евгений борзенков : Огнегонево

Прошу прощения, но… просто осень по венам, господа, болдинская осень.


Битва за жизнь, или жизнь ради битв –
Всё в наших руках
ККинчев



- Пацаны, это надо по-любому. Кроме вас некому. Видите мать? Никакая. Хоть и знали, и готовились, всё равно для неё удар. Да и я… Гроб ещё даже не привезли, пидарасы. Автобус вот-вот подъедет. Его надо забрать, пацаны. Тиманин, нате вам триста гришек. — Дядя Вася протянул Джину деньги. — Знаю, мало, бабла в обрез, придумайте сами что-нибудь. Это ж ваш кореш. Только пацаны, — он посмотрел нам в глаза, по очереди каждому, — не проколите. Будьте людьми. Похороны в час. Привезите вовремя, надеюсь на вас. Костюм и все шмотки уже там, соседка отвезла. Его там оденут. Давайте. – У дяди Васи сухие глаза. Молодцом, крепкий. В своё время у него две ходки за забор. К хозяину.
Мы вышли на улицу. Джин и я.
Да, такая вот неприятность. Это произошло. Пупок воткнул от СПИДа. В контексте этой новости, наше будущее уныло, и не внушает радужных перспектив. Мы ведь постоянно втроём, порой вмазывались одним баяном. Не знаю как Джин, но я чувствую что...

Тиманин на взводе, настроение приподнятое. Он оптимист. Психиатры это называют «эмоциональная холодность». Где он, а где СПИД?
Отморозок.
У него блеснули глаза.
- Ну что, до Драк? – с хищной улыбкой покосился на меня. В руках три сотни. Развёл веером, провёл перед носом, вдохнул, улыбнулся. Неплохо. – А?
- Ты ебанулся, — сказал я. – А если не вложимся? Надо его привезти. Как мы его привезём без денег? Не гони, Джин, у пацана похороны.
- Ладно, погнали, по ходу порешаем. – Сказал он. — Драк, кстати, его уважает. Уважала…

Мы поехали в городской морг. К нам вышли два амбала в зелёных фартуках до пола. Рукава закатаны до локтей, лопатообразные руки — похожи на палачей в гестапо. На запястьях и бычьих шеях рыжьё в палец толщиной. Лица невозмутимы, квадратные, не обсерешь за день. Что удивит в этой жизни каждый день видящих смерть? Как два близнеца, один в один. Трупные черви.
Патологоанатомы.
В морге воняло.

- Как собираетесь везти? – спросил один. Он сверлил взглядом мой живот. Может мысленно препарировал по привычке. На глазок прикидывал, насколько убиты мои сердце, почки и печень. И селезёнка. О мозгах думать нечего, я и так скажу — убиты мозги.
Парни видели нас насквозь и примерно догадывались, сколько у нас лавэ. У них намётанный глаз. – И почему нет гроба? Вы что, понесёте в руках?
- Ничего, мы справимся. – Сказал Тиманин.
- И потом, его надо одеть. Вы знаете сколько это стоит?
- Сколько?
- Пятьсот гривен.
- А-а… Ну тогда мы сами и оденем. – Сказал Тиманин.
- Да, — вставил я, — открывайте, де он там. — Они смотрели на нас как на трупы. На трупы, которые разговаривают. Неприятные взгляды у ребят.
- Вам туда нельзя. В прозекторскую вход запрещён.
- У нас денег нет. – Отрезал Джин. У него в кармане три сотни. Он не даст. Я знаю, я и сам такой. Триста гривен, шутка ли. Всё равно не хватит. Деньги пойдут в дело. К тому же надо ещё тачку найти.

- Чёрт с вами. – Амбалы нехотя сдались. Они всё видели. Таких как мы, они разделывают каждый день, раскладывают их требуху по тазикам. С нас им не взять. Иной раз надо и попустить. Тем более за нами угрюмая очередь, все спешили им отстегнуть за трупы. Трупы своих же родных и любимых. – Забирайте, он уже одет. Стойте тут, сейчас выкатим.
Из открытых дверей пахнуло холодком и формалином. И смертью пахнуло, прямо ударило в нос. Этот запах, он проникнет в тебя. Надолго. Забирается под одежду, под кожу. Сладковатый, тошнотворный запах неживых людей. От него мурашки. На затылке волосы дыбом. Этот запах запомнишь и будешь носить, пока не станешь одним из таких же жмуров.

Жмуры лежали на столах и на полу смирно, рядками. Тихие-тихие. Открылась дверь с улицы, мимо нас поволокли в пододеяльнике дедка, ещё тёплого. Он качал из стороны в сторону усохшей лысенькой головой. Занесли и положили в углу, у стены. Ну и движуха, прикинь. Да их здесь пиздец. На простынях, на полу, в одежде. Свежак. Новенькие. Я не мог отделаться от ощущения, что все чего-то ждут. Осознанно, как на вокзале. Лёжа и с закрытыми глазами. Но уже некуда спешить. Как куски жёлтого воска на белом. Как осенние листья. Ещё вчера строили планы, подсчитывали бабло, что-то чувствовали, любили, не любили. Злились, завидовали. А сегодня – гавно. Жёлтое, вонючее гавно. Кое у кого из чёрных проваленных ртов блестело золото. Амбалы наверняка секут фишку. Если у каждого по зубику, прикинул я, то в день можно наскрести на приличный бутерброд.
Я бы тут поработал, пару дней.

Прикатили Пупка. Мы переглянулись с Джином. Да он царь. Красив как бог. Тутанхамон, блять. Лапки мирно сложены на пузе. На умняке весь такой, наряженный, в костюме, новых туфлях, при галстуке.
Только вот лицо, да… С лицом проблемы.
На себя не похож.
Я бы сказал: «Ба, да на нём лица нет!».
Череп, обтянутый расползающейся тонкой резиной, похожей на пористый блин жёлто-зелёного цвета, цвета гноя. Такое лицо.
Глаза завалились в мозг.
Верхняя губа задралась, из-под неё зубы.
Кажется, он усмехается.
От этой улыбки… Жуть, короче.

- Слышь, а это он вообще? – Джин шарахнулся от тележки.
- Угу, видок. – Сказал я. — Слышь, как там вас… э-э, мужик! – я окликнул амбала, — у вас нету чего-нибудь, ну, какой-нибудь косметики для этих? Ну гляньте, как нам его везти?
Амбалы переглянулись. Они покачали головами. Амбалы не улыбались.
- Да-а, ребятки… красавцы. Ладно, сейчас.
Они вынесли два тюбика. В одном бледный тональный крем, в другом что-то типа румян.
- Не угоните тележку. – Сказали амбалы. – И вот ещё… — один задержался у двери, — вас мы оденем бесплатно. И обуем. Обещаю. От вас уже венками пахнет.
- Да базара нет, — сказал Тиманин. – Как тока так и сразу.
- Забей пару столов у окна, — добавил я.

Я занялся макияжем. Мне понравилось, увлекает. Правда, неудобно без кисточки, только пальцами и кусочком ваты, но я доволен. Джин выходил курить. Он вернулся, подошёл поближе, глянул из-за моего плеча. Отошёл к стене, сполз по ней на пол и забился в истерике. Джин сидел на полу в морге, ржал в голос, и держался за живот. Как вам картинка? Хлопал ладонью по стене и икал от изнеможения. Хохот взлетел под потолок и забился в углах эхом. Как из преисподней.
Все, кто был, оцепенели и смотрели на него.
Я пожал плечами. Глянул на Пупка, кое-что подправил, нанёс ещё пару штрихов.
Люди стояли в трауре, дожидались покойников. У каждого своё. Они смотрели на нас не мигая, некоторые украдкой крестились.

Пупок получился. Считаю, неплохо, он преобразился таки. Я дал основу тональным, подвёл губы и щёки, и оттенил румянами нос. Теперь на него можно смотреть.
Ну, может, переборщил с носом.
Совсем чуть-чуть.
И с губами немного.
- Ты сделал из него клоуна, — сказал Джин, когда поутих. – Нас попалят. Ты чо?
- Всё ништяк. Как живой, глянь. Давай, взяли.

Холодный и деревянный. Я взял за плечи, Тиманин за ноги. Руки связаны на животе, это хорошо. Мы пошли к дороге. Пупок как доска, он не прогибался. На улице припекало. Впереди день. Трудный и жаркий весёлый день. Как оно всё пойдёт, кто знает.
- Тяжёлый, сука. – сказал Джин. – Ты, давай перекурим.
Мы приставили его к тополю. Джин достал крапаль и шустро соорудил штакетину. Пустили по кругу. Пятку дали Пупку. Это просто, Тиманин лишь воткнул гильзу ему в зубы.
Пускай хапанёт Олег. С нами, как раньше.

Тиманин пошёл за машиной. Вскоре вернулся на такси, жигули «семёрка». Стали грузить Пупка. Таксист выскочил, всплеснул руками, не знал что сказать. Он опешил, и бегал вокруг, только хлопал руками по ногам, как баба. Двигал челюстью, хватая воздух.

- Ребята… да вы… что? – выдавил он наконец.

Пупок не влезал на заднее сиденье. Мы приоткрыли окно и выставили его голову наружу. Теперь он торчал по диагонали. Я ударом ноги затолкал его ступню, уселся ему на ноги и захлопнул дверь. В самый раз. Джин сел впереди.

- Брателла, так, быстренько на Шанхай. – Сказал он.

Но таксист заупрямился. Даже заартачился. Мы обещали забашлять, но он ни в какую. Суеверный, гандон. Я достал мобилу и сказал, что сейчас уйдём, позвоним в мусарню и скажем, что у него в машине труп. Что он его выкрал из морга и хочет сделать гнусное, мерзкое. Так я и сказал «гнусное», отличное словцо. Мы пообещали его сдать с потрохами.
Он слушал этот бред, и смотрел с ненавистью. Таксист сожалел. Что делать, ему не везло. Не его день.
Наконец повёлся. Он знал куда ехать. Каждый день туда возит. Так что ничего объяснять не надо.

Но ждать не захотел. Только приехали, потребовал деньги. И сразу дал по газам, оставив нас на углу перед особняком с колоннами.
На улицу выскочила кагала цыганчат. Вышла Драк.

- Джя, джя кардэ, родный, стой. – Цыганка подошла, вытирая руки о фартук, и вгляделась в нас, потом в Пупка. – Олег, це ты? Он шо, дохлый? – она повернулась к нам. Во рту её дымилась сигарета. Цыганчата тыкали в Пупка палками и кричали. Драк замахнулась на них, — так, а ну, курав мэтути андемуй, на кар, ебу вас в рот. Быстро! — Маленькие черти разбежались в стороны.
- Драк, ты гонишь? Ты чо, доктор? Пацану просто плохо, не видишь. Он со свадьбы, синьки перебрал. – Сказал Джин.
- Драк, да нормально, — добавил я. Мы держали Олега под руки и старались держаться солидно и непринуждённо. Она смотрела то на нас, то на него.
- Со свадьбы, шоб ты умариЯ? Да-а, видала я раклов, но таких конченых как вы – нет. Зачем вы его сюда приволокли, зачем размалевали? Вы што, блять? Ладно, давай, скока вам, Юра?
Джин протянул деньги.
Она вынесла ширу в тёмном пузырьке из-под корвалола. Мы жахнулись прямо там, в тени под деревом, на углу, возле её дома.
Обычное дело. Посёлок-герой. Цыганское гетто. Прохожие давно не обращают внимания. Под ногами хрустит пластиковая трава из шприцов. Мусора наезжают к ней только снять кассу, в конце дня.

Нам стало классно, бля буду, по-настоящему классно. И это я ещё сдержанно выразился.
Олега приставили к забору, сами на травку.
Шира — бомба, то что надо. Драк дала хорошего говна.
Дала из-за Пупка, мы понимали.
В тени было хорошо.
Джин вколол Олегу пару децл в кисть.
- Он с нами. — Сказал он. — Он всё равно с нами.
Уже полдень. Припекало. Через час похороны. Мы сидели под деревом. Уходить не хотелось. Хотелось пить. Пупок начинал оттаивать, у него подкашивались ноги, он заваливался набок. Я подтягивал его за полу пиджака и ставил на место. Зато Пупок не потел.
- Надо ехать, — прогнусавил Джин и клюнул носом. Почёсал кончик носа указательным пальцем. В уголке рта тлела сигарета. Пепел падал на грудь.
- Ага. — Сказал я. И не двинулись с места.

… ладно, всё-таки встали, пошли. Связали ему руки за спиной.
- Так легче тащить, — сказал Тиманин.

Мы волокли его. Мы волокли его по центру улицы, на виду у всех. Под шквальным огнём любопытных глаз. Новые туфли его бороздили носками пыль, оставляя две колеи. Голова болталась и била подбородком в грудь. Морковного цвета нос и губы на белом как стена лице. Волосы растрепались — Пупок и правда казался мертвецки пьяным ряженым со свадьбы. Из нагрудного кармана торчала розочка, я оторвал её от вьющегося куста у забора.

Как же мы заебались его тащить!

Временами один взваливал на спину, другой приподнимал ноги. Потом менялись. Так и несли.
Этому конца не было...
Не знаю, как выглядело со стороны. Нам сигналили. От нас шарахались. Мы останавливались через каждые десять метров отдышаться.
Впереди по ходу бульвар, решили отдохнуть на аллее.
Уселись на лавке, в тени каштана. Я сходил и принёс пива.
Мы втроём сидели и пили пиво. Да, втроём. Его бутылка стояла открытая. Пить он не мог, но я плеснул ему на лицо и пиджак. Так, для запаха. Он не возражал. Потом фоткались на мобилу. Мимо проходили тёлки, Тиманин попросил нас клацнуть, в обнимку, улыбающихся. На фото мы втроём, Олег посередине. Он улыбался. Мы захотели снять тёлок, угостили их пивом. Их тоже трое. Они хлебнули из наших бутылок, смеялись, и вроде повелись. Потом пригляделись. Видно, смекнули.
Их как ветром сдуло.
Спасибо, не подняли шум, не стали орать. Убежали бегом. Аж пятки в жопы влипали.

Мы заволокли Олега по ступенькам на заднюю площадку и стали в углу. Пассажиры расступились. Кондукторша подошла к нам.
- За проезд, пожалуйста. – Она уставилась на Пупка. Он был в центре. Пупок уставился в пол.
- Подождите. — Я поскрёб ногтем скулу и вставил в губы сигарету. Стал хлопать себя по карманам. – Дай спич-чки, — обратился я к Джину.
Тиманин с закрытыми глазами покачивался, слегка приседал и молчал. Он упирался плечом в Олега и зажимал его в угол. Троллейбус пошатывало.
- Здесь курить нельзя, — сказала она.
- Я знаю. – Я нашёл зажигалку и чиркнул. Выпустил дым ей в лицо. Вокруг нас образовался круг, пассажиры стали дружно покидать площадку.
- Я вызову милицию. – сказала кондукторша, повернулась в сторону водителя, – Илья! Останови.
- Ладно, на. – Джин сунул ей деньги, не открывая глаз.
- А за этого? – она кивнула на мертвеца.
- Это преступник. — Сказал я. — Хулиган, понимаете? Бандит, поверьте. Мы его поймали. Мы при исполнении, отвечаю, штоб меня убили. Только вот забыли ксивы дома. – Я говорил сонным голосом, в нос, с наслаждением смаковал слова, курил и пускал дым в потолок.
- Вы свои рожи хоть видели? При исполнении они. Так, платите, или я высажу.
Водила остановил. Открыл двери, подошёл и началась канитель. На нас стали гнать. Пассажиры помогали нас выталкивать. Нас тянули за руки. Олег шмякнулся, когда мы были уже на улице и отбивались. Он осел на какую-то бабку и съехал по ней. Бабка стала визжать. Я стащил Пупка за ноги по ступенькам. Тот упал на тротуар с таким стуком, что водила сразу разжал клешни.

Мимо проходили мусора. Подошли. Здравствуйте.
- В чём дело? – спросили они. Им объяснили. Старший оглядел нас с пониманием. Кивнул и стал вызывать наряд по рации. Вскоре подъехала машина, нам скрутили руки, и всех закинули в воронок.
Мы сидели сзади и молчали. Нас приняли и везли в мусарню, троих.
Так бывало и раньше.
Только теперь Пупок молчал немного больше.
Из всех троих, ксива оказалась у одного меня.

- Как зовут? – капитан в райотделе вертел в руках мой паспорт. Но не открывал пока.
- Жень.
- Правда? А меня Вань. Дальше что? Так, говори полное имя.
- У вас же паспорт. Посмотрите.
- Так. Жень Бо… интересно, интересно… а кто ты по национальности?
- Китаец. Там написано.
- Это блондин-то с голубыми глазами? Ахренеть! Ты что, сука, издеваешься надо мной? Так, а ну дай ему.
Дубина в руках стоящего сбоку мусора, пришлась мне аккурат по солнечному сплетению. Поперёк. Я сложился.
- Блять, паспорт посмотри… — еле выдавил я.
- Так, погоди-ка… Глянь, правда китаец. Родители… отец русский, мать украинка. А ты китаец? Ебать, это что за хуйня?! Ты где это взял? – он откинул от себя паспорт. – Так, всё. Мне надоело. Ублюдки. Сержант, выбейте-ка из них говнеца. Так, немного. – И добавил: — но и немало. Чтобы не показалось мало. Утром разберёмся. Выполняй.
Кароче, отвели нас и устроили маски-шоу.
Отключили камеры видео-наблюдения и полный вперёд.
Они это умеют.

Дубины гуляли по нам резво, с оттягом. Сочно так. А на Пупке звук был другой. Будто барабанили по дереву. Но им всё равно кого. Месили как тесто. Без эмоций, без фанатизма, деловито – парни на работе. Сказано – сделано. Оставили нас на полу, закрыли дверь и ушли.

К вечеру нас выпустили. У капитана хватило ума заглянуть в ксивы из морга и свидетельство о смерти. Взяли телефон, позвонили дяде Васе.
Что странно, вернули деньги.
- Вы скоты, блять. Нелюди. Убить вас мало. Так дела не делают. Во сколько похороны? — Было уже шесть вечера.

Привезли под подъезд. Мусорам не нужны проблемы. У них хватает и своих трупов.
Мы вышли из «воронка».
Мы шли к подъезду втроём.
Пупок вернулся.
Он заходил в подъезд.
В последний раз.
Никто не встречал. Те кто рассчитывал бухануть на поминках, устали ждать и разошлись. У подъезда сидел дядя Вася и курил. Больше никого. «Воронок» уехал.
- Ну что? – Дядя Вася затушил окурок и поднялся. Он не смотрел на нас. Он смотрел на сына. Он постарел. С минуту мы не двигались с места. — Ладно, пошли укладывать…

На кладбище.
Нас пять человек провожающих. Не считая виновника торжества.
Он в гробу как новенький, макияж подправлен, костюм вычищен, лаковые туфли со счёсанными носками сияют.
От него уже не несёт формалином, он накурен и вмазан.
От него пахнет пивом, драпом, сигаретами и неплохим одеколоном. Он провёл свой последний день как надо. Мы классно оттянулись. Почти сняли тёлок. Устроили ему правильные проводы. Даже мусора не смогли испортить.
Он улыбался, клянусь, я видел как Пупок улыбался и подмигнул.
Перед тем, как забили крышку, к гробу подошёл Тиманин, выдернул из скрещенных рук Олега свечку и отшвырнул. Вытащил из своего нагрудного кармана длинный косяк с загогулиной на конце и ввинтил его вместо свечки.
Никто не рыпнулся. Все устали.
Досвидос, Олежка.
Я помахал рукой.
Его зарыли.

После кладбища мы сидели и курили. Садилось солнце. Ходили люди, ездили машины.
- Ну и денёк, а? – произнёс Тиманин.
- Угу, — сказал я.
- у нас бабло ещё осталось.
- Знаю.
- Надо помянуть.
- По любому. Погнали.
- Да, в натуре, погнали. Сейчас…
Мы продолжали сидеть. Мелькали прохожие. Их много и все чужие. Люди были чужими друг для друга, не то что нам. Они общались, шутили, разговаривали по телефонам, нянчили детей, ели мороженое, читали книги, прогуливались под руки. Шевелящиеся, шумные, скромные, наглые, добрые, злые, здоровые, больные куски говна.

Мы живы.
Мы живы, мы курим сигареты и чувствуем вкус дыма во рту. Над нами небо, спала жара, прохладный вечер. Мы молоды. У нас есть деньги на сегодня. Ебали мы смерть.