". Надо отметить, сегодня Россия достаточно активно помогает РЮО, не то, что в 91-92. Сейчас в югоосетинском КГБ работают московские специалисты, всем желающим дали российское гражданство, а перед последними событиями сюда было привезено несколько камазов стрелкового оружия, к столу подавали и кое-то покрепче. Возможно, такая политика и стала причиной теракта в Беслане (но об этом ниже). Грузины захлебываются от возмущения, дескать, "гордый джигид" не пойдет на поводу у другого государства. Посмотрите на себя в зеркало: может, увидите в нем негра. Недавно непобедимая грузинская армия решила перейти на натовский стандарт, и теперь, когда ее доблестные солдаты идут в атаку (да, случается и такое), они раскрашивают свои физиономии в черный цвет. Этот факт даже породил слухи, что на той стороне воюют негры.
Перешли на натовский стандарт и школы - учебный год теперь в Грузии начинается не с первого сентября, а, кажется, с двадцатого, или когда - поправьте. Как в Америке, одним словом. Последнее обстоятельство я узнал в грузинском селе Тамарашени, селе, граничащем с Цхинвалом. Я спросил, где находится местная школа, и меня отвели к храму знаний, жалуясь на то, что дикари-осетины обстреляли здание.
Я снимаю: один кадр, другой, потом вдруг замечаю, что практически у нас под ногами находятся блиндажи, в которых видны любопытные взгляды. Школа окопана по всему периметру! И как такую не обстрелять? Внезапно из окопов выползают вооруженные люди. Грузины. Я шепчу российскому миротворцу Дмитрию, который сопровождал меня:

- Сфотографировал их боевые позиции. Уходим, только медленно.

Не удается. Нас догоняют джигиты - боевики из села Кехви, находящегося неподалеку. Мы натянуто улыбаемся, раскланиваемся и спешим к российскому посту. Все вроде бы нормально, пленка остается при мне (я ее потом сдал куда надо), задержания и связанных с этим возможных истерик удается избежать. Нагнетать не буду: думаю, все закончилось бы обычными грузинскими воплями, не более того. Ведь типы, которые нас окружили, не знали, что я делал в 91-92 годах в Присе и на ТЕКе.
Я вот, правда, сам не всегда знал… То был самый ожесточенный бой, в котором мне приходилось участвовать… Буду краток. Осетины пытались выбить грузин со въезда в город – эта точка называется здесь ТЕК - не знаю, что это означает, но простреливался отсюда Цхинвал беспрепятственно.
Словом, одной июньской ночью мы подобрались к позициям, находившимися на высоте, - завязался бой. Наши тени двигались с обеих сторон дороги. Мы прятались за дорожными ограждениями, на полусогнутых ногах передвигаясь от одного к другому. Потом грузины открыли недетский огонь – строчили в основном из крупнокалиберных пулеметов. Оказалось, нас просто подпустили поближе, чтобы лучше было расстреливать. Так и хочется сказать, что мы «стали организованно отступать на заранее подготовленные позиции». Не скажу: на самом деле ринулись обратно наперегонки -- падая, ломая кусты и натыкаясь при беге на деревья, хотя в общем-то было светло, как днем. Я увидел, как один мужик после очередной вспышки побежал в обратную сторону – к грузинским позициям. Пришлось развернуть его на сто восемьдесят градусов.
Внизу нас ждали «скорые». Они увезли раненых, в том числе того мужика: ему слегка содрало кожу на лице.
Однако на этом бой не закончился. Через какое-то время мы снова двинулись к грузинским позициям. Шли в плотной, агрессивной среде. Я старался не обращать внимания на огненные пунктиры, рассекавшие темноту жаркой южной ночи, но особо запомнился специфический звук древесины, в которую впивались снаряды, менявшие после этих столкновений вектор полета.
Надо сказать, я в целом «мирний чилавек», в обычном состоянии не желающий никому войны, а в те годы вообще был едва ли не анархо-толстовцем, да и потом карма, сатьяграха и все такое. Но здесь пришлось поработать: мне выдали выстрелА к гранатомету – такие нехилые палки, которые нужно было нести вслед за гранатометчиком Аланом. С нами также шел боевик с выразительным ником Вич. Мы с ним уже довольно близко подобрались к вражеским позициям и сидели на корточках, ютясь за бетонным автодорожным зубом, как увидели, что наш единственный гранатометчик заметно отстал. Мы вернулись к нему и, подбадривая: «Пойдем! Пойдем! Давай!», заставили продвинуться его еще на десяток метров. Алан превозмог себя и, поднявшись, на ноги, выстрелил – раз, другой, третий. Я подавал снаряды и, чтобы ему было не так страшно, придерживал гранатометчика: парня трясло крупной дрожью. Отстрелявшись, мы ринулись обратно, добежали до группы наших товарищей, забрали у них еще выстрелОв и – опять к бетону. Прибыв на прежнюю позицию, обнаружили: Алана с нами нет. Мы поняли, что его сюда уже не вернуть и стали по-дилетантски втыкать в наш гранатомет.
- Ты умеешь стрелять? – спросил Вич.
- Не. Я вообще-то, блядь, пацифист.
- Херово.
Вич покрутил оружие, что-то в нем переключил, поднялся и захуярил дубину в сторону грузин, я подал ему остальные палки. Кто был помощником гранатометчика, знает, сколько бдительности требует эта, казалось бы, нехитрая профессия. Главное здесь -- не оказаться позади самого гранатометчика, иначе вашим трупом даже негуманно будет пугать врагов: после выстрела из гранатомета вырывается двухметровое пламя. Сами же гранатометчики обычно настолько сосредоточены на своих целях, что им похуй, кто находится рядом (вскоре я окончательно освоил Дао выстерелАносца).
Надеюсь, вы поймете правильно, если я скажу, что мне приходилось изо всей силы сдерживать волны смеха, зарождавшиеся где-то в солнечном сплетении. Голова все время кружилась, я чувствовал опьянение, хотя был трезв, как жесточайший антагонист сапожника.
Мы с Вичем все прятались за нашим укрытием, как я вздрогнул от очередного взрыва; слева, где сидел мой товарищ, – вспышка. Мне показалось, что его убило, а мне оторвало ухо. Я не хотел сразу поворачивать голову в его сторону, ведб меня сразу поразила неприятная мысль: как я его понесу, он же такой тяжелый. Взглянул на него: Вич сидел живой и здоровый.
- Ты чего сделал?
- Из подствольника выстрелил.
- Съебываемся!!!
Гарун бежал быстрее лани… Мы добрались до наших, с которыми потом еще долго ходили рядом с горой. Усталый, я свалился на мягкую землю, рука нашарила на ней какое-то растение, я силился понять, что это такое: слизкое, сопливое. Что? Что? Лук! Оказывается, мы залегли в чьем-то огороде. Хозяев здесь, конечно, не было. Мне вспомнилось, что я почти сутки не ел - я извлек из кармана кусочек хлеба и тут же зажевал его. И был счастлив. Совсем другие чувства испытывало большинство горожан. Я думал, что в том бою погибло семь человек. Но в этот приезд один русский габэшник (осетинскому я бы в такой ситуации не поверил), тоже бывший там, сказал: тридцать три трупа. Просто, поскольку то были военные потери, эта цифра не афишировалось…
Мы ждали грузин 28 августа в Цхинвале, но было ясно, что они вряд ли придут: сильно уж облажались. Однако был еще один контрольный срок - десятое сентября. К этому числу Миша должен был взять Южную Осетию. Антироссийские кредиты необходимо было отрабатывать. Но – увы!
У меня есть версия, что события в Беслане как раз и связаны с РЮО: ожидали удара с юга, а они напали с севера. На это, кстати, намекнул и Кирилл Лавров. Примерно о том же говорил на днях и Тенгиз Китовани.
Я уезжал из Цхинвала первого сентября – и даже успел заехать на несколько часов в Беслан. Но Северная Осетия – не моя территория.
Мне запомнился безумный, спившийся цхинвальский каратист. Это один из десяти человек в городе, которым требуется квалифицированная помощь психиатров: больницы здесь нет. Делая покупки на местном базарчике, я дал ему десятку. Он это запомнил и подошел к нам, когда я сидел с другими журналистами на открытой террасе кафе. Кто-то из наших дал ему денег, а он, проходя мимо, ударил меня в спину. Я замахнулся на него пластмассовым стулом, однако ударить мне его не позволили.
Один местный человек сказал:
- Он хоть и спившийся, но еще может неплохо помахать руками и ногами (точно, он постоянно спарринговал с какими-то паразитами сознания), так что будь осторожнее. Он еще довольно хитрый, нападает сзади.
На место вписки я обычно возвращался под ночь. Тяжело было идти по разбитым дорогам в темноте. Свою долю адреналина добавляло осознание того, что из любого куста мог выскочить безумный, спившийся каратист. Я ыбл готов. Такой вот «Дум».