Шева : ППВ

Почти ППШ. Кто помнит, что это такое.
Но не ВВП точно.
Про ВВП у нас есть кому.
Так вот, про ППВ. Внебрачный отпрыск НЛП. А может и ДПП (NN).
Олегович — не обидишься?

Итак, она звалась Татьяна.
Хорошо было бы так красиво начать.
Но, увы.
Уже. В смысле — поздно. До нас написано. Во-первых.
Во-вторых, звали ее – Аня.
Хорошее имя.
Более нежное и открытое, чем Таня. Что ни говорите, а буква «т» она какая-то немного колючая. Как противотанковый еж.
Без буквы «т» имя наоборот, будто раскрывается.
Уже именем, для тех, кто понимает, застенчиво намекая, что вот я вся такая открытая, искренняя, простодушная.
Аня, Анечка, Анча, Анюта…
Каждый в минуты те самые называл ее по-своему.
Каждый из бывших.
К своим двадцати трем, расставшись с очередным парнем, а надо сказать, что с девичьими иллюзиями Аня рассталась гораздо раньше, хотя и значительно позже расставания с девственностью, Аня вдруг пришла к ППВ.
Сама. Что важно.
Забавно, что послужило толчком к открытию. Это была фраза, вдруг всплывшая в мозгу после мозгоебства ее очередным поклонником.
«Юноше, обдумывающему житье…».
В свое время сама поэма на Аню особого впечатления не произвела. Не любила она эти лесенки-хуесенки поэта-коммуна.
А вот слова почему-то в душу запали.
Подумала как-то — интересно, а если бы написать «Девушке, обдумывающей житье…», что можно было бы, а точнее – нужно было бы туда вложить?
Из самого главного? Что она сама на своей шкуре ощутила.
И тут на Аню будто снизошло озарение.
Самое главное — это предельно простая вещь. Сокращенно – ППВ.
Природой женщине дано три отверстия.
Для этого.
И чтобы тебе не пели, о чем бы так залихвастски не рассказывали, кончается все одним.
Что тебе в эти отверстия хотят засунуть.
Ленивый или спешащий — в рот.
Продвинутый и считающий себя мачо — норовит в жопу.
Кто без изысков или стеснительный – в отверстие, предназначенное природой.
Как пел Илья — …и вся любовь!
Вспомнила, как недавно по ящику показали сюжет с Украины. В одном институте, по-нынешнему — университете, в Симферополе, вроде, старшекурсники придумали неофициальную версию церемонии посвящения в студенты.
Толпой шли в парк, становились большим кружком. По очереди старшой вызывал в середину круга пару первокурсников, парня и девчонку.
И заставлял принимать позы «по Камасутре». В одежде, правда.
А ржущие «деды» это фотографировали.
- Дебилы! — подумала тогда Аня, — На хера вся эта камасутра, если все все-равно сводится к трем дырам?

Для своего возраста Евгений был, пожалуй, несколько странным пацаном.
Нет, он не был ботаном.
Да и не мог им быть по определению.
Женька нравился девчонкам. Было в нем что-то…эдакое. И он рано понял, что умеет доставить. В постели.
Одна из его многочисленных девчонок рассказала ему как-то анекдот, который заканчивался словами – Не знаю кто ты, но ебешься — как Бог!
- Чисто про тебя! – бросила она тогда ему комплимент.
Под этим хорошим слоганом Женька и строил своими отношения с девчонками.
А потом вдруг постарел.
Нет, не телом. Душой.
Казалось бы – только перешел на третий курс, молодой, интересный хлопец.
Вдруг понял – заебало.
Блядство окружало везде и всюду. В институте, на лестничной площадке их этажа, в кафе, барах, дискотеках и клубах.
А вот того дурацкого чувства, которое должно заставить забыть обо всем на свете, увидеть в ней ту единственную и желанную, не возникало.
Может, потому — что выдумки все это?
Хуйегознает.

Они столкнулись возле метро «Пушкинская». Возле выхода, который на той стороне Тверской, почти напротив памятника.
Реально столкнулись.
Она бежала к нотариусу. Срочно надо было заверить кой-какие документы.
Он просто задумался о чем-то.
Удар плечом – и белые листки веером легли на асфальт.
Сразу же понял, что был неправ, кинулся подбирать. Она — тоже. По «классике» — едва не столкнулись лбами. Взглянул в лицо, сердце тьохнуло — ух, какая!
Подумал — Бы…
И разбежались. Каждый — в свою сторону.
Обычно в жизни так и бывает.
Жизнь — не сказка.

В конце сентября передовой частью группы заторчали на Патриарших.
Смеялись, дурачились, задрачивали друг друга
Из окна проезжавшего джипа «на всю Ивановскую» вдруг порвал тишину громкий, надтреснутый голос Утесова — Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…
Вся их компашка оглянулась. Оглянулся и Женька.
И вдруг увидел ее.
У которой листики из папки тогда разлетелись.
Шла по Малой Бронной. Не глядя по сторонам. Вся в своих мыслях.
Когда человеку херово, вот так он обычно и ходит.
Перескочил через ограду, подбежал.

- Вы?!
- Ты?
- Это какой-то пиздец! – обожгло Аню изнутри.
- Это знак! –решил охеревший от счастья Женька.

Они сели в ближайшем кафе — «Маргарите».
Но рисунки латте в их чашках оставались нетронутыми.
Не из-за разговора, нет. Наоборот, они молчали.
Ибо не в словах суть.
Камерный ансамбль в составе фанно и двух девичьих скрипок каментил их удивительную встречу в двадцатимиллионном мегаполисе грустной, но пронзительной мелодией.
- Вивальди? — подумал про себя Женька.
- Metallica, Nothing Else Matters – на «автомате» отметила Аня.
Открылась входная дверь. Вошли очередные посетители.
В этот момент к открытой двери с улицы подбежал пухлый розовощекий мальчуган. Кто потом вспоминал, говорили – костюм у него еще забавный такой был – чуть ли не с крылышками. Достав из колчана стрелу и быстро натянув тетиву лука, пацанчик послал ее внутрь заведения.
И убежал. Будто и не было его.
Потом, правда, кое-кто вообще говорил — А был ли мальчик?

А они будто окончательно прозрели.
И вдруг поняли, что все сбудется.
О чем каждый мечтал и к чему так стремился…
И Женька даже знал почему.
Предельно простая вещь.
Просто потому-что верил.

Стая уток, живших на Патриарших, не очень ладила с парой белых лебедей, проживавших по тому же адресу.
Домами, как говорится, не дружили.
Хотя их дощатые домики стояли рядом.
У лебедей — оббитый соломой, побольше, у уток – чуть поменьше.
Иногда утки под предводительством своего главного утака пытались напакостить лебедям. Но так, по-мелкому.
Когда она отплывала от самца чуть в сторону, из-под ее клюва по-быстрому тырили кусочки булки, которые люд бросал белой красавице.
Могли громкими кряками выразить возмущение — мол, лебедям достается незаслуженно больше внимания и еды.
Пролетая над, сернуть на голову.
Но все равно лебедей люди любили больше.
И за что, спрашивается?
Завидовали, что-ли?
А может, вид пары лебедей успокаивал, и заставлял каждого вспомнить – ведь и у него когда-то было что-то щемяще светлое в уже далекой юности.
Ведь было…
Было, блядь!